Вернувшись в ставку, майор отчитался, тактично опустив рассказ о птичке. И уже вечером следующего дня, приладив полученную награду на цепочку, думал у костра.

Ночь казалась сном, такого не бывает, а крест холодил кожу, тонко намекая, что это был не бред, не сон, не вымысел. Что его дорога, пересеклась с чем-то не понятым, что он сам видел Легенду, и был благословлён ей. Маленькая птичка дала ему нечто большее, чем простое спасение, она дала ему надежду. Что его дело правое, ведь сомнение, хуже разъедающей кислоты жгли душу.

Он не слепой и не дурак, потому читая в минуты отдыха паблики, различные статьи его одолевали сомнения. Видя все, что творится. Ложь и правду сплетённые в один узел столь туго и глубоко, что нужно отсечь. Как зараженную гангреной конечность. Разрубить этот узел одним взмахом, без сомнения. Она сделала это для меня, эта незнакомка дала мне силы на этот удар.

Плоский мир без границ. Глобализация, слово то какое, красивое, рекламное и очень шумное. Еще в молодости, в нулевые, нас всех дрессировали, что нечего держаться за ценности ХIХ века, а надо смело шагнуть в век ХХI. Будто бы не будет никаких независимых наций и национальных государств. Из каждого «утюга» трещали о «наивной» привязанности к этим старым вещам, якобы давно вышедшим из моды.

В той детской непосредственности, тогда в девяностые, мы поверили в добрые намерения публичных политиков. Как в сказке про Нильса, пошли за рекламной дудочкой. Первый раз дудочка замолчала в восьмом. Ненадолго. Потом замолчала в четырнадцатом. Россия очнулась ненадолго, но кукловод сменил мелодию. Можно назвать это «минские мелодии», побежали первые крысы, но мало, слишком мало.

И наконец эта дрянная мелодия перестала трогать души, вызывая скорее ярость. Ярость влила в кровь другую мелодию. Свою, родную, забытую. Как марш Суворова, Невского, Жукова…

У нашего обновленного государства в новом веке будет долгая и удивительно-славная история. Оно не сломается. Будет поступать по-своему, получать и удерживать призовые места в высшей лиге геополитических интриг.

А то и плюнет на все и будет развиваться самостоятельно. С этим рано или поздно придется смириться всем тем, кто требует, чтобы Россия «изменила поведение». Ведь это только кажется, что выбор у них есть.

Такие как я, винтики, или лучше патроны, могут дать России «право на выбор». Отыскал на шее подарок, опять с силой сжал, так чтобы лучи впились в ладонь.

Я сделаю все от меня зависящее.

— Я буду достоин, Александр Васильевич.

[1] муз. Д. Машков, сл. Ю. Бондарев, группа АрктидА — Моцарт военного дела.

Утро пришло с головной болью и отрывочной памятью о дивном сне, и мерзких картинок — татуировок на запястьях умерших противников. Серый, склизкий коловрат, как в романах Стругацких на той стороне. Это было последнее, что я видела во сне.

Всеслав, мой домовой, смотрел на меня с укором, Болид тоже. Из зеркала на меня смотрел подвид Кикиморы, в пуху и перьях. Так как перья в квартире, кроме как от сапсана, могли появится только из перьевой подушки, посочувствовала себе. Придётся новую покупать, а домовому убирать этот снежный, в кавычках, бардак.

Рыже-черное гнездо из волос и пуха — руки опускались. Даже мысль побриться на лысо заблудилась в утренних извилинах мозга. И не нужно ничего говорить о суперсовременных кондиционерах, не помогают. Подаренный гребень-артефакт на тумбочке, сильно спас, три взмаха и волосы послушной волной лежат на плечах. Написать, что ли колдуну, как я его обожаю? Перебьется.

Я так и замерла с зубной щеткой во рту. У меня нет перьевой подушки, с темными перьями. Это был не сон?

Дошла до кухни заварила кофе и чуть не подавилась забытой во рту щеткой, пролила на себя кофе и окончательно подорвала своё душевное равновесие.

— Я не буду об этом думать. Мне привиделось! — с нажимом уговаривала я себя, — Сильно привиделось! Выпью на ночь снотворное… Я просто переутомилась. Кощей бы не отпустил меня туда.

