Сжимаемая до сих пор религиозная реликвия, спалившая держащую ее руку в мясо, несмотря на Эгиду и Форму, оказалась пронзена новой вспышкой света небесного, только теперь безболезненной, зафиксировав, очевидно, мою клятву и серьезность намерений. Последнее заставило задумчиво и удивленно покоситься на переставший жечь плоть артефакт не только меня, но и полностью заживившего раны Иерема, как и смотрящего его глазами божество. Я даже не знаю, кто из нас троих удивился сильнее, но рожа у жреца стала еще более недоуменная и глупая, вызвав рефлекторный смешок, хрипловатый, но искренний.
- Быть того не может... - А вот это они произнесли сразу оба, точно вам говорю. - Ты был оправдан.
Реликвия снова засияла, а я, в немалом шоке, осознал, что прямо сейчас могу принять от нее исцеление ран, накачку силой и практически любую помощь, чтобы жахнуть на уровне не слишком уступающем моему собственному, только не тратя резерв, а прокачивая через себя божественную мощь. Мыслей было много, начиная от того, что через такой канал можно легко следить, влиять или пакостить тому, кто к себе его привязал, но первой же мыслью было совсем иное. Вот интересно, а если я сейчас этой же силой да попробую дать по мордам стоящему предо мною Аватаре, пусть и не до конца проявившемуся, то это будет считаться, что боженька сам себе по морде даст, как Тайлер Дерден?
- Я просто впитаю обратно собственную благодать, призванный. - Уверен, прочесть мои мысли он не мог, не так быстро уж точно, но рожа у меня, наверное, была очень говорящей, да и в тоне самого Аватары чувствуется легкая, почти легчайшая неуверенность, заставляя вспомнить, что благодать, может быть, его, но у меня очень неплохо развита концентрация, что позволит из готовой силы скрутить такую фигу, какую не сразу и раскрутишь. - Даже не думай, смертны...
Выпущенная мною болванка, классическое копье, только словно завернутое в молитвенную страницу, была брошена лишь ради отвлечения внимания. Там дел-то лишь нащупать висящий в самом артефакте конструкт-молитву, легко различимый через связь и, пользуясь этой же связью, материализовать готовое Чудо. В этом и сила молитв - их не обязательно самому составлять, как я делаю с теневыми чарами, они уже готовы и, зачастую, несколько эффективнее, чем заклинания от мага аналогичного уровня, только знай правильную молитву, только имей право ее возносить.
Посыл мой был даже не отбит или отражен, а отменен, словно выдернули провод из розетки, и новая игрушка погасла, превратившись в кусок цветного пластика, только вот я и не рассчитывал на успех. Использую сам на себе кражу тени, дотягиваясь до связи с реликвией, после чего зацикливаю ее на самой себе и опускаю себе же на голову Молот Приговора - еще одну боевую молитву, только уже куда сильнее, способную вынести ворота в среднестатистическую крепость вместе со стеной самой крепости и противоположной стеной этой же твердыни, пробив ее насквозь.
Я готов в этом поклясться, причем на этом же артефакте, что в руках держу, матерились они оба, не только жрец, пусть даже маты эти были неслышны и не произнесены до конца. Удар сделал мне нехорошо, особенно с учетом намеренно отключенной любой защиты, но кража удержала вес Чуда, отправив ее по адресу конечного получателя этого подарка - ко мне же. Вот только проходила передача украденного четко по границе сотворенной артефактом (псевдо)жреческой связи, прямо в которую молоточек чудесный и нырнул, через артефакт отправившись к хозяину реликвии и тому, с кем он разделил свое тело. Нет, он не закричал, не упал в корчах и не разлетелся ошметками, но дернуло его так, словно он пальцы в розетку засунул, а лицо исказила совсем уж взбешенная гримаса.
Мне, впрочем, дела до него не было, я своего добился, попросту вынудив канал дестабилизироваться, едва не прибив себя откатом, но потеряв связь с запасами чужих Чудес. Реликвия, чье имя вплыло мне в голову без моего желания, все еще не обжигала, все еще была готова дать силы тому, кто прошел ее испытание, но отказаться от нее, от, фактически, свалившегося на голову жреческого сана высшего порядка, вышло столь же легко, как высморкаться - мне хватает собственных соблазнов, обещающих всемогущество, а уж нести Возмездие во имя Луны или Глубины, я пожелаю сам и на своих условиях, на тех же условиях определяя для себя собственную Справедливость.
