Здесь было сыро, грязно и пахло смесью подсохшей рвоты, скопившихся испражнений и сгнивших помоев. Вдоль домов, имевших красивые и ухоженные фасады, валялись кучи разорванного тряпья, разбитых бутылок и объедков, которыми довольно пировали банды разжиревших крыс. Среди сырого хлама капитан увидел сладко сопевшего мужчину в одних порванных кальсонах. Украденная одежда и грядущая простуда были лишь маленькой неприятностью в сравнение с наглыми грызунами, что принюхивались к аппетитным, пропахших копчённым салом пальцам и покрасневшему носу бессознательного пьянчужки. Хромос прошёл немного дальше по переулку, перешагивая через мутные лужи, и вот по правую руку из-за угла показался угрюмый и чутка покосившийся на бок дом. Он был старым и казался совершенно заброшенным; все окна были заколочены изнутри, а карниз и гурты покрывал толстый слой птичьего помёта и прилипших к нему перьев. Капитан трижды обошёл здание, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, и тихонько постучал костяшками о зелёную дверь. Ждать долго не пришлось. Уши капитана уловили приглушенный звук шагов, и в двери открылось небольшое окошко.
— За чем пожаловал? — прогудел сиплый бас.
— Я принёс письмо от лысого эльфа, — спокойно ответил капитан, похлопав себя по карману.
Болезненно жёлтые глаза медленно осмотрели Хромоса, а затем окинули взглядом всё, что было за ним и вокруг него. Затянувшееся молчание стало беспокоить капитана, но спустя ещё пару мгновений окошко захлопнулось, и послышался скрип отодвигаемого засова.
— Отдавай меч и тогда можешь спускаться к остальным, — сказал коренастый мужчина, закрывавший бочкообразным телом всю ширину дверного проёма. На одной из его щербатых и скверно выбритых щёк розовели четыре выпуклых полоски шрамов, оставшихся после взмаха разбитой бутылки.
— Как скажешь, — спокойно и даже малость дружелюбно ответил Хромос и отстегнул ножны от ремня.
Привратник принял оружие и молча отступил в сторону, давая капитану пройти к лестнице и провожая его недобрым взглядом. У Хромоса не было ни капли сомнения, что бандит сразу признал в нём капитана городской стражи и что он непременно побежит доложить об этом хозяину, так что стоило вести себя осторожно и не слишком торопить события, а потому он одёрнул край дублета и пошёл вниз по каменным ступеням.
Под заброшенным домом скрывался на удивление просторный и недурно обставленный подвал, освещённый десятками свечей, чья копоть смешивалась у самого потолка с густыми клубами табачного дыма, покрывая деревянные балки тёмным налётом. В дальнем углу на высоком табурете восседал лютнист в шутовском колпаке и тихо наигрывал какую-то гнусавую, но при том довольно бойкую мелодию, и тихо бубнил себе под нос слова, то ли репетируя, то ли придумывая новую залихватскую песню о нелёгкой разбойничьей доле. За расставленными вдоль стен столами сидела на удивление разношёрстная публика: крепкие головорезы, грязные оборванцы, мелкие дворяне, мужиковатые тётки и тощие старики с белёсыми ожогами на пальцах и лицах, оставшимися после неоднократного клеймения, что выдавало в них бывших каторжников. Каждый из них был по-своему нечист на руку и давно позабыл о таких бесполезных вещах, как совесть, честь и сострадание. Они собирались в тайном кабаке, чтобы найти подельников или исполнителей для грядущего преступления, предложить свои услуги тем, кто не желал самостоятельно пачкать руки или был больно уж трусоват, сбыть краденное добро или же просто распить пару кружечек дрянного пойла и похвалиться грязными свершениями с такими же подонками. Впрочем, появление незваного, но небезызвестного гостя заставило всех притихнуть и потянуть руки к запрятанному средь одежд оружию.
— Сука, — буркнул кто-то и бесцеремонно сорвал с соседа шляпу, чтобы прикрыть ею лицо.
Силуэт этого человека напомнил Хромосу одного из подчинённых ему капралов, который никогда не вызывал к него и капли доверия, но капитан не стал подходить к нему, чтобы проверить возникшую догадку, и вместо того коротким жестом заказал кружку пива у четырёхпалого трактирщика и, чувствуя, что во всём заведении не найдётся человека, который будет рад пригласить его присесть за свою поляну, пошёл к одному из столов для игры кости. Кроме крупье в игре участвовала бледнолицая женщина, в одеждах хас-наажцев, а в центре стола уже лежала кучка монет ценой где-то в три с половиной серебряника, и шла очередь последнего переброса. До этого лидерство держал ловкорукий парнишка, с первого раза выбросивший три шестёрки, но на этот раз удача всё же улыбнулась хас-наажке. Перевернув стакан, она выбросила на стол ещё две тройки, и вместе с отложенными их теперь было четыре.
