На этом запас везения капитана иссяк, и ни в одном из карманов избитого тюремщика не оказалось заветного ключа, ну и на вбитом в стену крюке он, увы, тоже не висел. Безошибочно и почти что сразу Хромос догадался, что беспокоившийся о сохранности и о полной изолированности пленника Одвин оставил ключ при себе, и капитан подумал о том, что будь на его месте Янс, то он бы тихой лаской прокрался в башню и играючи обчистил Одвина до нитки, единственно смеха ради, но этот утончённый путь вора был для него закрыт, и ему оставалось только действовать напрямик, но только быстро, и стараясь при этом не создавать излишнего шума, что было внутренне противоречиво.
Вернувшись к двери, капитан засучил рукава куртки по самые локти, и, немного примерившись к замку, поднёс к нему, не касаясь, полусогнутые кисти с растопыренными пальцами так, что запирающий механизм оказался как бы окружён ловчей клеткой. Со снятия гихдризовых оков прошло уже более суток, и колдовские силы капитана успели восстановиться в полной мере для того филигранного трюка, который Хромос готовился провернуть. Накопив большой объём магической энергии в правой руке и полностью опустошив левую, он выпустил молнии в замок с одной его стороны и тут же выдернул их с другой, возвращая ману в тело, что по сложности координации можно сравнить с одновременным выдохом и вдохом через разные ноздри.
Коридор озарило голубоватое сияние. От замка во все стороны полетели сотни мерцающих искр, а он сам начал медленно раскаляться, краснеть и испускать волны удушающего тепла, которые обжигали Хромосу ладони и сушили глаза, но он, не взирая на нарастающую боль, продолжал прогонять через чугун трепещущие и извивающиеся потоки энергии. Достигнув белого каления, замок начал деформироваться, потеть каплями расплавленного металла, которые скатывались по его поверхности и падали меж сапог капитана, затем дужка внезапно освободилась, и кусок пышущего жаром металла резко качнулся в сторону. Ожидавший этого момента Хромос, отдёрнул руку, но самую малость запоздал, и нагретый пуще любой сковороды замок легонько ударил его по правой ладони и тут же, как заправский маятник, ушёл в другую сторону, после чего слетел с петли и глухо шмякнулся о плиты пола, но и этого мимолётного касания хватило, чтобы на коже появилось красное пятно болезненного ожога.
Сразу за дверью начиналась крутая и узкая лестница с низким потолком и склизкими ступенями, поросшими какой-то сизой плесенью, от чего по ней приходилось идти очень осторожно, низко пригнув голову и прощупывая каждый шаг. Что же до преступников, то их, заточённых в кандалы, одной только потехи ради сталкивали, сталкивали с лестницы, чтобы они скатились по ней как по заледеневшей горке, либо же заставляли их подниматься ползком на четвереньках, подгоняя тычками острой пики в задницу, на которую они порой нечаянно насаживались.
Спустившись на пару ступень, Хромос закрыл за собой дверь, чтобы хоть как-то сокрыть его грубое проникновение, и непроглядная темнота окружила его со всех сторон, но только для того, чтобы капитан тут же отогнал её прочь, окутав левую кисть маленькими электрическими дугами. В конце лестницы его встретила крошечная площадка, где по правую руку брал начало тесный проход, заворачивавшийся внутрь скалы с плавным ускорением, тем самым образуя под замком петлю в один оборот. По обе его стороны располагались небольшие и тяжёлые двери карцеров. Капитан подошёл к ближайшей и потянул за ручку-петлю. Дверь оказалась не заперта, а в камере не нашлось ничего кроме гнилого, пропитанного всеми телесными выделениями тряпья, столь обожаемого крысами. Та же картина предстала перед ним за соседней дверью и за двумя им противостоящими. Интуиция подсказала Хромосу, что Янс вероятнее всего был запрятан в самые глубины тюрьмы, и он, не желая больше терять ни секунды драгоценного времени, пошёл вперёд по коридору, ощущая чьё-то незримое, довлеющее присутствие. Давние обитатели этого проклятого царства отчаяния были совсем не рады появлению чужака.
