— Но кроме этого? В легендах ты очень сильный колдун.

— Да, как меня зовут на самом деле не скажу, я обменял свое имя на знание. Кош на древнем «господин». Я был одним из первых правителей этих земель. Тогда волшебство жило в Яви, а Горыныч спокойно взмывал в небеса, ни от кого не скрываясь. Заинтересовался магией, когда мне было пятнадцать лет и на Китеж-град напали. Попросил богов помощи, и они откликнулись. У меня появились силы и знания. По современной классификации я в большей степени маг воды. Подарком от Велеса стала сила над мертвыми. Не над всеми, а только теми, кто был при жизни людьми. Ну и еще по мелочи.

— А Китеж?

— Он пропал для Яви. На месте Китежа стоит Кремль. Библиотека как раз находится именно там, а колодец — это переход. Второй город с этим же названием был построен гораздо позже, на берегу озера Светлояр. Вот он как раз попал в легенды, но сама легенда о первом. Второй был сожжен Батыем, знатный был вой. Долго сказка сказывается, да не скоро дело делается! Поехали птичка, нам на суд пора.

Кощей встал и протянул руку, а я все еще сидела как оглушенная и прибитая его рассказом. Что еще помнит древний колдун? Мне всей жизни не хватит выслушать его.

— А еще хотела спросить!

— Не в последний раз встречаемся.

— А, да. Поехали.

Обратная дорога в предрассветной Москве, волчье время. Петь уже не хотелось, просто наслаждалась не очень долгой дорогой.

Главный колдун башни парковался в такой дали, что мне показалось, мы половину Кремля прошли, и вот как? Я старалась думать обо всем на свете, не представляя что будет, когда мне придётся судить. Да, она виновна, но что это за Суд богов? Как он проходит? Что я должна говорить, делать?

— Не переживай. Вначале мы тебя переоденем, потом пройдём в зал. От тебя требуется положить руку на книгу и запеть. Что ты будешь петь я не знаю, ты поймёшь. Книга появится с первым лучем солнца.

А если не пойму? Страх тонкой струйкой холодил сердце или нервы. Я сейчас не то, что строение человеческого тела не вспомню — УК не прочитаю! А книга наверняка на старославянском! Или еще на каком-то из древних наречий.

Комнатка для переодевания находилась у самого шпиля башни. В углу притулилась вешалка, на ней висел плащ. На чёрном бархате серебряной нитью были вышиты разнообразные символы. Казалось, что чёрная ткань то затмевала узоры, то заставляла их ярче светиться. Кощей сдёрнул плащ и накинул его мне на плечи. Потом в прямом смысле переставил меня поближе к резным дверям и сам скинул куртку.

Вот хоть пробейте меня, я так и не увидела, откуда он вытащил кольчугу! Самую настоящую, даже на вид килограмм десять в ней было — черно-серебряный доспех. Потом он опоясался, пристегнул меч. Кладенец, что ли? Ну и зачем?

— Выйду как страж судьи.

— На спине глаза? Или мысли читаешь?

— Опыт большой. Предположение верное?

— Да. Это кладенец?

— Да, это он. Меч, выкованный Сварогом для Перуна. В принципе этот меч для тебя. Если хочешь, передам.

И как я это сделаю? Да и на кой?

— Пояс найдем. Перестань вертеть головой из стороны в сторону. Я уже понял, что ты его не потащишь.

Во мне росту метр семьдесят от силы. Сабли брали детские, а в этом двуручнике все два метра. Так и вижу — идёт плащ, из-под него торчит половина лезвия, а звуки метала по камням и щели по мрамору идут за мной. Ну нет, вот в колдуне почти два метра роста, пусть и таскает.

— Пора.

Резные створки-двери открылись, и мы шагнули на площадку прямо под гербом. От площадки отходила водяная лестница. Я уставилась на Кощея, а то кивнул. Ну пошли! Вода держала не хуже цемента. Когда прошли половину, то первый луч осветлил шпиль. Не доходя до площадки, Кощей накинул на мою голову капюшон, а сам надел шлем. Лестница закончилась, а на площадке нашёлся камень, предположу, что малахит. Из тоненького луча света ткалась книга. Как на ткацком станке — феерически красиво.

— Да совершится суд Богов.

