Секунда.

Вторая.

Третья.

Господин - вершина идеала своего Порока, а потому тишина даже малейшего шанса не имел в том, чего возжелал. Пусть он сочетает качества великолепного обманщика и превосходного видящего, но у него видящих целые ряды Хора, все разные, все старательные, все готовые душу положить ради его капризов, а потому обман, едва видимую пелену, будто копия его же мелодии, только без пары нот в комплекте, он разглядел и распознал. Собственно, именно потому присел на колено тишина, что вынужден был его мелодию слушать, чтобы создать ложь как можно более естественной.

Не вышло.

Лепестки сместились, совершая оборот в десятке измерений сразу, меняя положение в реальности и положение реальности относительно себя - город под куполом все больше напоминал Пекло, а потому открывались все новые грани контроля реальности. Не абсолютного, но для некоторых целей более чем достаточного, даже чрезмерного, если уж честно.

В лепесток ударяет не таран, не поток и даже не стрела, но необъятное, как само Небо, перо чистейшей Синевы, самой чистой и безмятежной, какую он видел за очень долгое время, может быть и вообще за все свое существование - изверг не часто сталкивался с тварями Неба, еще реже встречая столь сильных и, пожалуй, проблемных, как вырвавшаяся из-под их опеки игрушка, безнадежно себя испортившая, сорвавшаяся с поводка комнатная собачка, выбравшая не ту дорогу, отрекшаяся от своих хозяев, отплатив черной неблагодарностью за их ласки и заботу.

Первым делом он атакует расслабившегося тишину, посчитавшего, не иначе, будто Господин первым делом возьмется за спрятанную им нежданную союзницу, а не за самого видящего. На что только надеялся? Извергу совсем не ясно. Он больше концентрации потратил не на подготовку атаки, но на попытку разглядеть, не спрятана ли за "открытым горлом" хитрая ловушка, на какие тишина показал себя превосходным выдумщиком. Изверг подхватывает ложную мелодию, сливает ее с правдой, использует связь лжеца и его лжи, пробираясь через эту связь поближе к сущности непослушного тишины. Тот, разумеется, сопротивляется, отчаянно и зло, резко и даже немного болезненно, но помочь ему это не помогло бы... если бы не все та же союзница с неисчислимыми крыльями, которую явно кто-то поддерживает, подпитывает напрямую от Неба, а посылаемые клеймящим видения даже указывают на этого кого-то. Когда второе перо, в этот раз иной природы и конфигурации, отправлено в полет, Господин вынуждено прерывается, почти задавив мальчика морально и ментально.

Второе перо тоже встречено правильным образом, принято на немного дополненную конфигурацию лепестков, а сам великий изверг, Похоть Воплощенная, изрядно успокаивается - новорожденная тварь лишь немногим слабее его по силам и в понимании своего истока силы, но она именно новорожденная, опасная, но еще не сумевшая освоить то, что ей подарило обращение. Дай ей хотя бы пару месяцев на привыкание, стала бы более серьезным врагом, особенно если на нейтральной территории, но здесь, уже почти в Пекле, противостоя именно ему, она не выдержит этой битвы, не удержит преимущества.

Десяток чар, разной направленности и типа воздействий, горящие в пламени флера души, подстраиваемые под противницу барьеры и замкнутые поля различных типов вынуждают крылатое отродье Неба, расположившееся так высоко, что уже почти касаясь купола над Вечным, резко подогнуть еще не опаленные крылья под себя, ныряя вниз, поближе к земле и подальше от прямого наведения его атак. Тварь маневрирует, использует очень необычную форму предвидения, буквально выравнивая свое будущее, перебирая десятки линий вероятности, сотни их, подбирая ту, где получит меньше урона. Таких, где ран получать вообще не придется она все равно не находит.

