Отец, несомненно, применил самую простую форму атаки, первую из дарованных способностей, открываемую любому, кто возьмет артефакт в руки, обладая при этом тридцатым уровнем и классом правителя любого типа. Большая Перестановка позволяла очертить огромные территории, зависящие от количества подконтрольной земли, объять всех живых и неживых, разумных и неразумных, наделенных и наделенности лишенных, а после хаотичным образом переставить их всех местами.

Использовать перестановку в обычной ситуации - это катастрофа в масштабах Империи, потому что во владениях Императора Веков, на минуточку, вся Империя и состоит. Но сейчас, когда Империю от столицы отрезали крепчайшей преградой, эффект Лабиринта покрывает только один лишь Вечный. Ко всему этому стоит добавить, что множество укрепленных точек по всему городу создавались и защищались с расчетом на возможное использование этого артефакта, а значит, часть сил сумеет сохранить боевой порядок.

А еще...

На лицо Валзеи выползает глупая улыбка, когда она осознала хитрость Отца - это всю Империю прикрыть невозможно, как невозможно защитить от перемещения каждого из верных тебе людей. Но вот один лишь Вечный, если хорошенько разогнать восприятие зельями, бенефиками и ритуалами одновременно, а после упасть с головой в классовые умения Императора... полностью взять под контроль механизм Лабиринта на такой территории тоже не выйдет, если не считать очаги сопротивления и, вероятно, сосредоточия спрятавшихся гражданских. Все остальные, кого перестановка застанет на улицах или в рядовых боях местного значения, имеют все шансы попасть в случайную точку города.

Только вот какая шутка с этим перемещением.

Люди были к бою неготовыми, и пусть даже сохранили кое-где боевые порядки, пусть сосредоточились отрядами, возле тех самых очагов сопротивления, но их организованность ни в какое сравнение не шла с отлаженной и, наверняка, тысячу раз отработанной машиной вторжения. И там, где наделенным, большей мерой, будет все равно где сражаться за свою жизнь, потому что и там, и там кругом полная безысходность, с тварями все иначе. Потеряв слаженность, перемешав ряды, маршруты штурмовых команд и групп зачистки, они потеряют куда больше, чем потеряли бы защитники, а ведь Император просто обязан сделать все, что только возможно, лишь бы его подданных перестановка задела как можно меньше.

На замкнутом пространстве Вечного, он имеет все шансы познать успех в этом деле.

Валзея в своего Отца, несмотря на сложность отношений в семье, истово верила.

Барьеры имения выстояли, пусть и получив огромное количество прорех, только на этот раз уже легко различимых. Если бы не Валзея, зафиксировавшая их точку в пространстве по эталону "за секунду до волны перестановки", если бы не пылевая сфера странника, успевшая укрыть их лишь чуть позже искажения Валзеи, то разметало бы по разным углам и их тоже. Судя по этой простой истине, вносить имение в список исключений для волны Отец (или кто-то из старшей семьи) не стал. Обида сменилась пониманием - охрана таки подала сигнал перед гибелью, а значит Валзею уже считают либо мертвой, либо хуже, чем погибшей, либо, что совсем печально, перевербованной и опороченной.

Опала пыль.

Выровнялся поток реки.

Звучно икнул Волаан, едва успевший среагировать на смену обстановки, подымая арбалет в боевое положение, но из-за оглушающего буйства пространства просто не удержав его в руках и уронив на пол, отчего тетива спустилась, выплевывая из ложа свой снаряд. Сухим стуком отзвучал воткнувшийся в стену арбалетный болт, сбивший с подставки какую-то из безумно дорогих картин, непонятно зачем размещенных в общем зале. Со звоном разбилась на осколки фарфоровая ваза времен ранней Империи Рук, которую столкнула на каменный пол падающая картина. Полторы тысячи золота минимум, но конкретно эта, наверное, стоила куда дороже, раз стояла именно здесь...

- Простите. - Пролепетал эсквайр, разряжая обстановку.

- Мда. - Продолжил странник. - Я тож, как бы, перегнул немножко.

- Да и я непозволительно взбудоражена происходящим. - Валзея так, на самом деле, не думала, но последним делом будет обострять конфликт, формальную победу в котором оставили за ней, и который она полноценно выиграть не сможет.