— Ххха! Вот так надо их’рать, ло’ртенс-ские сос-сунки! — сказала она, сгребая к себе кучку потёртых монет. Хотя её знание эрсумского было на весьма неплохом уровне, но из-за ужаснейшего акцента её почти никто не понял. Слишком уж шепелявой, свистящей и картавой была её речь. — Ейс, ты! Тафай с’атис-сь, я и тепья опых’раю!
— Какова начальная ставка? — спокойно спросил капитан, не обратив внимания на злорадное шипение девушки.
— Десять малых медных. Играешь?
— Да, — ответил Хромос и, получив стакан с пятью мелкими костями, положил на стол кожаный кошель.
Капитан играл осторожно, то пасуя, то проигрывая маленькие горстки медяков, иногда один серебряник, в то время как хас-наажка выигрывала почти каждый кон, всё больше погружаясь в бездонную и коварную пучину азарта. Словно королевская кобра, гордо расправившая великолепный чешуйчатый капюшон, она смотрела на других игроков свысока, не считая их хоть сколько-нибудь достойными соперниками. Периодически она отпускала в их сторону всяческие обидные шутки и язвительные насмешки, но капитан невозмутимо пропускал все её колкости мимо ушей, внимательно следя за окружением. Кроме выхода к зелёной двери, в стенах зала было ещё три прохода. Из одного слуги то и дело выносили подносы с едой, включая большую кружку пенного напитка для стража, а из двух других в залу постепенно заходили крепкие мордовороты с каменными рожами и молча рассаживались за свободные стулья и лавки, не требуя себя ни еды, ни выпивки.
Тем временем хас-наажка выбросила пару шестёрок и три двойки и, предвкушая очередную победу, поставила все выигранные за день монеты и в добавок вывернула каждый карман. Хромос ожидаемо спасовал, получив за это очередную насмешку в трусливости и укор в отсутствии мужества, а вот крупье внезапно поддержал ставку, хотя у него и было только две единицы. Хас-наажка самоуверенно отказалась от переброса, а крупье сгрёб три кости и с лёгкой улыбкой на устах и озорными огоньками в глазах бросил их в стакан. Парнишка встряхнул им пару раз и громко опрокинул его на стол. На всех трёх костях выпали единицы; абсолютная победа!
Бледная кожа на лице девушки стала алой от прилившей крови, а тело мелко затряслось от гнева. Она подскочила со стула и стала громко ругаться на непонятной смеси нескольких языков.
— Мива́ш гнис у́нхок[1]! — прокричала она, швырнув игральный стакан в ближайшую стену.
Ей очень хотелось впиться острыми ногтями в лицо ненавистного победителя и расцарапать его в кровь, но стоило ей попытаться реализовать это намерение, как за её спиной появился один из вышибал и схватил её тонкую талию своими здоровыми и сильными ручищами. Взбешённая девушка отчаянно извивалась, размахивала руками, брыкалась ногами и шипела, словно настоящая змея, но мужик без особых усилий поднял её в воздух и, перекинув через плечо, понёс, как мешок картошки, в сторону лестницы, чтобы вышвырнуть бузотёрку на улицу. Во время этого действия Хромос держал под носом полную и ни разу не отпитую кружку пива и молча переглядывался с крупье.
С самого начала капитан был уверен, что перед ним сидел колдун, правда очень и очень слабый, способный только показывать маленькие, безобидные фокусы, да на манипуляцию крошечными объектами, какими и являлись игральные кости. Подобные умельцы не были такой уж большой редкостью благодаря распутству многих аристократов, невольно плодивших бастардов-простолюдинов, наследовавших лишь долю силы своих отцов, которая в последствии разжижалась ещё сильнее. Хромос тоже мог проделывать нечто подобное, притягивая и отталкивая окружавшие его предметы, однако попытайся он со всей своей магической мощью повторить этот шулерский трюк, то, скорее всего, заставил бы кубики хаотично летать по стакану, как песок в бурю, или же просто разломал его в щепки первым же усилием. Тут требовалась филигранная работа, которой он никогда не тренировался.
