Утерев рукавом стекавшую по щеке кровавую слюну, предававший огромное значение своему внешнему виду и чистоплотности побагровевший лицом Одвин протянул покрывшиеся мертвенной белизной и подрагивавшие от разрывавшего его негодования пальцы к горлу Янса, чтобы не смотря на все приказы одним коротким движением раздавить ему шею, однако демон не успел исполнить это желание. Поддавшись отупляющему гневу, он всеми чувствами вцепился в Янса и стал совершенно глух и слеп к окружению, а потому не заметил осторожных, стелящихся шагов, медленно, но верно подступавших к нему из-за спины. Послышался свист разрезающего воздух меча, и в тот же момент Одвин очнулся и, отпустив Янса, сделал резкий разворот с одновременным уклоном назад. На нём не было никаких доспехов, и добротно наточенное лезвие жадно впилось в его глотку близ кадыка, играючи вспороло артерии и вены, из которых тут же обильно хлынула двуцветная кровь, и вышло с другой стороны шеи, однако сталь погрузилась недостаточно глубоко, и позвоночник с нервами остались невредимыми.

Прикрывая ладонью кровоточащую рану, демон отшатнулся назад ещё сильнее, смотря на успевшего прежде спрятаться в одной из пустовавших карцеров Хромоса выпученными глазами, в которых не было и тени страха за собственную жизнь. Столь простая и дерзкая ловушка, которая бы не за что не сработала, окажись на месте Одвина кто-то менее вспыльчивый и самоуверенный, привела демона в замешательство, которое продлилось совсем недолго. Придя в себя, капитан раскрыл рот с явным намерением что-то сказать, но из частично сросшегося горла донеслись только невнятное хрипение и низкое бульканье. В ответ капитан Нейдуэн занёс меч для нового удара, надеясь всё же успеть снести противнику голову до того, как тот успеет принять чудовищную форму, и Одвин, угадав это его намерение, тут же рванулся к нему навстречу с целью нанести удар первым, и ему бы хватило на это прыти, если бы лежавший на полу Янс не вцепился в его лодыжку мёртвой хваткой. Ощущая адскую боль в каждой кости пальцев, убийца проволочился по полу вслед за споткнувшимся и демоном.

— М-м-м! — отчаянно замычал пленник, надеясь, что Хромос наконец-то поступит благоразумно и не станет пытаться заколоть повалившегося демона, и, словно бы уловив этот мысленный посыл, капитан пустился наутёк пуще прежнего.

— Гр… ос… ро… — пытался что-то сказать Одвин, отдирая от себя отчаянно боровшегося Янса. Сил у пленника не было, так что спустя пару секунд он уже поднялся на ноги и швырнул убийцу назад в камеру, едва его не прикончив, однако этих нескольких секунд промедления хватило с лихвой, чтобы окрылённый страхом и подгоняемый возбуждением Хромос промчался сквозь туннель и влетел по лестнице.

Оказавшись в тюремном дворе, он с разбега запрыгнул на безмятежно дремавшую лошадь, от чего та испуганно заржала и встала на дыбы. Лошадиный крик звонким эхом отразился от молчаливых каменных стен, сотрясая застоявшийся воздух, и разбудил всех обитателей тюрьмы. Сидельцы тут же принялись снова роптать и возмущаться, охранники хватались за дубинки и кнуты и бежали к камерам и сбегались во двор. Ото всюду доносились гневные крики, топот сумбурной беготни и грохот решёток.

Поймав болтавшиеся в воздухе поводья, Хромос направил мечущееся животное в сторону ворот и, что было мочи, ударил пятками по крутым бокам. Ретивая кобыла неистово брыкнулась, желая скинуть наглого всадника, но ей это не удалось, и она, с досады ударив невовремя появившегося тюремщика подкованным копытом прямо в лоб, рванула с места в галоп. Коричневой кометой она пронеслась через узкую арку и приоткрытые ворота, так что не желавшим погибать геройской смертью под её ногами стражам пришлось побросать оружие и трусливо прижаться к стенам.

— Хромос! Стой! Стой, я тебе говорю! — надрывисто и сипло прокричал Одвин, кода его бывший товарищ на всех парах и не оглядываясь пролетел через деревню, оставив после себя густое облако жёлтой пыли, и только голодные чайки хором ответили ему глумливыми воплями. — Твою же мать!