В конце пути его встретила круглая комната с ещё десятком камер и с зарешёченным отверстием в центре потолка, из которого истекал бледный и слабый, прошедший через длинный колодец солнечный свет и падал на стоявший под ним стол для пыток. Он был покрыт пятнами свежей крови, у одной из его ножек лежали обрывки чёрной одежды, в которых Хромос тут же признал воровское облачение Янса, и услышав под ногой хруст, он обратил на пол взгляд и понял, что случайно наступил на один из множества осколков выбитых зубов.
Чувство тревоги охватило капитана пуще прежнего, и он, частично потеряв былое хладнокровие, стал перебегать от одной двери к другой, открывая их одним рывком дрожащей и похолодевшей руки, пока наконец-то не наткнулся на одну единственно затворённую. Отодвинув пластину, он, низко сгорбившись, прильнул к смотровому окошку, через которое узникам заодно подавали скудную пищу. Сперва он увидел только однородную, бесформенную тьму, но стоило его глазам чуточку привыкнуть, как ему явились очертания сидевшего на полу человека.
— Янс, ей Янс… — позвал его Хромос тихим шёпотом, который прозвучал громовым раскатом среди тоскливой тишины, однако убийца и ухом не повёл, — чёрт тебя дери, Янс, проснись, — сказал он уже громче, но результат оказался тем же.
Не знавший был ли его товарищ всего лишь без сознания или уже успел скончаться от причинённых ему увечий, капитан отлип от окошка и приготовился снова плавить замок, который хоть и заметно уступал в толщине своему первому собрату, однако был встроен в дверь, что с одной стороны упрощало задачу технически, но в то же время значительно увеличивало расход колдовской энергии.
Хромос поднёс ладонь к замочной скважине и выпустил прямо в неё толстую электрическую дугу, и, когда металл порядком раскраснелся и стал мягким, капитан зацепился за раскалившуюся ручку гардой меча и, упёршись левой ногой в стену, изо всех сил потащил дверь на себя. Она поддалась не сразу, но всё же впившиеся в дверную раму стальные стержни скоро изогнулись и выползли из тесных пазов.
Неистовым ураганом капитан влетел в крохотную камеру, где и одному человеку было невыносимо тесно, и, упав на колени, взял Янса за голые плечи и откинул его тело назад. Он дышал, медленно и очень слабо, но всё же дышал. Каждую пядь его кожи покрывали синяки, ссадины, порезы и несколько толстых корок ожогов. Опухшие, словно от множества пчелиных укусов, губы были разбиты, и густая, розоватая слюна тонкой струйкой вытекала между ними и скатывалась по подбородку. Налитые кровью глаза были полуприкрыты, а их стеклянный взгляд не выражал ровным счётом ничего осмысленного.
— Нет-нет-нет… давай, очнись… Ты ведь всё ещё здесь, да? Ну, давай, — сбивчиво бормотал Хромос, бережно потрясая безвольное тело.
В момент, когда капитан уже было отчаялся достучаться до соратника, посчитав, что не получившая от пленника желаемых сведений Риррта решила силой тёмного колдовства начисто стереть убийце всю его личность, чтобы он наверняка не смог поведать кому-либо о тайнах демонопоклонников, Янс неожиданно встрепенулся, сипяще вздохнул глубже прежнего и раскрыл глаза.
— Да, да… давай, дружище, вот так! — сдавленно воскликнул капитан, обрадовавшись его пробуждению, и попытался немедленно поднять Янса на ноги, но тут же спохватился. Очнувшийся убийца не обратил внимания на появление товарища, а вместо того его мутный взгляд хаотично и неспешно блуждал по стенам. То и дело он задерживался на какой-то случайной точке, вялые глаза меняли свое выражение, становились более участливыми, понятливыми, а уши едва заметно шевелились, как это бывает у кошек и собак, заслышавших далёкое эхо хозяйского оклика, от чего у Хромоса возникло жутковатое ощущение, что и Янс рефлекторно обращался на чьи-то голоса, которые он сам не мог услышать, и их было великое множество, так что слова капитана попросту терялись среди этого великого, незримого сонма.
Но вот, то ли голоса решили замолкнуть, то ли они сами указали убийце на потревожившего их уединение пришельца, и Янс совершенно неожиданно уставился Хромосу прямо в глаза немигающим взглядом, от которого капитана бросило в дрожь. Затем окружавшая его словно тяжёлая вуаль дымка потусторонней отрешённости пала ниц, и вернувшийся в материальный мир узник словно бы потеплел, размягчился, и коротко улыбнулся левым уголком рта.
