Следуя шёпоту интуиции, капитан побежал в сторону поля, чтобы нагнать праздно скакавшую парочку, но не успели его сапоги коснуться пшеничных корней, как вся окружавшая его природа стала стремительно раздуваться и развоплощаться, вновь обращаясь сверкающими облаками невесомой, голубоватой пены. Солнце растеклось по всему небосклону, создав огромное перламутровое озеро, светившееся мягким, белёсым и прохладным сиянием. Всё завертелось и закружилось в таинственном и, казалось бы, хаотичном танце; облака постоянно отрывались от земли, перелетали на новые места, разрывались на клочки и соединялись вместе в причудливых и расплывчатых фигурах. Со всех сторон звучали людские голоса, произносивших отдельные слова и даже полноценные фразы, некогда вселившие в мальчика уверенность или же причинивших ему боль и обиду, которую он потом ещё долго не мог простить. Чаще остальных Хромос слышал голоса матери и отца, которые в то время были почти всей его жизнью.
Краем глаза капитан заметил, как в потоках этого причудливого круговорота промелькнуло размытое тёмное пятно, издав при том глухое, едва различимое в общей какофонии шипение. Хромос пошёл в ту сторону, куда умчался неизвестный призрак, но был вынужден остановиться, ведь вихрь замедлился, а из стелившегося у его ног молочного тумана стали стремительно подниматься высокие столбы и с громким хлопком взрываться на верхнем конце, образуя пышные кроны многовековых деревьев. Теперь он очутился на крохотной лесной опушке, маленькой проплешине среди огромной толпы клёнов, вязов и осин, вместе с группой конных всадников и их сопровождающих.
Всего их было тридцать четыре взрослых мужчины, не считая мальчишки лет шести и ещё двух долговязых подростков. Два десятка из них имели при себе охотничьи арбалеты и прежде сидели в засаде, пока вторая половина, вооружённые рогатинами загонщики, гнала к ним из чащи испуганного зверя. Стоило им высунуть нос из-под сени листвы, как их встретил единодушный, смертоносный залп. Не теряя драгоценного время на перезарядку, стрелки побросали на землю разряженные арбалеты и, получив из рук стоявших подле них слуг взведённые и готовые к бою, выстрелили по второму разу, попытавшись убить ту дичь, что пережила первую атаку, но ещё не успела снова скрыться в спасительных зарослях.
Засада оказалась весьма удачной и плодотворной. На поляне, истекая кровью, лежали: величественный олень, получивший стрелу прямиком в могучее сердце, пара его невест-олених и совсем ещё юный кабанчик, чья щетина даже не начала темнеть. Все они, кроме одной оленихи были уже мертвы, и лишь она продолжала судорожно дышать, ощущая боль при каждом движении рёбер, меж которых торчали пропитавшиеся кровью гусиные перья, и взирая на окруживших её людей полными страха и мольбы большими, умными карие-глазами. Умелые мужчины быстро засунули её длинные, тонкие, но сильные ноги в петли и растянули её конечности в противоположные стороны, обнажив мягкий и светлый, беззащитный живот, а, дабы окончательно лишить её возможности брыкаться, ещё двое охотников навалились на неё, придавив голову и тело к земле.
Гэлсар принял из рук бородатого и косматого, провонявшего грязью и потом загонщика рогатину, встал на одно колено и предложил оружие сыну. Маленькие детские ручонки обхватили толстое, шершавое древко и наверняка бы выронили тяжёлое и длинное копьё, но отец помог Хромосу удержать оружие и направить его прямиком в сердце раненного зверя. Все присутствовавшие смотрели на него в ожидании, гадая, хватит ли духу у мальчонки, чтобы хладнокровно убить живое создание, или же детское малодушие всё же возьмёт верх, и он откажется нанести этот последний, роковой, но всё же милосердный удар. Особенно внимательно за ним следили родственники — уже успевшие стать оруженосцами кузены Трима́р и Ве́лгиз, его дядя, старший брат Гэлсара и главный наследник рода Нейдуэн, Да́ргос и, конечно же, его дед, ветеран многих битв, достопочтенный виконт Осгат, который и затеял эту семейную охоту только для того, чтобы на деле оценить подрастающее поколение своего рода. Хромос знал, зачем его сюда привезли, что от него хотели, и был полон решимости не посрамить отца и доказать всем присутствующим, что он достоен своего имени и герба.