К немалому удивлению, никаких страшных последствий и попыток взять мои мозги под контроль не последовало, а сам артефакт совершенно спокойно оборвал свой контакт, снова став куском железа, уже не жгущим, но и не помогающим ничем. Молча кидаю бесценный и культовый предмет в направлении его владельца, с облегчением отпуская вещицу, что доставила мне столько боли и мучений. О том, как стереть с себя вероятные метки божественные, как снова скрыть свои образы и спрятаться в плащ небытия, я подумаю немного позже, если в этот день как-то выживу.
Иерем перехватил брошенную вещицу рефлекторно, не сразу осознав, что я эту штуку просто швырнул, словно камушек, а когда понял, то даже не нашел сил на то, чтобы возмутиться. Присутствие божества в нем несколько отдалилось, сделав его больше жрецом, чем Аватарой, а сам он словно советовался со своим патроном, ведя неслышный мне диалог, вновь оценивая мою судьбу и возможные выгоды от моего выживания. И я ни капли не сомневался в том, что он мне сегодня поможет уйти, выведет за границы вернувшегося в явь города, прикроет от преследования и не заложит тем же имперцам сразу же, как я выйду за порог.
Быть божеством - это не только оло-ло пыщ-пыщ всемогущество, всесилие и крутизна невероятная. Каждый раз идя против своей природы, того, что когда-то и сделало божество Богом, что дало ему Вознесение, Возвысило на вершину, они сами себя калечат, отказываясь от частички себя. Каждый раз они оставляют незаживающую рану, которая никогда не исчезнет - вернуть силу можно, можно восполнить утрату части благодати и максимального ее резерва, снова наработать утерянные проценты эффективности молитв. Но никогда не выйдет забыть момент своего позора, когда вынужден был склонить голову перед обстоятельствами - окажись то чужая сила, злая воля или собственная жадность.
Будь я просто невиновным, но все еще призванным, все еще злым террористом для всего мира, то это была бы легкая царапинка, мелкая неприятность, а выгода от моей гибели или даже пленения всей нашей команды перечеркнула бы этот урон природе своей широким росчерком. Но после того, как я прошел самое тяжелое из возможных испытаний, великий приговор, выданный лично самим Гримментреем и под его эгидой приведенный в исполнение, отмахнуться от меня не выйдет, слишком дорогой выйдет цена. Может быть, будут сложности, дополнительные требования, давления и диалог, торг наконец-то, но это кратно лучше обещанного ранее последнего поединка в честь падшего меня.
- Этого я не ожидал, признаюсь. - Почти нормально, но совершенно нечитаемо в лице и ауре говорит жрец, не спеша сближать дистанцию после моего прыжка к почти ударившей Дарящей, что сейчас снова сжалась пружиной у меня за спиной. - Вижу, предания древние не лгали, когда говорили о тебе подобных. Что же, тем лучше быть целиком готовым к проявлению природы Оков Лишенных...
Ответить не успеваю, так как за спиной, помимо мрачной готовности к бою, раздался негромкий, но очень хорошо слышный смешок. И тут же повторился, чуть громче, заставив меня развернуться на носках, осуждающе посмотрев на Тарию... которая сама недоуменно скосила глаза в сторону, стараясь не выпускать незваного на этот сабантуйчик Иерема из-под прицела Валериума. А смешок принадлежал не ей, а едва сдерживающей смех Тиа, чьи глаза, - только их из-под тканевой маски и видно было, прямо сочились искренним веселием, что в переводе на ее характер значит гомерический хохот и подступающую истерику. Однако, нехило ее накрыло интоксикацией и флеровым поражением, если контроль над собой не держит.
- Прошу прощения, просто ваши слова, святейший Стайр, для пережившей некоторое количество времени в компании "ему подобных" меня, невыносимо смехотворны в своей наивности. - Голос вроде нормальный, но сам факт подобного вмешательства в разговор и разрыва боевого порядка тоже красочнее некуда. - Еще раз приношу извинения, битва далась мне не даром, и я невольно позволяю себе слишком многое.
