— Это на него напали!

— Не перебивай, Кощей не первый раз здесь, я его завсегда чую. Он же сын Вия, почитай мой внук.

— А он говорил…Что обменял свое имя на знания?

— И?

— Что правителем был, про Китеж…

— А ты не думала, что Китеж основал Вий?

— Нет.

— То есть глубже ты не копала?

Вот прям задел мою гордость, а и действительно. Про родителей Кощей не упоминал, кроме рассказа о своей бывшей жене и сказанного вскользь упоминания о матери Сырой Земле и Вии! Но ведь Вий — чей-то сын? Чернобога?

— Не копала. Я вот сколько веков там не появлялся! Забылось все. Да и не нужно мне в Явь ходить. Не к добру это будет. Потом колдуна расспросишь, но не принято это на Руси, сам захочет, расскажет.

— Ой, мне его через мост нужно пронести.

— Нужно, кто же спорит. Пошли.

Чернобог трижды стукнул посохом по земле и колдуна потащил туман, а мы степенно шли следом. Думала, считается это помощью? Или нет?

— Нет, я и есть Навь, а Навь это я. Так что помогает тебе не существо, а сама Навь.

Пока туман плыл под ногами мы вышли к середине моста. Среди корней и густой листвы показался просвет, внизу текла река.

— Река — Смородина, с нее все начинается, в ней и заканчивается. В разных странах она называется по-разному, да и все боги наречены иначе. Но от этого суть не меняется.

— А кто ее создал?

— Род, конечно. Пить захотелось, сушняк… — Чернобог обернулся на меня, дурацкий мой вид его позабавил, аж Навь от хохота вздрогнула, — Ни к чему такие знания, не про тебя. Уж не серчай птичка.

Серчать? На бога? На конкретно этого бога? Ну и чувство юмора у него.

— Как же он с похмелья не осушил то реку?

Один — один, бог хохотал еще пару минут.

— Хорошо, что тебя не мать воспитывала! Та прям рабой была.

— Рабой?

— Раболепной, покорной судьбе, воле, что характерно чужой. А ты в бабку свою…которую уж не обессудь считать не буду! Огонь птица была, ты ей слово, она тебе десять!

— Это потому, что я не знаю.

— Иногда это хорошо. Если не говорить людям, что летать нельзя — внушать, они бы никогда не полетели. Нельзя, невозможно, много слов, а вот получится. Говори иначе — я это сделаю.

— Но есть же в мире невозможно?

— Нет. Все ограничивается нами самими. Какими-то условностями, которые мы ставим сами себе, ну и общество заодно.

— Я недавно думала об этом. О большинстве.

— Именно, если сто голов смотрят в лево, а одна в право — обвинят в ошибке последнего. Вот смотри сюда.

Мост не заканчивался, из тумана проступали очертания огромного серого валуна. С вросшими надписями: На лево пойдешь — коня потеряешь, на право пойдешь — женатому быть, прямо — убитому быть.

— Перед тобой знаменитый камень, Кощей кстати направо ни разу не свернул, все через «прямо» бегает. Тут тоже выбор. И большинство идут на право или назад. Как же, убитому! Всего лишь через Навь пройти. За тридевять земель, тридевять дальних далей в тридесятое царство, не близок путь, но чуден. Это мои земли.

— Как в сказке? Тридевять Земель? А что такое тридевять дальних далей?

Чернобог смотрел на меня лукаво. Он вел эту беседу, направлял так, что не задать эти вопросы было невозможно. Как учитель. А потом деланно вздохнул:

— Ничего не помнят… а ведь дальняя даль, по ведическим мерам, это примерно 518 миллиардов верст. Ты, вообще, можешь вообразить себе эту цифру? Не интересно, в какие галактики герои русских сказок отправлялись разгадывать наши фантастические ребусы? Верно?

Я машинально кивнула, мост закончился. А камень стал осязаем. Сразу за мостом, аккуратно прикрытый крылом Горыныча.

— Здесь выбирают души. И вот уже битый час стоят на этой развилке, выбирают, подсчитывают. А потом возвращаются в Явь, разглядев только серую пелену Нави.

— А там что?

— Там, те самые кисельные берега. Там ворота в Правь. Только дураки пройдут, что им все равно по которой дороге идти. Да для них все дороги, как одна.

