Воистину большое у Иуды потомство, но здесь предателей не прощают. Всегда так было и есть. На том стоять будем. Они стоят до сих пор.

Спасибо деду, за Победу,

Спасибо Нашим сыновьям

Спасибо русскому солдату

Кто за Россию грудью своей встал.

Мы победим! Ты спи спокойно, дед.

Мы русские, Бог, правда с нами

И ваших не забудем мы побед.

Русь велика достойными сынами[1],

Дед Михаила обнял своего внука или правнука, отдавая тому последнее, что у него есть, силу своей души. Пусть у мальчика все будет хорошо, огонь одной души, зажег вторую. И исчез.

И вот Миша уже с интересом смотрит на меня, смотрит покачивая головой в такт песне. А душа война вновь горит ярким солнышком.

Я постараюсь помочь, всем, до кого дотянусь.

Спасибо деду, за Победу,

Спасибо Нашим сыновьям

Спасибо русскому солдату

Кто за Россию грудью своей встал.

Стало тихо. Души пропали, забрав с собой тяжелые мысли, грусть и тревогу.

Один хлопок и пошла цепная реакция. Оказалось, что мой маленький концерт слушали больше людей, чем десяток. Некоторые приходили и тихонько садились кто на траву, кто просто стоял, привалившись к теплой, душистой, коре дуба. Все чувствовали поддержку своих предков.

— Ты знаешь, тебе бы на эстраду.

— Не оскорбляй меня. Эстрада это не мое, я пою только от души.

— Жаль, такой голос пропадает.

Я пела и пела, грустные, веселые, душевные песни. Души ушли, но тихонько подглядывали из-за грани. Я не мешала.

Мое голос не пропадет. Моя сила не для полных стадионов. Она для их душ. Как сотни прекрасных песен, что распевают под гитару. Что пели вовремя и после войны. Ребята смеялись, прогоняя прочь страх и ужас войны. Вот для чего нужны песни, вот почему старые, как их принято называть «олдскульные» песни все еще ценны.

Они могут прогнать тоску, вернуть силы, залечить раны, на миг или два, дать время собраться с силами, для нового дня, нового боя. А современные, да во многом радостные и веселые, создающие настроение. Временное, мимолетное. Но не «царапающие душу». Время пролетело незаметно, вот уже сестрички начали суетится, непрозрачно посматривая на часы, их останавливали такие же молчаливые просьбы бойцов. Как в детстве «еще немного погуляю и домой».

— Все! На сегодня всё! Обещаю, еще заеду!

— Меня может здесь уже и не быть, как выпишут, обратно поеду.

— Все поедем!

Молодой и звонкий голос, Миха стал тем камешком, что ломает хребет слону. Народ радостно загомонил, обещая мне (себе?) не отступать. Хлопали друг друга по плечам, помогая друг другу, они начали расходится по палатам.

— Не плачь о нас, Святая Русь,

Не надо слез, не надо,

Молись о павших и живых,

Молитва нам награда!

Вперед же братья, на врага,

Вперед полки лихие!

Господь за нас, мы победим!

Да здравствует Россия!

За моей спиной, подкрался Дима. Громко привлекая внимание своим пассажем.

— Это ваши, товарищ майор?

— Стыдно не знать, товарищи бойцы!

Мы притихли, я к своему стыду тоже не могла вспомнить, чье это? А Димка рассмеялся, довольный нашим смятением.

— Не тушуйтесь, это написал Новгород — Северский, в пятнадцатом. В тысяча девятьсот пятнадцатом. Уж больно четверостишие хорошие. А вам, бойцы давно пора на процедуры!

Под громкий, не слишком довольный гул голосов, начали торопиться. Отовсюду слышались пожелания заезжать по чаще.

— Прости, задержала я их.

— Наоборот, спасибо тебе, не думал, что поможет, особенно Михаилу. Мог не выдержать…

— Он все выдержит. Уж поверь мне, теперь все.

— Ты еще заедешь?

— Я же обещала!

— Не возмущайся. Им в радость, когда незнакомые люди приезжают просто поболтать с ними, разделить их бремя. Родные, друзья, конечно, поддерживают. Но вот так, незнакомые люди. Это ценнее.

— И много приезжают?

— Достаточно, но мало. Им всегда мало. Они же по сути мальчишки. А покрасоваться? Медальками позвенеть?

