И только эти солдаты знают, с кем нам на самом деле приходится иметь дело. Поэтому и могут позволить себе быть столь жёсткими и категоричными в описании конечной цели той битвы, участниками которой они являлись и которую планируют продолжить до победного конца.

Я не видела у них поствоенного синдрома, как после афганской, чеченской…. Больше всего их лица, напоминали ветеранов Великой Отечественной. Там и синдрома то никакого не было. В массе своей, люди то разные бывают.

Чеченская в глазах даже самих солдат была не праведная война. Она стала следствием игры гордыни, самомнения, лжи — это, чувствовалось на всех уровнях, и та грязь, которая сопровождала эту войну, усиливала эти ощущения. Про афганцев говорили — мы вас туда не посылали. Это тоже не была война Отечественная, но была война по соображениям, чужая война.

Смотришь в глаза этих ребят и понимаешь, все синдромы возникают не только на почве личных переживаний после личного участия, но и — может, в первую очередь — на почве того, что потом подвергаются сомнению сами причины войны. Открещиваясь от своих солдат, бросая их на произвол.

— А можно что-то как в прошлый раз? Она была…

Михаил, смотрел на меня со смущенной улыбкой. Тот самый мальчик, которому подарил его дед огонь своей души. Нет он не выздоровел, в полной мере. Его так же окружали бинты и увечье, но то, как он сидел, улыбался. Он хотел жить, не физически, хоть и это тоже. Он хотел ЖИТЬ.

Собравшиеся дружно загалдели, подбадривая меня и соглашаясь с Михаилом. В прошлый раз… в тот раз я позвала души их предков, поддержать. Почему бы и не сейчас?

— Можно, но песня другая. Может вы ее слышали, там на передовой.

Всё, что было, стирается в памяти.

Отголоски забытого прошлого.

Одиноко на сердце покоятся

Тлен обмана и мысли тревожные.

Там, где судьбы, что ветви сплетаются,

Ищем свет, сквозь печаль и волнение.

Свежим ветром сомнения уносятся.

Мы встаём это наше сражение…

Кто придет поддержать этих солдат? Слова первого куплета колебали Навь. Она никак не могла определиться. Легкое марево горячего воздуха смешивалось с ледяным дыханием Нави, выпадая каплями, не замеченной никем, россы на траву.

А потом из марева вышли солдаты. Чеченцы и русские. Заклятые враги того обмана. Они с горечью смотрели друг на друга, поправляя автоматы на плечах. Мальчишки, что верили и надеялись. Они так же смущенно улыбались друг другу и мне, кивками здороваясь.

Пронесут сквозь века

Правду жизни сокрытую.

Да развеют оковы сна,

Исцеляя душу забытую.

Белыми стаями!

Непокоряемы!

Мысли кружат.

Вера вновь пробуждается

В наших сердцах…

Призраки подходили к своим живым братьям и обнимали или просто клали руки на их плечи. Как в прошлый раз. Делясь с раненными своим огнем и пониманием.

А живые улыбались. Искренне, по-детски, с облегчением. Как будто тяжесть на их плечах разделили мало что не в двое. Именно за этим я им пою. Ради этой улыбки. Улыбки уверенности в нашей Правде.

За тенью прошлого тень исцеления.

В наших руках только наша судьба.

К солнцу возвысились истину встретили.

Мы устроим! Мы дойдём до конца!

Вот знаете, за что я ненавижу этих вот вышиваночных нацистов? Не за их подлость, предательство, общую мерзопакостность и гнусность, хотя и за это я их ненавижу.

Ненавижу я их за то, что они во мне, мирной, терпеливой, неконфликтной девушке, привыкшем в людях видеть лучшее и не обращать внимание на их некрасивые (вспомним где я работаю!) поступки. Пробудили нетерпимое, нетерпеливое и немилосердное существо. Утратившее по отношению к бывшим сожителям по когда-то общему пространству все человеческие чувства. За то, что они убивают в этих солдатах и во мне веру в человечность и человечество.

При этом уж кто-кто, а я прекрасно навидалась оборотной стороны жизни, следственный комитет не для белых и пушистых. Именно такие как я, старались разглядеть в людях хорошее. Парадоксально, но факт.