Издав нечто похожее на боевой клич, он сделал шаг вперёд, навалившись всем телом на рогатину, намереваясь поразить страдающего зверя одним уколом, но конечно же его маленьких, детских усилий ни за что бы не хватило для того, чтобы стальное жало добралось до трепещущего сердца, но едва вошедшее в тело острие стало замедляться, Гэлсар пришёл на помощь и добавил к удару недостающей силы. Олениха вздрогнула, попыталась на последнем издыхании отомстить жестокому, лишённому сожалений обидчику и палачу, лягнув его острыми и твёрдыми копытами по рукам или лицу, но удерживавшие её путы били крепки, охотники умелы, древко копья длинно, а потому у неё не было ни единого шанса навредить ненавистному мальчишке, и она умерла, оставив где-то в лесной чаще ещё не окрепшее дитя.
С помощью отца Хромос извлёк рогатину из мёртвой туши, упёр торец древка в землю, и под бодрые, одобряющие возгласы поднял запятнанный алой кровью наконечник к небу, чтобы не только строгий дед, но и сами Боги стали свидетелями его первого шага на пути становления настоящим мужчиной и доблестным рыцарем, готовым без колебаний и лишних раздумий отнимать чужие жизни ради достижения благородных целей, своих или же тех, что поставил перед ним его несомненно праведный и добропорядочный сюзерен, конечно же ставивший благо простого люда превыше собственного.
Охота явно удалась, все остались довольны достигнутыми результатами. Егеря рассчитывали на щедрую подачку от пребывавших в добром расположении духа господ, приглашённые на охоту рыцари уже предвкушали славную пирушку, которая должна была состояться по возвращении в поместье, Гэлсар был рад за сына, что тот не ударил в грязь лицом и показал всем характер, а Осгат не терял времени даром и предусмотрительно заглядывал в будущее, обдумывая, кому же из верных ему боевых вассалов приставить мальчика в качестве оруженосца, когда тот достаточно подрастёт, чтобы находиться в войсках и при том не быть обузой. Пока благородные господа вели оживлённую беседу, Велгиз и Тримар шутливо подначивали воодушевлённого мальчика, доблестно прошедшего испытание, а слуги, отвязав лошадей от деревьев, вывели их на поляну и принялись грузить на их крупы добытых зверей, взрослый Хромос, поборов искушение и дальше переживать этот славный и радостный эпизод своего счастливого детства, решил обойти поляну кругом, дабы удостовериться, что в этом воспоминании не было ничего чуждого, пришлого извне.
Прежде всего он высматривал ту самую деревенскую парочку, ожидая, что их силуэты вот-вот промелькнут вдали меж деревьев и кустов, а его уши уловят беззаботных и полный радости смех. Однако они всё никак не желали дать ему знать о своём присутствии, а всё что он слышал были шелест листвы и грубая, полная ругательств речь споривших между собой охотников. Сделав два круга и видя, что свита Осгата уже седлала коней и собиралась покинуть поляну, Хромос подумал, что на сей раз воспоминание сохранит аутентичность, но тут его взгляд среди коричневых и зелёных красок леса выцепил беловато-жёлтое пятно на одном из массивных стволов. Опасаясь, что в любое мгновение призрачное ведение может оборваться, капитан через коряги и низкие заросли кустов подбежал к подозрительному дереву и увидел, что на крючковатом суке висел очищенный и отмытый от остатков плоти бараний череп, окружённый венцом из вороних перев и украшенный свисающими с его рогов бус, нанизанных на верёвочки из седых, практически белых человеческих волос. На лбу барана был изображён какой-то магических символ, и не было никаких сомнений в том, что начертан он был именно человеческой кровью.
Отринув все средства предосторожности, Хромос снял с дерева ведьмину поделку, которая в равной степени могла оказаться оберегом, жертвоприношением, изображением тёмного божка или же носителем страшного проклятия, чтобы попытаться хоть как-то изучить её и может даже выяснить причину её внезапного появления. Однако едва он приступил к осмотру, как вещица принялась таять в его руках, обращаясь чёрным туманом, который, просачиваясь сквозь его пальцы, падал длинными, тонкими струйками вниз и тягуче растекался между стеблей травы.
