[2]Магнус претендовал на титул короля Швеции, хотя был избран только гётами, и его власть распространялась, лишь на Вестергёталанд. Этот брак был заключён с целью создания союза Дании и Польши, объединившихся для борьбы с вендами — союзниками Кнуда Лаварда.

Убийство Кнуда Лаварда послужило поводом к гражданской войне в Дании, в которой сторонники короля потерпели поражение. После гибели Магнуса в битве у бухты Фотевик Рихеза вместе с сыном Кнудом вероятнее всего вернулась в Польшу, где в 1135/1136г вышла замуж за Володаря Глебовича.

[3] Пестунья – няня.

[4] 1068 г. В Киеве, восстания киевлян и провозглашение Всеслава Чародея киевским князем.

ГЛАВА 2 МАТЬ И ОТЕЦ.

Менск, Менское княжество 1144 год

Мне четыре года, первые воспоминания.

Тем летом мне исполнилось четыре года, на годины отец и мать созвали гостей. Вспомнить все я не могу, смутно помню, что из Швеции приплыли на кораблях, со своими людьми мои братья старший Канут, отец называл его Кнуд и средний Нильс. В то время им было по шестнадцать и пятнадцать лет.

Они были крепкими и уже совсем взрослыми, несколько лет назад, когда меня ещё не было, они жили в Менске с матерью. Потом братья уплыли к родственникам по отцу в Швецию, где воспитывались, как наследники деда короля и претендентами на корону Швеции.

Было заметно, что мать любит братьев больше, чем нас с Василько. Нас вообще никто не любил. Старший брат по отцу Владимир, которому уже исполнилось восемь лет, был любим отцом нашим. Он занимался с ним, обучал военному ремеслу и управлению в будущем княжеством и дружиной. Владимир всегда был подле отца.

А мы с Василько, который на два года старше меня, росли травой сорной, никому не нужной. И не были мы согреты любовью материнской и отеческой.

Кнуд на моё удивление, был добр ко мне, научил меня нескольким словам на шведском языке, играл со мной. Мне потом, уже когда я стала старше, казалось, что он перенёс на меня свою нерастраченную любовь к матери. Он рос большую часть детства вдали от материнской любви и ласки, хотя из всех своих детей, мать выделяла и любила именно Кнуда.

Впрочем, и мы с Василько, при живых родителях, что жили с нами в одном дворе, были её лишены.

В малолетстве нами занимались пестуньи, мы могли месяцами не видеть родителей, мать не кормила нас грудью, для этого были кормилицы, для отца же существовал только Владимир. Когда мы подросли, не отец и не мать не присутствовали на обряде пострига и подпоясывания мечом брата моего родного[1].

Это стало настоящей трагедией для брата, если бы не его наставник дядька – пестун, это возможно бы сломало его жизнь в будущем.

Нет, нас не наказывали плеткой или ещё как, на нас не кричали и не грозили кулаком, нас для отца и матери не существовало. Конечно, в силу возраста я не понимала отчего это так, жила, как жила, другого я и не знала. Только став старше, я осознала, что семьи у нас, как таковой не было.

Отец любил свою первую жену и сына от неё, для него он был русичем, таким, как и он. Мать не любила отца, это был муж, выбранный ей отцом. Для неё мы были дети от нелюбимого мужа, не понятно кто. А вот дети от первого брака, были дороги.

Мы с Василько были очень близки, много времени проводили вместе. Почти всё мы делали вдвоем, конечно взрослея, когда дети уже чувствуют разницу, что это мальчики, а это девочки, мы немного отдалились. Но всё равно мы были друг другу, самыми близкими людьми.

Брат здоровьем был не очень крепок, худенький, с большим животом, он в малом возрасте, был малоподвижен. Всё сидел на лежанке, или спал [2]. Только когда стал постарше, пестунья с ним много гуляла и разрешала ему бегать голышком, он вроде бы выправился.

Мне всего четыре было, брату шесть, но по росту мы наравне были. Оба мы светловолосые, пошли в отца, на лицо я больше была на мать похожа, а брат на отца. Росла я сорви головой, играла с дворовыми мальчишками в совместные игры в догонялки и салочки, в прятки и разбойников. А ещё мы играми в деревянные мечики, я частенько выходила победителем.

