Мои минутки, оборотни все так же резвились, перекинувшись в волков и медведей, по щенячьи повизгивая. Кроме Славы, он сидел в своем облике медведя и отбирал у меня ягоды.

— Нам пора, если хочешь попасть в Москву до захода солнца.

А мне становилось все лучше — физически и хуже — морально. Я вспомнила ту лестницу, что вела к каменному гроту. Вниз я еще сползу, скачусь кубарем если что, а наверх потащит колдун.

Аккуратно, почти съехала на попе до усыпальницы я держала ящик, из которого Кощей выдирал стаканы по одному и прятал их в короба у стен. Все чашки были залиты водой, потом оплавлены свинцом. Причем перестраховываясь свинец был еще расцарапан разными знаками.

— Осину не стал брать?

— Не поможет. Осина только от людей, но тем куда кол не загоняй — все равно не встанут.

— Наверное это хорошо.

— Так повелось по Покону, травы защищают лучше дерева от духов и мертвецов. От живых как раз наоборот. Берешь биту, и дальше уже не твои проблемы из сосны она или из осины.

— Есть еще алюминий.

— Есть, но из дерева лучше. Я закончил. Тебя поднимать?

— Поднимать. И даже тащить, я как мочалка.

— Для мочалки слишком бодра. Просто согласись, на руках тебе понравилось кататься.

— Даже отрицать не буду. Хорошо, тепло и напрягаться не нужно.

Я сидела, прислонившись в Сердцу гор, постепенно приходя в себя и отстраненно отмечая, что мое сердце бьется в такт вспыхивающим огонькам. Кощей подхватил мою уставшую тушку и потащил на верх.

Иногда бывает такое молчание, которое стоит тысячи разговоров. Оно очень хрупкое и тяжелое, как намек на будущее. Как обещание. Оно только для двоих. Или мне показалось? Наверное, я слишком устала.

Москва встретила меня пятницей и мокрым асфальтом, судя по всем, пока нас не было в городе, это место попытались смыть. Тепло продолжало подниматься с влажной земли, примешивая к озону запахи бензина и машинных масел.

Всю поездку я провела в полудреме. Это я про самолет. В вертолете не получилось спать, да и как можно? Огромное солнце у вершин гор. Красота, непередаваемая ни одной камерой, только воспоминаниями. А потом встреча с нынешним хозяином республики, огромный стол и я, как удивление и восторги поумерились, клевала носом в тарелку. Гостеприимный хозяин, заметив это всего через три часа отпустил нас в обратный путь. А до этого, все что я помню это мужские разговоры о политике.

— Жаль, что Россия продолжает с европейскими политиками какой-то диалог…

Степенно сетовал хозяин:

— Уж если хотят говорить — понижение уровня. Для начала нужно перевести на диалог с кем-нибудь из замов. Не подошли? Понизить до общения с референтами МИДа. Наш министр давно предлагал. Зарубежных партнеров нужно воспитывать.

Я прям воочию представила Рамзана с ремнем, даже взбодрилась немного:

— Чтобы они десять раз подумали о том, что и как сказать о России. А их желание пообщаться напрямую с президентом нашей страны должно вызывать в российском внешнеполитическом ведомстве смех и вопрос: "Серьезно? Вы? Напрямую с Путиным? Ну вы даете!". Необходимо это для того, чтобы западные политики знали цену своим словам и поступкам. И ощущали последствия на себе незамедлительно. В противном случае они наглеют и начинают хамить. У них появляется много лишней смелости и бравады…

Эти слова мне особенно запомнились.

[1] Выдержка из доклада русского философа — Бердяева Николая Александровича

Еще в аэропорту распустили сопровождение. Кощей оставил мне только двоих, остальные согласно графику, могли убираться по своим делам. Но я спала уже в машине, и не сильно помнила этот момент.

Интерлюдия 1

Два дня назад в день, когда Кишинев освободили в 1944 году от фашистов, в Молдавии потушили Вечный огонь на "Шерпенском плацдарме" — месте битвы за освобождение Кишинева. Сегодня в Риге доломали памятник Освободителям Риги. Сносы и уничтожение памяти о России, о ее подвиге, о тех людях, что пожертвовали собой, ради мира… Всё! Всё уничтожают.

