Под утро Таль вернул меня домой. Было не плохо, даже несмотря на то, что я очень аккуратно обходила тему работы, договорились, встретится еще. Может даже и завтра. Ксю окончательно пропала под взглядом Ярослава, растекаясь мягкой лужицей. Да и Яр был великолепен. Прощаясь, клятвенно пообещал доставить подругу до дома и не хулиганить.

Колдун все еще без сознания, но ему явно лучше. Землистый оттенок лица вернулся к нормально — бледному, а дыхание стало более спокойным.

Позавтракала, судя по времени, потом поспала. Сновидения кажется боятся света. Не выспалась, повалялась. Пощелкала новостями в телефоне. Все ж таки правы были те, кто утверждал не читать газет за едой, да и перед сном не рекомендуется.

Очередное неодобрение очередных западных медиа. Воспринималось то самое неодобрение скорее, как знак наивысшей чести, а не признак упадка. Своеобразный знак качества политики президента и страны.

Многие мои друзья и сослуживцы выстраивали свою идентичность на постулате, что мы другие. Десятилетия, а может века ставя свой уклад в пику Штатам. Сравнивая и сравнивая, историю, культуру, науку, технику, демократию… И приходили к выводу, что мы чуть ли не противоядие тупости соседей по планете. Девяностые сделали прививку. Обережный барьер от лжи и ужасов. Сама я толком их не помню, но по тому, какие папки иногда попадаются в архивах — не плохо себе представляю ту жизнь.

И наконец настал тот момент, когда многие всеми фибрами души отторгают Американские идеалы. Чем дальше мы от той стороны, тем ближе русские к тому идеалу, который хотим для себя. То, что в глазах американцев кажется цивилизационным упадком, для русских становится подтверждением своего успеха.

Вот очередные дебаты о Запорожской станции, опять обстреляли, интересно, зачем? Второй Чернобыль устроить желают? Внимательно слежу за событиями вокруг ЗАЭС. Звучат и жесткие вопросы. Не будучи экспертом по теме, не берусь выносить суждения по практическим вопросам.

Но вот конкретная ситуация с ЗАЭС — наблюдаю, как нас подводят к обвинению в создании ядерной катастрофы на ЗАЭС, всё плотнее. Действия противников всё безапелляционнее и без башеннее. И на земле (обстрелы, уже и высадки диверсантов) и в информационном пространстве — открытые заявления о нашей вине в обстрелах. Ну а чего им стесняться, если уверены, что информационно будет продавлена любая ложь и бред, подтверждающий их версию. Не удивлюсь, если скоро заговорят и в этой связи о том, что, мол, Россия государство — террорист.

И вот давайте подумаем, какая из двух 'версий происходящего' превалирует сейчас в мировых СМИ? Кто кроме нас слышит нашу правду, готов прислушаться к нашей очевидной логике? Разве продолжался бы этот бред, если б кто-то решился открыто встать на сторону правды и логики?

Нет, ну так-то, по жизни, все всё отлично понимают. Но это свое понимание и здравый смысл западные политики как-то все больше после отставки начинают демонстрировать.

Задаешься вопросом: 'Ну а вот, если дожмут они в этот раз свой подлый бред, продавят жесткое решение на международном уровне. Мы тогда-то что?'.

Отвечают разные паблики: 'О, ну вот уж тогда-то мы всем покажем, что не надо будить медведя. Мало не покажется'.

Ок. Верю. Но…

А вот нельзя как-то уже сейчас хотя бы чуток вот того самого 'тогда' начать демонстрировать? Если у нас есть эффективные жесткие ответы на случай затягивания пенькового галстука международному сообществу, может быть, их стоит уже чуть активнее демонстрировать? Ну на крайний случай ударить разок по центру принятия решений. Вроде у нас есть в наличии ракеты на такие дистанции.

Уже голова забита этой политикой. Хоть ничего не включай, живи в вакууме и все равно — ты будешь знать самые основные политические веянья.

Как-то читала статистику, что люди ощущают себя счастливее в выходные, и самый счастливый день — это суббота. Сколько бы любимой не была работа, все равно суббота — это твой день, в который ты делаешь что хочешь. Сидя на полу с чашкой чая, я с ужасом поняла, что не хочу от выходного ничего — уже даже выспалась.

