На Мизерисе дни куда длиннее здешних, и ночи тоже отличаются своей продолжительностью. Когда мы покинул Грозный, вся природа была погружена в непроглядную тьму, и нам приходилось двигаться при свете фонарей. Добравшись до леса, ехавшие верхом рыцари спешились и пошли дальше на своих двоих, гремя латами на всю округу, вспугивая всяких птиц и мелкое зверьё. Охотничьи собаки хорошо взяли след и вели нас меж древесных стволов и густых зарослей кустов. Они шли впереди всех вместе со своими псарями, а мы, разведчики, шли сразу за ними широким клином, держа луки наизготве и внимательно высматривая всё вокруг, чтобы по неосторожности не угодить в западню, а позади нас двигались рыцари со своими оруженосцами. Всего нас было человек под тридцать опытных бойцов и бесстрашных исследователей, но если бы мы знали, что нас ожидало впереди, то вероятно остались бы в своих постелях, спрятавши головы под подушки.
Точно не знаю, сколько мы бродили по лесу, но, когда край неба покрыло золото рассвета, собаки громко залаяли и натянули поводки. Наша цель была близко. Тогда папа Гил отдал приказ, и псари спустили собак. Почуяв свободу, гончии понеслись навстречу своей добыче, а мы, полные решимости к бою, ринулись за ними следом, но внезапно грозный лай сменился испуганным и жалким скулежом. Спустя пару мгновений собаки выскочили из кустов и пробежали мимо нас с низко опущенными хвостами и прижатыми ушами, всё продолжая пищать и поскуливать, точно новорождённые щенки. А ведь они были из тех псов, что без тени страха бросаются на свирепых медведей. Наш боевой запал заметно поубавился, но всё же мы продолжали идти вперёд, пока не вышли на лесную поляну, поросшую высокой травой. И вот, в первых лучах восходящего солнца мы увидели его — восставшего из мёртвых.
Он стоял голышом посреди длинных мокрых листьев; он был худ, совершенно лыс, местами у него недоставало целых лоскутов кожи, а в щеке зияла огромная дыра, оголявшая зубы. И я помню этот пронзительный взгляд, полный ненависти, ярости и презрения к нам. Хриплым голосом он приказал проваливать ко всем чертям, если нам была дорога жизнь. Его вид пугал и отвращал, но он всё же выглядел хилым и побитым, а потому был неспособен вот так просто обратить нас в бегство. Храбрый дурак Тейледнорф засмеялся в голосину и уверенным шагом двинулся к нему навстречу, чтобы без дальнейших разговоров повалить недавнего мертвеца на землю и связать, но стоило ему подойти поближе и протянуть к нему руку, как тот сделал внезапный выпад, и предплечье, облачённое в латные доспехи, отделилось от тела. Брат-рыцарь сперва даже не понял, что же случилось, но вместе с осознанием пришли боль и ужас. Он истошно завопил, словно свинья в руках неумелого забойщика, но второй молниеносный удар отсёк ему уже голову, и фонтан крови поднялся над срубом его шеи, оросив алым дождём всё вокруг. В руках восставший держал сотворённое магией оружие — чёрный клинок с тонкой белой кромкой лезвия.
Мы все быстро смекнули, что столкнулись с чем-то доселе неведомым и весьма могущественным. Одним словом — дело дрянь, но сдаться и позволить этой твари скрыться мы не собирались. Пользуясь численным преимуществом, мы окружили его и приготовились сдерживать его попытки прорвать оцепление. Однако он тоже не горел желанием первым бросаться в бой и стоял на месте, злобно зыркая на нас. То ли ждал, что его скрывавшиеся где-то в лесу товарищи придут к нему на помощь, то ли ждал, пока его раны получше затянутся, и силы вернуться в тело. В любом случае, время было на его стороне и делать первый ход пришлось нам.
Мы предприняли попытку расстрелять его из луков, и, хотя нас разделяло всего два десятка шагов, но это по-кошачьи ловкое и изворотливое чудовище сумело увернуться от большинства стрел, и лишь парочка из них ранили его в бедро и плечо. Однако его лицо не выказало никаких признаков боли, и он мигом выдернул стрелы, словно крошечные занозы, даже не опасаясь того, что наконечники могли остаться в ранах. Вслед за этим его чёрный меч развалился на одинаковые куски, чем-то походившие на вытянутые игральные карты, и он стал со страшной силой и поразительной меткостью швырять их в лучников, пробивая тела навылет. Мне повезло не попасть под его смертоносный обстрел, но вот бедняга Сух’халам получил ранение в грудь и в считанные мгновения истёк кровью.