В один из дней мы с Василько сидели во дворе, играли в палочки. Я, как и брат была одета в штаны и длинную рубаху, издали нас, и спутать можно было.

Палочки мы раскладывали на земле, составляя разные фигурки. Вокруг мы не смотрели, занятые своим делом. Топот копыт лошади, раздался поблизости, но мы даже не подняли голову, то было привычное дело.

- Мелюзка, а ну отошли! – раздался поблизости голос Владимира.

Я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Брату двенадцать, но он высокий и крепкий, плечистый, голос у него уж ломается. Вот сейчас он сидит на коне и смотрит на меня сверху. Презрительно кривил губы, усмехается.

Не успеваю сказать хоть слово, или палочки прибрать, а Владимир ударяет пятками в бока коня, а тот подается вперед и наступает копытами, на наши палочки, ломает нам всю игру.

Тут уж я не могу сдержаться, открываю рот.

- Ты что сделал! – кричу во всё горло.

Василько начинает плакать, я бросаюсь его успокаивать, слышу сверху смех.

- Девчонка сопливая, - я даже не успеваю понять, Владимир это мне или плачущему брату.

Хватаюсь за длинную оглоблю, и с размаху ударяю по сидящему на коне старшем брату. Так удачно получается, попадаю. Владимир сваливается с коня, не сразу соображает, что случилось.

А когда вскакивает на ноги, бросается на меня с кулаками.

Но добраться до меня он не успел, нас разняли пестуньи, растащили по разным углам, а потом увели в дом. Меня с братом заперли, мы просидели так, до вечера.

Вечером нас вывели и повели, по дому в мужскую половину. Там была опочивальня отца, старшего брата комната, гридницы большая и малая[3]

Князь Володарь сидел на лавке за столом, когда нас подвели к нему. Я внимательно посмотрела на своего отца, с любопытством рассматривая его вблизи. Не часто я его видела, а вблизи и то наверное впервые.

По другую сторону стоял Владимир, он склонил голову и хлюпал носом. Не знаю, бил ли его отец, всё может быть, но брата Василько, бить я точно не дам.

Князь повернул голову к нам, смотрел и молчал.

- Нажаловался, ябеда, - это я брату старшему.

- Молчать! – отец грохнул кулаком по столу.

- Паршивец, - тут же второй рукой схватил Василько за шиворот.

- Не тронь братца, - не о чём не думая, я потянула за рукоять тяжёлого меча, что висел на поясе у отца.

Он этого не ожидал, не успел даже воспротивиться, и что-то сделать.

Отец отпустил Василько, и упер взгляд в меня.

Меч был тяжеленный и длинный, а потому его конец я опустила в пол.

- Пшёл отсюда, - это князь, брату старшему Владимиру.

Владимир тут же скрылся из вида, я проводила его взглядом, ослабив внимание. Тут уж князь схватил меня рукой за шею, и выдернул меч из моей руки.

- Уйди и сопли подотри, до пола распустил, - это Василько, при этом отец оттолкнул его от стола.

В горнице мы остались вдвоем, отец больно сдавил мне шею. Нет, тогда я не задумывалась о том, что он мог свернуть её мне. Я ненавидела этого чужого мне человека, за то, что он обидел братца. Василько был единственным родным мне человеком, так я чувствовала тогда.

Володарь отпустил меня, я отступила на шаг.

Мы смотрели друг на друга, я насупилась, готовая к его нападению.

- Ты же не её дочь, - он закрыл глаза, потом рукой потер их.

Я стояла ничего не понимая, моргала.

- Софья, я дал тебе её имя, - его глаза заблестели, в них сверкнула влага.

Много позже я поняла, что это имя его первой жены. Они знали друг друга с детства, разница в возрасте у них была в четыре года. Обрученные родителями ещё в детстве, первая жена моего отца росла при дворе князя Глеба Менского[4]. Воспитывавшиеся вместе , они были очень близки.