Мыслями чистыми, смело, неистово

Ищем во мраке обмана лишь свет.

Птицами гордыми Мы перелетные

Стаей своей достигаем побед![2]

[1] «Любопытной Варваре, на базаре нос оторвали»

[2] Песня Белые стаи, музыка Владимир Ладушкин, текст Влада Овчаренко, поет Алёна Авдеева

Разогнали нас спустя час. Сестрички и врачи вспомнили о своих обязанностях, перевязках и уколах и почти силой начали развозить по палатам наше маленькое собрание.

Мне махали в след и приглашали еще. А я обещала. Не столько им, сколько себе. Будет возможность, прибегу обязательно. Чтобы вновь увидеть светлеющие суровые лица. Кстати, волонтеров на лужайке я тоже видела. Ребята говорили, что иногда и артисты приезжают. Им мало, хоть не в жадности дело. Просто холод войны еще жжёт их души, мгновенно вымораживая все чувства, а вот отогреться, нужно время.

Чай так и не попила. Как сказал Дима, пробегая мимо меня по коридору, в следующий раз. Я не против. Значит в следующий.

Машина везла меня домой, когда мобильный не хило подкорректировал мои планы на вечер.

— Да?

— Бери вещи, переедешь ко мне домой, до конца августа, там посмотрим…А! Домовой в курсе, комнату тебе подготовит. Чувствуй себя как дома.

И отключился. Ни привет, ни пока. Видно настроения нет, может нервничает. Я задавала немые вопросы темному экрану. Бросила взгляд на охрану и водителя.

— У нас несколько изменились планы, Кощей просит собрать вещи и довезти меня до его дома.

Ребята лишь кивнули несинхронно, не подавая признаков отрицания.

Я девочка покладистая, до известного придела. Ругаться просто так о том, в чем не понимаю не стала. У колдуна практики интриг несколько десятков веков, хотя всего он так же не знает. Что уж говорить обо мне? Два месяца знакомства с миром Нави, даже не смешно. Так что сказано до августа, буду так и планировать. Тем более осталось всего пару дней. Обратно в следственный, Кощей меня не вернет, пока не разберемся с этим стрекозлом. Буду наслаждаться жизнью за городом.

Вещей возьму с запасом, уже мысленно планируя, что захвачу на недельку. Не на своем же горбу потащу? Машина довезет, не переломится.

Кстати, нужно еще машину свою забрать. Кататься с водителем не люблю, да и мало ли что потребуется. У колдуна там такая фазенда, что при желании, там можно потерять целый автопарк и ангар для Боинга.

Все думы и сборы прошли незаметно. Или из-за дум или из-за сборов. Домовой, конечно, сделает большую часть, оборотни подхватили вещи и убрали в багажник.

Краем сознания, я чувствовала напряжение, тревогу. Видимых причин не ощущала. Возможно, это будущее, ближайшее, но не здесь. Не в Москве.

Маета и тревога постоянно отвлекала меня, мешая сосредоточится. Так что даже машину перегонять доверила оборотням, надеюсь мой старенький гольф не обидится. И штрафы потом не придут. Так, что вместо одной тревоги, я получила еще и страх за машину.

В общей сложности, провозились мы три часа. Сборы, плюс доехать. И вот опять у колдуна в гостях. Домовой не поскупился, выделив мне пустующую спальню на втором этаже. Но сидеть я предпочла на террасе, с вытащенной из подвала книгой. К несчастью для столь старинного издания, оно не занимало меня ни на йоту. Мысли плавали далеко, от ее содержания. Почему-то думала о стражнике, которого убил фейри. Чего-то важного я не знаю. Покрутила телефон, у кого бы спросить?

— Анубис привет.

— Привет пропащая, ты где потерялась? Я уже ремонт закончил в нашем кабинете. Тебе понравится, полок понакрутил, от души!

— Шикарно, на следующей неделе посмотрю лично. Если там нет песка и золота, то мне уже нравится. Но я по поводу трупа стражника.

— Того таможенника?

— Его. Ты уже заключение сделал? Или не тебе передали?