Отдельные облака сбивались в кучи, слипаясь друг с другом, и Хромос внезапно осознал, что он уже не медленно дрейфовал в сказочных небесах, а на высокой скорости, точно степной сокол, пикировал на одно из таких скоплений сверкавших шаров, походивших на большую виноградную гроздь. Боясь разбиться в лепёшку, капитан инстинктивно выставил руки вперёд и отвернулся, зажмурив глаза, но спустя мгновение он уже стоял посреди заснеженной равнины, целый и совершенно невредимый.
Снежные барханы лениво и умиротворённо колыхались на ветру и таяли, уменьшаясь в размерах и в то же время приобретая цвет сочной зелени с вкраплением красных, жёлтых и ярко-фиолетовых пятен. И действительно, теперь он очутился на бескрайних просторах своей родины, и жаркое солнце нещадно пекло его кожу и слепило глаза. Капитан развернулся и увидел, как с остановившейся впереди открытой повозки для прогулок, запряжённой парой гнедых лошадей, спрыгнул молодой статный мужчина в свободной летней одежде, а затем помог своему малолетнему сынишке спуститься на землю, и, держась за руки, они пошли по лысой и пыльной просёлочной дороге к старой, полуразвалившейся деревянной мельнице, стоявшей на окраине деревни. В карете осталась сидеть женщина с грудным ребёнком на коленях, который всё тянулся ручками к маминому лицу и норовил ухватить её за вылезшие из-под платка тёмные локоны, издавая при этом радостное детское лепетание.
Узнав о прибытии молодого барина, крестьяне побросали бытовые заботы и стали в поспешно стекаться к мельнице, чтобы встретить нового хозяина, выразить ему полагающееся почтение и поведать ему о своих несчастьях, в надежде, что он окажется в добром расположении духа и непременно им поможет. А проблем у деревни было немало, но самой большой бедой была как раз эта самая мельница, которая после сильных зимних ветров и постоянного дождя, чья сырость оказала разрушительное воздействие на древесину, пришла в полную негодность и более не могла перемалывать зерно в муку. Жители надеялись упросить барина восстановить мельницу, чтобы им не пришлось изо дня в день потеть над малыми ручными жерновами, которых в большой деревне было всего несколько штук, а потому их радости не было предела, когда он без каких-либо уговоров сам завил старосте о таком своём желании. Более того, он решил не чинить старую мельницу, а построить совершенно новую, к тому же с каменными стенами, чтобы она простояла дольше прежней. Оставалось только снести старую постройку, чтобы освободить облюбованный ветрами холм.
Гэлсар приказал всем жителям деревни отойти подальше от хлипкого строения и заодно попросил старосту присмотреть за своим сыном, чтобы тот случайно не пострадал. Убедившись, что все укрылись в безопасных местах, он встал в тридцати шагах от мельницы, которая напоминала мрачного великана, грозно раскинувшего в стороны четыре худощавых руки, чтобы не дать сбежать маленькому, вкусному человечку. Рыцарь принял боевую стойку, поднял правую руку и прицелился в центр ветряного колеса. Все присутствующие затаили дыхание в предвкушении чего-то небывалого и грандиозного, о чём они спустя годы будут рассказывать детям и внукам, ведь далеко не каждый день в тихие деревни наведываются чародеи с тем, чтобы покрасоваться способностями.
Меж пальцев пробежали синие искры, Гэлсар оттолкнулся правой ногой, сделав резкий выпад и в то же время выпрямив правую руку, точно пытался ударить кого-то в лоб. На одно мгновение меж колдуном и ротором мельницы протянулся дрожащий, обрамлённый голубым ореолом зигзаг, а едва он исчез, как в уши ударил раскат оглушительного грома, дымящиеся лопасти ветряного колеса разлетелись в разные стороны, а вся хлипкая постройка, получив столь сильный удар в голову, повалилась назад и, треща сухими брёвнами, скатилась к подножию холма, взрыв сырую землю.