- Значит, во дворец. - Резюмировала ранее хранившая молчание Ферн, возвращая свои кинжалы в ножны. - Пока волна переноса... если это то самое, о чем я подумала, полностью лишила извергов организации, у нас еще есть какие-то шансы.

Спустя полторы минуты, Валзея уже примерила вытащенный из хранилища запасной амулетный комплекс, выпила еще одну порцию зелья, которое вылезет ей боком в будущем, послала мысленное проклятие в адрес выпотрошенного трупа Рамарца, вернее того, что от него после поражения Тьмой осталось, остро пожалев о наличии у себя высоких манер, не позволяющих на этот труп еще и плюнуть. Громила, вон, манерами не забивал свою голову, даже пнув кусок селезенки культиста.

Спустя две минуты они уже покидали поместье и неслись во весь опор к той стороне купола, через которую было проще всего пройти, не обратившись пеплом, и которая, по счастливому стечению обстоятельств, позволяла встать на самый короткий маршрут до дворца. А еще Валзея заметила, что громила не стал еще раз надевать свой плащ, лишь рассовав по кармашкам пояса часть своего арсенала. Вместо плаща тканевого на его плечах оставался так и не опавший плащ пылевой.

И еще ей отнюдь не показалось, что пугающие лица злобных стариков, изображенные на его латах, смотрели по сторонам слишком живо, слишком предвкушающе...

Главный Театр являл собою здание большое, пафосное, с кучей витражей и лепнины, но при этом еще и с толстыми стенами, крепкими внутренними перемычками, удобной для обороняющихся архитектурой и огромным, как для обычного театра, количеством защитной магии. Театр, фактически, был очень удобной точкой обороны, а квартирующиеся рядом корпуса стражи, несколько гильдейских полигонов и даже лагерь тренировки для новобранцев Очей могли за считанные минуты оказаться близ, а потом и внутри этих стен, занимая позицию и не пуская на нее никого другого.

Предатели, завербованные дьяволами, послали своих представителей и сюда тоже, но так уж сложилось, что именно здесь им успех не сопутствовал благодаря удачному стечению обстоятельств и достойному уважения уровню компетентности среди высшего и среднего командного состава стражи. Вот и получилось, что сначала культистам не удалось смутить ряды обороняющихся, потом изверги прислали сюда слишком слабый отряд, который благодаря все той же компетентности, помноженной на везение, удалось удавить с выдающейся легкостью, а после в эту точку стягивались все новые и новые силы, превратив театр в очень зубастый и крупный очаг борьбы за души и сути наделенных.

И все это было бы бесполезно.

И всех их совратили бы.

И все они были бы обречены.

Но, помимо компетентных командиров, отчаянно жаждущих жить воинов, сметливых магов и готовых стоять в строю гражданских (всего этого хватало много где, только тем обороняющимся наличие таких преимуществ не помогло) у этого места было кое-что еще. Вернее, кое-кто, про кого знала едва ли не каждая собака, но только сейчас, все эти собаки, включая в очередной раз обгадившихся в профессиональном плане Очей, поняли, насколько мало они об этой личности знали.

Мэтр Тарак, который всю жизнь требовал, чтобы к нему обращались строго по имени, не вспоминая всуе его бедный и давно захиревший род, которому он когда-то приходился четвертым сыном, заслужил свой главный титул мэтра уже очень давно. Лучший маэстро, с одинаковой легкостью играющий любую роль, меняющий амплуа с той же небрежностью, с какой современные модники меняют перчатки, превосходный режиссер и постановщик, всегда отыгрывающий роли в собственных творениях - он стал легендой еще при жизни.

Но ни неусыпные Очи, ни жадные до власти гильдии, ни знатные аристократы даже не подозревали, что Легендой он был не только в плане театрального мастерства. Шестьдесят четвертый уровень, эпический и два легендарных класса, несколько десятков развитых навыков, множество чрезвычайно необычных, а то и вовсе уникальных титулов. И все это получено не в кровавых сражениях, не в бесчеловечных экспериментах, не в людоедских интригах, но лишь одним-единственным ремеслом, так им любимым.