А потом, делать решительно нечего. Тратить выходной на сидение дома, али повторное пребывание в клубе, не по мне, слишком я деятельная натура. Часто, за пустой суетой этого не понимаешь. Наглядней всего это когда закрыл дело, злодей наказан, и ты чувствуешь, что твой день прошел не напрасно, а сейчас скучно и тоскливо. Как будто ты никому не нужен. Что-то хотелось сделать полезного.

— Дим, привет! Ты сегодня работаешь?

— Зайка, рад тебя слышать! Конечно, а то ты не знаешь?

— Если я заеду?

— Зачем?

Дима по-простому или Дмитрий Константинович Святой, военный врач-хирург и кажется действительно святой хранитель многих и многих.

— Может нужно с кем посидеть? Навестить? Просто как-то помочь? Поддержать? — врач молчал, — Я просто не знаю, как высказаться.

— Да я понял тебя. Ну приезжай, есть у меня пару палат. Ты выдержишь?

— Ну, Дим, я следователь как-никак!

— А никак! Подменишь мне нянечку на пару часов, отпрашивалась.

— Договорились!

По летнему времени, пробок в субботу не было. Долетела с ветерком. Даже места были близко ко входу.

По старой, еще кажется дореволюционной традиции, больница представляла из себя комплекс зданий, с огромным парком и тремя-пятью новенькими корпусами. Часть старых корпусов завесили строительными лесами, от которых в жарком воздухе повис запах краски напополам с хлоркой. Любое из этих зданий, новое, старое, строящееся имеет запах лекарств. В цемент их что ли добавляют?

Рядом раскинулся огромный парк, с вековыми дубами, старыми каменными дорожками, скамейками и маленькими фонтанами. Монументальная больница.

Знакомый встретил меня на проходной, приобнял. Поручкался с охраной, представившимся другом, и увел меня по дорожкам, подальше от краски и асфальта в дубраву. Жара стояла под тридцать, но тут было прохладно. По этой же причине здесь сидели больные. На скамейках, траве, бортике фонтана.

— Зайка, смотри. Посидишь с ними, как таковой присмотр им не требуется. Но чтоб глупостей не творили, за сигаретами не бегали. Потом у них процедуры, часа через два. Загонишь их в палату.

— Поняла. Сделаю. Загоню.

Дима поплутал и вышел к одной из таких групп. Забинтованные, в колясках, с костылями. Они грелись на солнышке, брызгались из фонтана, шутили. Солдаты. Они как могли подтянулись, при виде врача. Еще подходя Дима гаркнул:

— Здравствуйте, товарищи, бойцы!

— Зда — желаем, тов. доктор!

Пять молодых парней сидели около фонтанчика, шестой, самый молодой из них сидел в коляске, холодно и равнодушно кивнул.

— Это Зоя. Она пока за вами присмотрит, Зина поехала ребенка забрать.

— Здравствуй красавица!

Один из солдат, перебинтованный по хлеще египетской мумии, озорно подмигнул. Анубис бы точно оценил.

— И вам не хворать.

Ответом мне был дружный гогот.

— Зоя, они самостоятельные и на их подколки не реагируй.

— Есть, не реагируй.

Врач ретировался.

Ребята, несмотря на ранения, были веселые, спокойные, основательные. Много шутили и с удовольствием делились своими планами да мечтами. Многие хотели поправиться и вернуться на фронт.

— А ты что молчишь?

Разговоры все прекратились, старший из палаты взглядом извинился за бойца. Остальные чувствовали себя неловко, за поведение товарища.

— Не нужно, он только вернулся, ногу потерял.

— Это же не приговор.

— Он считает иначе. Считает, что калека. Молодой дурак. Что уж там. Но поверь, время лечит.

Мальчик потерял опору. В прямом и переносном смысле слова. Ему ампутировали ногу ниже колена. Он иногда прикасался к ней, не верящим движением, потом отдергивал руку и отворачивался.

Он иногда кивал в такт вопросу, если к нему обращались товарищи. Холодно, отстраненно, похоронив себя.

Во многом я бы согласилась с Сергеем, тем самым старшим в их палате. Но не сейчас, парень, которого представили Михом не выдержит, если не поддержать, сломается. Не все могут выдержать груз этого ужаса. Груз не смерти, ограничений. Не полноценности.