— Потому, что дурак?

— Нет, потому, что слово дурак, если разложить его по древним образам: Ду — два и более, Ра — сияние света, К — возвращение и привнесение. Означает способность мыслить, т. е. сиять в двух и более плоскостях одновременно, соединив все дорожки в одну, и возвращаясь, привносить в систему некогда утраченное.

Он закрыл глаза и с какой-то теплотой и грустью продолжил:

— «Аз, Боги, Веди, Глаголь, Добро» — это как ты понимаешь не, а, б, в, г, д. Первое — живая вода, второе — мертвая. Немцы — немые в русском — не понимают наших сказок, хоть кол им теши на голове! Не могут понять наших глубинных образов, ведь «Аз, Боги, Веди, Глаголь, Добро» просто невозможно перевести на их язык, не нарушив созданный веками лад нашей внутренней силы. Наших внутренних масштабов. Не стерев живую логику составления наших, столь не отрывных от самой природы смыслов, не исказив сакральную основу буквицы Ять, что даже будучи изгнанной за ненадобностью, продолжает хранить образ связи верха и низа, и терпеливо ждать возвращения домой в свою дикую и такую безответственную семью, ибо не ведают люди, что творят! Хоть изгнана, да все одно поминается.

— Где?

— А любимое слово? На «Боги» начинается, «Людьёй» продолжается и на Ять как раз заканчивается?

— БлRть…

— Оно самое! Боги защищают людей через Ять — сила объединение земного и небесного.

— То есть я не матом думаю, а защищаюсь.

— А то! Помню, как Русь крестили. Поганое было время, почти десять миллионов душ пересекли этот мост, не желающих принимать новую веру. Новая религия вырезала целый народ, их огрызок ушел за уральские горы. Кирилл и Мефодий, взяли древнеславянскую буквицу. Сорок девять символов опасных для Европы, пять из них выкинули. Видите ли, в греческом языке не было таких звуков, а для иных 4–х дали греческие названия. Ярослав, Петр, Коленька, что второй, все отметились, по три-пять символов…Луначарский, гад! Теперь у меня до конца времен они все будут буквицу писать. Ты не думай, я не ретроград. Все понимаю, все меняется. Но есть то, что забывать нельзя.

— Но как тогда изменить, но не забыть?

— Мы живем на Земле уже давно. За моей спиной миллионы лет жизни, преданий, былин, опыта и разного рода Заветов. Кому-то это покажется забавным преувеличением, кто-то говорит, что это сама память, что с помощью сказаний между слоями атмосфер записаны генетические коды одного удивительного по своей глубинной памяти народа. Твоего народа.

— Наши сказания — наша память. Помни об этом! Именно они во многом пробуждают нашу память. Именно они не дают подчинять и подчиняться. Кто-то пытаясь осмыслить нашу загадочную душу говорит, что мы играем по каким-то, совершенно не ведомым для всего остального мира законам.

— И по каким же?

Мы стояли около огромного камня, на нашу компанию подозрительно смотрел черный ворон, из-за угла следил глаз Горыныча. Найдя опору о камень, спиной привален Кощей. Уже без слизи, но еще не в сознании.

— Явь давно живет по Закону, ты и я по Покону. Я объясню, тебе это важно понимать. Раньше слово Закон звучало как Покон, следование Кону. Кон — незыблемое правило, ниспосланное свыше. Если мы говорим Закон, то получаем то, что находится вне этого кона, вне незыблемого правила, ниспосланного свыше. И как интересно получилось, что в основе нашей коммуникации лежат до противоположности искаженные смыслы базового языка?

— Это звучит страшно. Со всеми словами так?

— Все к этому идет. От душ я слышу о демократии. Знаешь такую?

— Мифы ходят, слагаются легенды, что это самая что ни на есть власть народа.

— Чьего народа?

— Вот тут спорят. Чаще американского.

— А что значит «демос»?

— Народ?

— Воооот! Демос в греческом языке означал «свободных граждан, имеющих рабов», по-простому рабовладельцев. А народ — это «охлас». Охламон — человек из народа. Он в демократической Греции прав голоса не имел.

— Тогда все сходиться. В той же Америке, демократия, то есть они свободны, но держат всех за рабов.