Есть ещё одна причина того, что поколение Михаила оказалось лучше готово ко всему. Да, долгие десятилетия нас учили, что главное в жизни — это успех, комфорт, и уровень потребления.

Но Михаил точно знал, с самого детства, что главное другое. Как-то успели вложить, что главное это Родина. Что есть вещи важнее денег. Что мужчину украшают шрамы и чувство достоинства. Что мужество и честь купить невозможно, но если этого нет, то ты сам ничего не стоишь. Даже не 90–е, а дворы детства научили, что за слова отвечают, а кто не способен, пусть молчит. Да и 90–е, даже у отморозков, или как их называли быков, было понятия чести, да извращенной, волчьей, но были.

То есть половина жизни — это жизнь на грани. Не то, чтобы мы хотели этого, или сильно этим гордимся. Нет, просто так вот вышло.

И тут есть важный момент. Среди тех, кто сейчас сражается, хватает и молодых. У многих есть и готовность, и навык, и даже желание быть воином. Вон, тот же Славик, что дрыхнет по-детски, причмокивая губами во сне, отличный боец, храбрый, честный, запутавшийся…

Сколько сил вложено, в том числе и Михаилом, чтобы объяснить ему, что огромная часть жертв Великой Отечественной войны — в первую очередь вина агрессора. Руководство Советским Союзом, и в первую очередь Иосиф Сталин не исчадия ада, а люди. Ошибки рабочего не так видны, как главы государства. Что нам врут, подменяют понятия, манипулируют цифрами. Эту ложь можно легко разоблачить. Да она очень и очень ядовита и постоянно умудряется забраться в некоторые умы. Особенно молодое поколение, которое плохо учит историю. Отчасти в этом виноваты и мы сами.

Виноваты в том, что в какое-то определенное время не очень бережно хранили память о той великой войне. Нас самих тоже окатил этот страшный яд, который лился со страниц газет и журналов, эфиров радио и «новых художественных фильмов о войне», якобы рассказывающих, как все было «на самом деле»…

Но таким как Слава нужно дать идею, идеологию, за что они сражаются. Объяснить, почему Родина важнее денег или комфорта. Рассказать, какой мы хотим видеть нашу Родину. Объяснить против кого мы сражаемся.

Это важно, чтобы потом, когда им будет за сорок, они не сомневались, какой выбор верный.

Это задание ему не нравилось с первой команды, слишком размытое, но может и не поэтому. Интуиция. Та подруга, что постоянно уберегала его от смерти, а сейчас помогала выявить противника и по возможности уничтожения. В целом ничего нового, не в первой. Но слишком ленивый был штабной, слишком неопределенно задание. И вот он тут Белогорка Херсонской области. До предполагаемой атаки еще пару часов, но конкретно что там не понятно. Полчаса и буду будить остальных, пора выдвигаться.

В предрассветных сумерках колыхнулось белое полотно. Силуэт девушки из ниоткуда, на краю поля, наводчик? Разведчик? Тогда почему в белом? Слишком заметно! Михаил подобрался, пытаясь разглядеть получше. На фоне чернеющего за полем леса, хрупкий силуэт, напоминавший призрака. Босая, с гривой темных волос, белой, кажется, рубашке, она смотрела на поле, она была как на ладони.

Стараясь тихонько снять с предохранителя оружие, а ногой пнуть ближайшего спящего. Пнуть то я его пнул, но дальше не последовало ничего, Серега спал сном младенца, что для опытного разведчика недопустимо. Слава тоже не отреагировал на пинок, уже не легкий, надо сказать.

— Не разбудишь, — тихий девичий голос заставил Михаила мгновенно принять положение стоя, дуло автомата привычно указало на девушку.

Ее лицо было покрыто перьями, или это маска? В волосах тут и там мелькали перышки, но глаза человеческие, непонятного сине — стального цвета, губы, кстати, тоже нормальные. А вот нос как у орла или похожей хищной птички, точнее не нос, а клюв, с острым кончиком.

— Пока они будут спать, было бы лучше, если бы и ты уснул. Не бойся, я не причиню тебе боли, но сейчас не твоя битва, — она говорила какой-то бред, но верил. Этой крохе, которая едва старше моей дочери верил. Краем глаза зацепил движение в поле. Глаза полезли на лоб! — Тебе сейчас будет очень страшно, но встань за мной и молчи, чтобы не увидел молчи!