Паническое бегство это или спланированное отступление, но оно не приносит ничего, ведь Господин уже навел на нее всю свою мощь, снова приостановив почти завершенное и завершившееся схождение. Сверху, из поверхности купола начинают бить множественные медово-золотые молнии, пытаясь сковать маневрирующую птицу в клеть, пока Иерем Стайр с новыми силами набрасывается на враз ободрившегося клеймящего, бесполезную игрушку, что даже сама о себе позаботиться не в силах. Город уже в Пекле безо всякого "почти", что и открывает такие способности к контролю окружения, а если взглянуть в небеса чуть внимательнее, не боясь потерять себя в навеянных фантазиях, то станет видно, что молнии эти вылетают не просто из пурпурного неба, но из самых мясистых его частей, будто кусочек одного из лепестков проявился на том участке. Дожимать попавшую в западню небесную тварь помешало летящее в его сторону лезвие, того самого абсолютно обычного кинжала, какой так и не раскрыл свои тайны его взору.

Изверг отвлекается от бывшей девы, давая ей некоторое время на восстановление, возвращаясь к сбросившему наваждение тишине, который успел обернуться очередной теневой формой, оббежать противника по широкой дуге и поймать брошенный ранее кинжал, - обязательно, обязательно изучить это оружие, - обратно в свои руки. На эту наглость Господин уже готовил ответ, его Хор уже почти вскрыл, почти забрал потерявшего последние слои своей защиты небытия мальчика, осталось буквально несколько ударов сердца, он уже чувствует этот вкус, уже почти забрал его, почти, почти.

Тишина склоняет голову набок, будто бы нет никакой опасности, будто не чувствует уже впивающиеся в него щупальца воли Господина, будто не смыкается вокруг само Пекло, будто не опускается на его глазах все ниже и ниже пурпурное небо, в котором все чаще видны ткани его лепестков. Тишина просто смотрит, будто непослушный ребенок, швырнувшийся грязью в пьяного ремесленника, а теперь ждущего, побежит ли пьянчуга за юрким мальчишкой в узкие проулки или не станет позориться. Смотрит так, будто не сомневается в исходе будущего, видя его совершенно не таким, каким оно должно быть и от этого Господин очень зол, от непонимания, от необходимости в сотый и тысячный раз перепроверять через Хор все варианты событий, отвлекаясь от развращения бывшего императора и подготовки взятия Императрицы нынешней, от схождения и контроля битвы...

А потом тишина как-то странно дергается, испускает неслышный ни одному уху Зов, чтобы Господин понял его надежду и посмеялся над ней - каким бы сильным, каким бы особым ни был этот его прием, вероятнее всего дарованный отдельным умением разового действия, но призвать что-либо здесь и сейчас не выйдет. Линза купола и корректура пелены не позволят вызвать хоть что-то сильное, а пробить пролом в глубину Тени, где даже Древним тварям уготована роль корма, он ему не даст, просто перерезав нить Зова.

Здесь уже Пекло, мальчик тишины, здесь только оно и не тебе бросать вызов моей власти - мысль послание, вливающаяся в уже почти и не защищаемый, сосредоточенный исключительно на призыве, разум тишины, который сейчас, тварь уверена, даже зеркало разбить не сможет. Господин не позволил себе даже мига промедления, не потратит впустую ни грана времени, сразу же после своего слова, - тоже являющегося атакой, целью которой было оглушить и обездвижить, - посылая мощнейшее проклятие мгновенной гибели, готовясь изъять обнажившуюся в смерти душу, подспудно все-таки ожидая очередного разбитого зеркала.

Зеркало не разбилось.

Зато пришла боль.

Тишина атакует быстро и бесхитростно, совершенно напрямую, даже не пытаясь скрывать себя от предвидения или интуитивных предчувствий, посылая тело в рывок к застывшему в агонии псевдотелу. В иной ситуации, Господин распылил бы мчащуюся на него громаду теневой туши, способную проглотить компактный сосуд изверга в один укус, буквально в два захода, ведь тишина даже никакой защиты не выставил, а как перегрузить его фирменную двухмерность тварь уже давно поняла. Но стоило только напрячь внутренние структуры тела, собираясь ударить, просто рефлекторно отмахнуться и после разобраться с источником боли, как агония приобрела совершенно новый уровень, скачком усилившись многократно.