— Ты утрируешь! Медальки я как раз и не видела!

— В следующий раз они будут готовы. Лично предупрежу! А так, звезды приезжают, но это же звезды, там обязательно камера! Не все правда. Тут Иван Охлобыстин приезжал, по-простому, вот как ты сегодня. Развлекал их пару часов, да и нас тоже. Приятно.

— Ну и я буду заскакивать, как работа позволит. Если погода будет благоволить, то на улице посидим.

— Если нет, жду с концертом для народа.

— Концерт не обещаю, но что-то спою. Не переживай. Могу на разогреве у звезд.

Врач остановился у одного из корпусов. Замялся, посерьезнел.

— Ты сегодня очень много сделала, Зой. Не знаю, как…

— Глупости, я так…

Смутилась я. Стало неловко от такой похвалы.

— Что такое капля времени для тех, кто здесь находится? Иногда, малая капля сердечности, одно теплое слово, один внимательный жест может преобразить человека, который в другое время должен был бы справляться со своей жизнью в одиночку. Не стесняйся этого.

— Это они молодцы…

— Помнишь, я как-то по молодости думал в психологи податься. Ну там, надоело все, зарплата, то дело?..

Еще бы мне не помнить. Благодаря этому моменту, я с ним и познакомилась. Считай первое мое самостоятельное дело.

Молодому врачу уже было за тридцать. Он пребывал в состоянии развода и раздела имущества. И вот в тот нелегкий период у него на столе умирает пациент. Переломы, пробитое легкое. Обвиняют, что смерть наступила в результате реанимационных действий.

Не просто пациент, а молодой сотрудник. Папа генерал, мама депутат. Кто виноват? Врач! А то, что сынок по горам на квадрике в расщелину упал, это не причем! Патологоанатомы в крови «ребенка» кроме спирта и не обнаружили ничего!

Оры, крики, истерики, обещание «сгноить» виновника на нарах…

Начальство тоже хорошее — отрядило самого молодого следака. Сожрут высокопоставленные родственнички — «Приятного аппетита!».

Не сожрали, подавились. Собственно, на этой почве, Дима ударился в психологию. Дошло до того, что я по коридорам от него пряталась. На допрос к нему шла, как на свой собственный расстрел. И вместо благодарности просила больше не экспериментировать на мне эти приемчики!

— Я тут на выходных занялся проблемами психиатрии.

— Дим, опять?

— Бойцам помочь, самому вспомнить.

— Дима, нет! Ты и психиатрия — несовместимы!

— Да ты послушай!

ААААА…. Он же дотошный, как, как….

— Так вот, есть у не очень здоровых людей такое свойство — наделять других своими фобиями и проблемами. Этакая психологическая проекция, когда собственный страх воспринимается как созданный извне, присущий кому-то другому.

— И-и-и?

— Вот, скажем, очевидное: нелепая опереточная фигурка в зелёной засаленной футболке зависит на 1000 % от чужого оружия и западных денег. Без них ни Украина, ни он со своей камарильей не просуществуют и дня. Это существо даже не клоун уже, а просто цирковая собачка, пудель у ног дрессировщика, который тявкает по его хлопку в ладоши.

— Это понятно. И?

— Однако же существо важным хрипловатым тоном изрекает: мне не о чем и не с кем говорить и вообще непонятно, кто принимает в России решения. А тут типа всем видно, кто, любуйтесь: только я — мощный закалённый в сражениях полководец, крупный государственный деятель, глава палаты 404, почти гетман, фигура мирового, можно сказать, вселенского масштаба.

— Наркоман же.

— На экспертизу его никто не таскал. Но это очевидная психологическая проблема, которая практически сейчас стала психиатрической. Но внешне бессмысленные заявления пациента в зелёном преследуют и конкретную цель. Они служат обоснованием для новых подачек. «Давайте, скорее уже принимайте решения. Я жив пока и всех контролирую вокруг. Дайте оружия и бабла ещё, и побольше, ведь наш враг непонятен, коварен и опасен. Но я не сдамся врагу, я очень — очень сильный, никаких переговоров, никаких контактов. И вообще. Враг меня уже почти боится». И такая мантра каждый белый день. И каждую больничную ночь. Вполне вероятно, что галлюцинирующее существо уже верит в свой параноидальный бред.