— Капитан, что с вам? Вы весь в крови! Вам нужна помощь, — лицо подоспевшего стража побледнело от ужаса, когда он увидел обильно пропитавшуюся в крови горловину капитанского поддоспешника.

— Нет нужды, она не моя, — соврал демон, процедив ответ сквозь потно сжатые гневом зубы. — Лучше пойди на конюшню, взнуздай коня и готовься ехать в Крепость. Мне нужно передать срочное послание…

Весть о поимке безжалостного и жестокого душегуба, успевшего внушить страх всем жителям Лордэна, будь то засыпавший под мостом одинокий бродяга или же окружённый десятками человек личной охраны и сотней тяжёлых замков сенатор, разнеслась по городу столь же стремительно, как пожар по высушенный июльским солнцем степи, перескакивая от дома к дому, от кухарки к кухарке, от вознице к вознице, увозившему её в самые дальние кварталы. Все прочие темы разговоров были позабыты, излюбленные сплетни о грязных делишках изменников-соседей остались в стороне, чтобы жадные до тайн и загадок, оставлявших простор для необузданной народной фантазии, умы вцепились в образ неуловимого убийцы с новой силой, обогащая старые фантастические слухи всё новыми, ещё более красочными домыслами и невероятными выдумками. С лёгкой подачи болтунов Янс становился великим мастером тёмных искусств, решившим захватить власть над городом; диким оборотнем, способным перевоплотиться в любого зверя, от комара до акулы, и даже принять личину любого человека; грозным мертвецом, восставшем из могилы ради отмщения вероломным предателям-друзьям и роковой возлюбленной. Ему приписывали способности летать по воздуху без крыльев и проходить сквозь стены развоплощённым туманом, умение становиться невидимым и ползать по потолкам, нарушая законы притяжения. В их воображении он читал мысли прохожих и убивал недругов силой потустороннего взгляда, открывал замки, произнося тайные слова, и протискивался в самые узкие щели лучше всякой кошки, и в чём-то они даже были правы. Однако, сколько бы они не ломали головы над его прошлым, сколько бы противоречивых версий они не выдвинули, никто так и не сумел ни на йоту приблизиться к ужасающей истине тех событий, которые привели Янса к заточению.

Вечером того же дня, прославленного узника в сопровождении тридцати всадников конвоя перевезли в здание Сената, где он предстал перед собранием. Под округлыми, высокими сводами главной залы собралась почти вся городская знать, так что многим не нашлось места на устланных бархатными подушками мраморных скамьях, и любопытным юнцам приходилось сидеть на голых, холодных ступенях как каким-то простолюдинам, но никому не было дело до неудобств и проявления почестей. Все жаждали увидеть пугающую диковинку, ужасающего монстра, бессильно мечущегося в нерушимой клетке, и каково же было их разочарование, когда к ним ввели низкорослого, щуплого и совершенно невзрачного мужичка в гремящих кандалах, столь изнеможденного и безвольного, что он едва мог стоять на своих двоих без помощи пары гвардейцев. По залу пронёсся недовольный и при том язвительно-насмешливый ропот. Одни глумились над жалким пленником, вторые же потешались над неумелыми стражами, которые так долго и безуспешно ловили эту ничтожную блоху, позволив ей пролить немало крови. Ну а после того, как во всеуслышанье было объявлено, что убийца не сможет давать показания по той причине, что в момент ареста он подлейшим образом откусил собственный язык, многие из присутствовавших встали и демонстративно покинули залу, обозвав столь скучное судилище сплошным надувательством и пустой тратой драгоценного времени.

Хотя из-за атаки на посольство королевства дело должно было принять дипломатический окрас и растянуться во времени на долгие месяцы, чтобы королевские посланники смогли лично допросить пленника и удостовериться в наличии или отсутствии заговора против короны, каким-то удивительным и никому неведомым образом судебный процесс завершился в два дня и с официального согласия герцога Уфирийского, поручившегося за волю короля, сенаторы единогласно приговорили Янса к смерти через повешение и назначили казнь на полдень следующего дня. Приготовления не заставили себя ждать, и ещё до того, как щегольски разодетые глашатае с тучными беретами на головах, из которых торчали разноцветные страусиные перья, и с золотыми цепочками на шеях, на которых висели массивные сенатские бляхи, наделявшие их слова властью, огласили народу приговор, слаженная команда гномов плотников уже приступила к возведению массивного эшафота на высоких опорах и пары роскошных трибун для знатных зрителей по обе стороны от него.