Но здесь! Здесь, в Краснодоне[1]открыли мемориального комплекса «Непокоренные». Священное место по значению такое же, как и Саур — Могила, где так же сегодня зажгли Вечный огонь.

Мой товарищ, фотокор сегодня плакал во время салюта на Саур — Могиле в окружении сотен соотечественников.

Мы не раз попадал под обстрел, работал на передовой, снимал мясо и кровь, но сегодня плакали как дети и не стеснялись своих слез.

Ситуация изменилась кардинально. И так не было даже во времена возвращения Крыма–2014, когда в воздухе впервые столкнулись два потока — антагониста — майданное зловоние наследников Мазепы и Бандеры и ветер перемен Русской весны. Тогда была пристрелка, подготовка к решающей схватке, которая надвигалась неумолимо.

Кто-то называет это фактически Третьей Мировой войной и недалек от истины. Но не мы развязали ее. Мы всегда будем помнить о том, как провоцировали и провоцируют Россию и русских, как разжигают пожары внутри России и на ее границах. Они расскажут об этом внукам…

Мало понимать, за что ты рискуешь жизнью — важно, чтобы это находило отклик внутри тебя, было созвучно твоим внутренним установкам, стучало в унисон с твоим сердцем. В начале событий в далёком теперь уже четырнадцатом их было меньше, они были не в пример хуже вооружены, у них был постоянный дефицит патронов и снарядов и высокие потери — за месяц с небольшим тогда только формирующаяся бригада Восток потеряла больше двухсот человек… Сейчас эти цифры сочли бы катастрофическими и деморализующими, но тогда никто не наблюдал оттока людей — наоборот: каждый день приходили сотни добровольцев, формировались новые батальоны, люди шли в бой часто без подготовки, просто так надо! В самой яростной атаке на защитников Саур— Могилы приняло участие почти три десятка единиц только техники против тридцати двух бойцов Донбасса.

Возможно, России вновь придется пройти через Куликово поле, чтобы, очистившись в кровавой сече, снова стать единым кулаком, без чего не выстоять в длительном противостоянии. А как иначе?

Стоя в окружении этого праздника жизни, малой победы, выбора народа, прозреваешь! Мы прошли! Не весь путь, малый отрезок, первые шаги. Где человечности не место, она ёжится, стонет, кричит. Когда прячущихся в подвале мирных людей закидывают гранатами. Когда фото искалеченных тел скидывают матерям, женам, сестрам. Когда призывают истребить всю Россию…. Бешенные звери с флагом цвета неба и солнца, опорочив его убийством своих, чтобы легче было сбежать….

И наш солдат… Да НАШ, мой, моего края! Он не добрее или злее, он другой, человечнее, сострадательней…. Он пришел сюда защищать, оберегать…Мы вернулись!

Это бывает раз в жизни, как единственная верная любовь — возвращение России. Гордиться этим чувством быть русским — дорого стоит!

Уже после салютов, я обернулся. На миг мне даже показалось что я увидел призраков тех солдат, что покоятся в этой земле. Они стояли строем около огня, к которому протягивала руки девушка в простом белом сарафане.

Я верю они защитят свою землю. Я моргнул и видение пропало.

— Защитят, — донеслось до меня.

Интерлюдия 2

Он пришел сюда под вечер, зачем? Как вор какой-то. Как крыса, таясь. На развалины. Осколки прежней жизни. Сегодня днем снесли обелиск, скульптуру Мать — Родина снесли уже пару дней назад.

Таких, как он называют дети войны. Все было за это время, взлеты и падения. Да что там, Мир изменился! Он приходил сюда с мамой, тогда больше шестидесяти лет назад. Мать говорила, что пока стоит этот памятник, все будет хорошо. Она покупала ему мороженое и сидела на ступеньках, лицом к мемориалу. А он поедал самое вкусное мороженное и смотрел на огромную статую, с угловатым полотном из бетона. Ее страшное и в то же время притягательное лицо, а мне казалось, что она одной рукой держит небо.