После этого гибельного расстрела Папа Гил приказал всем рыцарям и копейщикам пойти на него в атаку со всех сторон с тем, чтобы кто-нибудь подобраться к нему со спины. Решение опрометчивое, во многом безрассудное и крайне рискованное, но в сложившихся обстоятельствах мы ничего другого поделать не могли. Это был сущая бойня. Худощавый мертвец двигался быстро и решительно, мечась из стороны в сторону, проскакивая между сплотившихся воинов и нанося им смертельные удары, от которых не могли защитить даже самые тяжёлые латные доспехи. В считанные мгновения половина наших бойцов оказалась убита, и тогда потерявшие самообладание братья-рыцари стали бросаться в него боевыми заклинаниями, совершенно не заботясь о том, что магические атаки могли ранить кого-то из своих, однако ни колдовское пламя, ни молнии не смогли нанести ему существенного урона, но зато его кожа побелела, и тогда я впервые увидел ту печать, что они носят на своей груди.
Большая часть отряда погибла смертью храбрых, иные же побросали оружие и сбежали, навалив в штаны и обмочив портки, так что в итоге нас осталось всего пятеро человек, включая меня и папу Гила, против бешеной твари. Наш командир отдал приказ к отступлению, но сам не собирался покидать поле брани, то ли думал задержать демона, то ли рыцарская честь не позволяла броситься в трусливое бегство. Мы, чувствуя его решимость драться до самого конца, единодушно отвергли мысли о бесчестном спасении собственных шкур и остались подле него. Папа Гил, отбросив тяжёлый и совершенно бесполезный в том бою щит, сблизился с чудовищем, ну а мы держались немного подальше и своими слаженными атаками отвлекали исчадие от нашего командира, в слабой надежде выкроить ему момент для судьбоносного удара. Должен отдать Гилу должное, он был весьма хорош, но без солидного опыта и большой щепотки везения он бы умер столь же быстро, как и все остальные.
Мы бы наверняка сложили головы в том лесу, если бы в какой-то момент чудовищу не стало дурно. Не знаю, как именно это описать, но я заметил, что его движения стали более скованными и что он перестал столь усердно наседать на Гилеанора, который к слову тоже начал к тому времени выдыхаться. Изменение было небольшим и не особо очевидным, но моё чутьё дало понять, что наступила единственная возможность нанести контрудар, переломить ход битвы, и её ни в коем случае нельзя было упускать. Я натянул лук, затаил дыхание и в тот момент, когда тварь сделала выпад в противоположную от меня сторону и ненадолго отвлеклась на второго выжившего разведчика, спустил тетиву. Стрела вонзилась ему прямиком в глаз и вошла на половину в черепушку. Чудище остановилось и, точно двигаясь в полузабытьи, попыталось судорожно трясущейся и непослушной рукой ухватиться за торчавшее древко, но папа Гил подскочил к нему и двумя взмахами отсёк ему голову. Только тогда эта тварь обмякла и повалилась на землю, но на этом наш командир не остановился и, отшвырнув пинком башку подальше от тела, отрубил ему руки и ноги.
Победа стоила нам двух дюжин добрых мужчин, но вместо того, чтобы воздать им почести или проронить горькую слезу, каждый из нас, выживших, взвалил на плечи по куску вновь убитого погорельца, и скорбным маршем мы отправились в крепость, оставив наших павших товарищей на пир диким зверям. Потом мы отправили людей, чтобы их забрали и достойно похоронили, но большинство из наших павших братьев оказались в желудках падальщиков. Назад мы вернулись ближе к полудню, и Гилеанор приказал разнести части мертвеца по разным комнатам цитадели и выставить у каждого из них круглосуточную охрану на случай, если скотина попытается воскреснуть вновь. Думаю, что если бы он тогда полностью перевоплотился, как сделал этой ночью Сентин, то он бы расправился со всеми нами в считанные мгновения, но что-то не позволило ему провернуть это. Может быть, что он был для этого слишком немощен.