Едва грохот разрушения стих, как над холмом поднялись звонкие аплодисменты и радостные улюлюканья. Поражённые магией и возбуждённые обвалом мельницы дети, кричали и дёргали родителей за одежду, желая поделиться впечатлениями и спросить их, смогут ли они повторить подобный фокус, когда они повзрослеют. Мужики судачили между собой, думая о том, куда девать брёвна, были ли они ещё пригодны для ремесла или их стоило порубить на дрова. Бабы осеняли себя всяческими знамениями и радовались, что никого не пришибло, а молодые крестьянки лукаво шушукались, обсуждая молодого господина, и только один староста стал угрюм и молчалив. Он смотрел на обнимавшихся отца и сына, на опытного чародея и его пока что бессильного ученика, на своего феодала и его растущего наследника с тревогой, и давний страх вновь поднял голову в его душе. Пускай с тех ужасающих событий минул уже не один десяток лет, он прекрасно помнил, как та сила, что сейчас послужила для всеобщего увеселения, была обращена против простого люда, когда тот, толкаемый в спину муками нищеты и голода, посмел восстать против жадных и беспощадных господ, что купались в безумной роскоши, пока их крестьяне умирали от истощения. Старик смотрел на улыбавшегося мальчика и видел сокрытое в нём чудовище, которое однажды непременно даст о себе знать, повторив то, что неоднократно совершали его кровожадные и беспощадные деды и прадеды.
Хромос стоял возле старосты, и его взгляд был также обращён к Гэлсару и к юному себе, но он видел перед собой не потомственных убийц, мучителей простого народа, а счастливую семью в момент их чувственной близости. Это было его самое раннее достоверное воспоминание из детства — первый раз, как он увидел всю мощь магической силы отца. Разумеется, что он и прежде показывал ему разные маленькие трюки, но в тот раз он не стал ограничивать себя парой безобидных искорок, чем и поразил мальчика до глубины души, оставив неизгладимый след в его памяти. В тот день он понял, что в его ещё слабеньком и незрелом теле дремлет прекрасная и великая сила, как у тех самых чародеев из сказок, которые ему читала мать перед сном. Мифические герои, сражавшиеся с ужасными чудовищами ради спасения попавших в беду красавиц-принцесс, что раньше казались чем-то далёким и непостижимым, теперь стояли перед ним с протянутой рукой, предлагая встать с ними в один ряд. Эта магическая вспышка стала тем, что предопределило его помыслы и судьбу на долге, полные книжного обучения и практических тренировок годы вперёд.
Добрая улыбка на лице капитана сменилась горькой усмешкой. Вспомнив о своих высоких и благородных детских мечтах, он почувствовал некий стыд или укор за то, в какой мере он смог их осуществить, и задумался над тем, что бы почувствовал и что бы сказал этот шебутной, горящий жаждой приключений мальчуган, когда увидел того, кем он станет и узнал всё, чего ему суждено и не суждено совершить, и какие испытания выпадут на его долю. Ведь это вполне бы смогло затушить тот бойкий огонёк, что пылал в его юном, полным надежд сердечке.
Почувствовав иссушающие объятия подкравшейся хандры, капитан отвернулся и пошёл прочь от толпы в сторону пашен. Окинув взором с пологого пригорка волновавшиеся под порывами ветра поля овса и пшеницы, он ожидал увидеть женин и мужчин с острыми серпами, бережно и почтительно срезавших стебли, прогнувшиеся под тяжестью колосьев, но вместо них в далеке он увидел державшуюся за руки пару молодых людей, радостно бежавших через золотистое море. Они были явно из деревенских. Крепкий и довольно рослый парень, который наверняка являлся самым завидным женихом села, был одет в мешковатую рубаху из грубой льняной ткани с косым воротником; его спутница имела слишком худощавое и непривычно грациозное для обычной, работящей крестьянки тело, облачённое в непритязательный, лишённый всяческих декоративных изысков сарафан, а её голова и лицо были сокрыты листьями и цветами, сплетённых в пышный и громоздкий венок.
Эта очаровательная и трогательная картина влюблённых показалась Хромосу довольно странной, ведь ему было достоверно известно, что ни один сельчанин не станет вот так бегать по злаковому полю, ломая стебли, втаптывая колосья в землю, портя хлеб и уничтожая труд общины. Он был заключён в собственное воспоминание, где всё должно быть ему заведомо знакомо и известно, следовать раз и навсегда остановленному сценарию, но вот этих двоих людей и только их одних, он совершенно не помнил. Их здесь и вовсе не должно было быть.