Она сделала шажок в сторону, у меня волосы на голове зашевелились. Плюс, не характерное для меня, оцепенение завладело телом.

— Это Абнауаю. Не бойся воин. Я прошу тебя не бояться. Твои друзья живы, на них наложили сонный паралич, тебе повезло. Стой за мной и молчи…

Я видел только их глаза, безжизненно желтые, безумно — расфокусированные, они как водоворот затягивали в страх.

Михаил дернул подбородком, обозначая согласие. Не решаясь издать хоть звук. Он с огромными глазами смотрел на поле, где ожили его кошмары. Монстры топали, с легким чавкающим звуком, все остальное замерло, птицы не смели даже чирикнуть. Где-то в районе колен скулила его интуиция от страха и безнадёжности, что-то исправить, автомат — привычная тяжесть — стал не родным, все тело стало «чужим».

Только взглядом он фиксировал движения этого «нечто», его плавные скачки по земле, холод и вонь

Но девушка — существо отвернулась к полю и звонко хлопнула в ладоши. Вместо сухого хлопка, послышался раскат грома.

Абнауаю резко развернулись к ней, ощетинившись своей слизью и глухо рыча. А девчонка пророкотала:

На востоке гром

План Вильгельма обречён

Гром и вспышка молнии озарило посеревшее поле, с полчищами чудовищ. У ступней необычной защитницы образовалась ледяная росса, как осколки цвета в серых клубах дыма, что как волны накатывали на ее босые ноги. А голос…

Этот голос клином проникал в каждую клеточку его тела, заставляя заворожено ловить каждое ее слово. Ветер просто сорвался с места расширяя серую полосу. Листья на деревьях мгновенно пожелтели, трава почернела и припала к земле. В кромешной тишине стоял ужасающий запах смерти.

Абнауаю мерно пошли в нашу сторону. Я покрепче сжал автомат одеревеневшими руками, понимая, что не спасти никого… а ее голос продолжил, усиливаясь и ускоряясь.

Опьянённые войной

Решив, что будет лёгкий бой

Немцы выпустили газ

Сотни душ прибрав зараз

И вдруг увидели бойцы

Как снова встали мертвецы

Из тумана показались силуэты. Становясь все отчетливее людьми или кем-то похожим, но их опередил холод. Чудилось, что холод вытеснил страх, но пришел ужас.

Обмотанные некогда белыми, а теперь грязными тряпками, с жуткими ожогами на лицах. Слышалось харканье кровью и нечеловеческие хрипы, солдаты в русской форме выстраивались в направление противника.

С саблями и пулеметами, они становились в неплотные ряды, двигаясь немного рваными — шарнирными движениями. В порванной форме просматривались чернеющие ожоги, кое-как перетянутыми сбившимися бинтами, или тряпками. Не было характерного запаха таких ран, но я все равно сквозь ледяные дуновения чуял его….

Я много видел, не первая моя война, но это! А потом они начали вторить девушке, их шепот, хриплый, душащий, мертвый…Он заставил мой ужас просто съежится, переерождаясь в чувство, что я не испытывал до этого мгновения…

«Их всех рвёт, Знав исход. Они шли вперёд, Осовец, смерть, трупы, яд — В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить, Что мертво, то уже не убить, Осовец, смерть, трупы, яд, В атаку шёл мёртвый отряд, Они шли, чтоб победить Что мертво, то уже не убить…»

Со своего места меня окатывали эмоции этих солдат. Злая ярость, бешенство, вот те чувства, с которыми шли эти люди на монстров. Сильный ружейный и пулемётный огонь, из старинного оружия. Густо летевшая шрапнель разрывала плоть тварей, их количество не могло остановить натиска рассвирепевших солдат. Они срывались в штыковую, когда кончались призрачные патроны.

Войны выглядели измученными, явно отравленными, они бежали с единственной целью — раздавить нечисть. Отстающих не было. Торопить их командиру не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевлённые только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но разорвать подлых тварей. И уже не так важно, что это не те немцы — их враги. Важно, что эти твари угрожают земле, которую они оберегают.