С этой мантрой я одевалась, с ней спускалась к машине, ехала в пробке и убедила себя перешагнув порог следственного комитета. Я была на таком взводе, что даже не обратила внимание на сопровождение.

— Зойка! Вот тебя то мне и нужно!

— Нет меня!

Но сбить со следа дежурного, и незнакомого опера не получилось. Явно из главка, я таких узнаю по походке. На крейсерской скорости капитан протащил незнакомца, пробормотал приветствие-представление скороговоркой. По этому монологу коллегу можно было идентифицировать и как Ивана, и как Магомета. Всучил в руки дело дежурный испарился за железной дверью. Может быть рядовые сотрудники владеют магией? Мимикрией и телепортацией точно владеют, с нашим начальством по-другому не выжить.

Передо мной остался стоять молодой человек без формы, крепкий и белобрысый, в щегольском летнем пиджаке и джинсах, тертых лично Гучи, не иначе. Спортзалом не пренебрегает, вон как рубашка на груди расходится! Раздражало два момента: взгляд светлых глаз, этакое «Вы все говно! А я мачо!». Следующее — улыбка, на первый взгляд чарующая, на второй — хамовато-наглая.

Молодой обормот прекрасно представлял реакцию на его внешность. То, что он этим пользуется и в хвост, и в гриву, даже тени сомнения не вызывало. Но на свою шейку я забраться не дам. Глупышка, я таких слащавеньких терпеть не могу.

— Прошу прощения, меня зовут Красновский Артем Игоревич, старший оперуполномоченный главка.

Голос соответствовал внешности. Остался вопрос, зачем его матушка забыла сыночка в полиции? Однако появилась понимание, почему дежурный резко испарился. Сынок зам. глав — гада, то есть заместителя прокурора Москвы. Мое отношение к субъекту упало еще ниже. А пока он выдернул мою руку и попытался ее условно обслюнявить.

Я вспомнила, что этот Артем имел специфическую славу. Свалит всю работу на окружающих, сливки все себе. Перед прессой покрасуется как помесь Бузовой и павлина.

— Очень приятно, — выдернула руку, вытирать демонстративно ее о форменное платье не стала. Платье стирать дольше, чем руки помыть. От новых посягательств отгородилась папкой, — Предполагаю, мне представляться не нужно. Что можете пояснить по переданному делу?

— О, мне говорили, что вы необычайно красивы.

Комплимент пропал в туне, а вот мой взгляд не доенной кобры, остыл еще на пару градусов. Давно заметила, да и отработала — смотришь на человека и представляешь, как его будешь пытать, резать, хоть на кол сажать. Смотришь, и он начинает говорить. Артем хоть и бравировал своим положением, матерым опером не был, так маменькин сыночек с амбициями и родительской наглостью:

— Ну что вы в самом деле, предлагаю взять кофе и поговорить…

— Лучше в моем кабинете.

Обогнув опера по дуге пошла в сторону лестницы, попутно здороваясь и ловя сочувственные взгляды. Догнали меня на середине пролета, попытались обогнать, но не преуспел. Пришлось топать и сопеть над ухом весь коридор. Усевшись в кресло лениво перелистывая дело, еще не вчитываясь в тоненькую папочку, со следами кофе и архивной пыли. Присесть, я не предложила, перебьётся.

— А теперь еще раз, что можете пояснить по делу?

Этикет, вежливость — эти понятия его не беспокоили. Артем хозяйски прошелся по кабинету, сунул нос в кухонный уголок, потом выбрал себе стул и развалился.

— Ничего не могу пояснить. Мне спустили материал из архива, не читал.

Гад улыбнулся, по его мнению, «завлекательно». А я помечтала увидеть его зубы на полу. С этим каши н сваришь. Работать «мы» не приучены, а читаем только картинки.

— Значит возьмите дело и ознакомьтесь. И не забудьте сделать мне копию.

Опер еще немного гипнотизировал меня, с уже померкшей улыбкой. Резко схватил дело и ретировался, не забыв хлопнуть дверью. Оставалось только вздохнуть «Тупой, еще тупее», ну кто ему сказал, что все будут приклоняться перед его родственниками? Судя по скорости дежурного и замеченной надписи от руководства «тов. Гаюн, в работу» от него и его родственницы просто мечтали отделаться. Может он нажалуется родителю и меня снимут с дела?