Как только слова Кощея отразились от стен, то на площадку вышли войны, человек тридцать в абсолютно чёрных кольчугах и шлемах как на колдуне. Дядька Черномор?

Двое вывели девушку-старуху на середину освещаемой рассветом площадки. Она как будто разделилась: фигура все еще принадлежала красивой девушке, но ее душа-двойник уже вернула себе свои года. У нее почти нет зубов, седые и крайне редкие волосы, она сгорблена и скрючена — страшное зрелище.

— Положи руку на книгу, — не размыкая губ на грани слышимости прошептал Кощей.

Рука дрожала, ноги не шли, но когда коснулась книги, я поняла… Я дома…

Интерлюдия

Смешная. Видно, как дрожат ее руки и как ей страшно. И вот рука касается книги. Мне, древнему, показалось, что мир замер и вспыхнул как сверхновая звезда. Зоя начала множиться. Теперь, держась за руки, стояли три фигуры в одинаковых плащах. Гамаюн стала выводить мелодию тихую, исконную:

Да широка река моя

Там дым твоего костра, да я

С дальнего бережка

Там найду тебя, проведут тебя я

Начал кружиться хоровод дев. Казалось, что Зоя стоит на месте и при этом двигается, пока солнце кружило и замерло вместе с ними. Звук давил как зов.

Ты только дай, ты мне дай

Ты подай мне руку

Не напугай, не ругай,

Не наведай скуку

Мы за одно, мы одни,

Мы другими стали

Наши с тобой времена настали

Голос расстраивался и сливался обратно в один. Я чувствовал, что время не идёт, почти совсем, секунды превратились в часы. А этот голос набирал и набирал силу.

Я воскликну Слава роду

Слава русскому народу

За руки возьмёмся братцы

Заплетемся хороводом

Воскликнем Слава роду

Слава русскому народу

Ритмам музыки отдаться

Под простором небосвода

Гамаюн зовёт создателя, творца мира. Зачем? Это же простой суд. Он веками не менялся — ее мать тоже судила, до неё бабка и так не одно поколение. В душе зрела Надежда. Вдруг он откликнется, вдруг ему не все равно на своё создание? Может он не забыл своих детей и как усталый родитель просто встанет рядом и положит свою длань на плечо? Пусть молча, но он рядом, с тобой!

Снегами декабрьских зим,

Первым лучом марта

Холодно невыносимо,

А на душе жарко

Свежей берестой

Сладкой смородиной

Проводи меня домой

Милая Родина

В хоре голосов перед Гамаюн образовался силуэт того, кого этот мир не видел почти вечность. Я встал на колено так резко, что вдавил кулаком мрамор площадки и на краю сознания услышал подобный звук. Понятно, это был единый порыв. Все, кто был на площадке встали на колено не из страха перед Богом, из искренней преданности, любви и уважения. Слова застряли комом в горле, ибо не в силах передать то чувство, что охватило нас всех этим летним рассветом на площадке старейшей башни Руси.

— Ну же, дитя, встань. Не гоже вам стоять на коленях, не пристало моим сынам-войнам смотреть в пол.

Тихий, но громовой голос раздавался отовсюду. Словно набатом и шелестом травы, рёвом Яви и тишиной Нави. Я встал, поднял голову, расправил плечи. И будто за спиной появилась опора, крепкие руки отца. Ребенок точно знает, что отец всегда поможет, и он в безопасности. С отцом за спиной ему не страшно ничего, он со всем справится, одолеет все невзгоды.

Передо мной стоял, стоял… Мысли путались. Он был мужем-воином: в простой белой рубахе, по плечам рассыпались седые волосы, у висков придержанные очельем, бороду седина чуть тронула. А вот глаза… Я замечал их у Гамаюн, они были темно-зелеными и бездонными у зрачка, почти желтыми, как солнце у канта. Захотелось опустить голову, так как я видел свою душу в отражении этих глаз. Я видел себя. Не почти всемогущем колдуном, а мальчиком, молившим богов спасти свою землю. Я наблюдал себя во всем — в благородных порывах и оковках отчаянья, в желании умереть и желании жить.

— Увидел, не бойся. Все увидел, вы справитесь. Дочка поможет, она сильнее прочих, только сохрани ее.