Души, что бились в поверхность кружащихся в воздухе зеркал изнутри, крича и обращаясь воспоминаниями и снами о самих себе. Другие души, точно так же кричащие и медленно погружающиеся в зеркальный пол рядом с другим мною. Они принимали на себя удары, они гибли и сходили с ума, под валом, неостановимым каскадом чужих снов, жизней, памяти. Они же забирали на себя агрессию опасных для меня планов, давая дышать не только мне, но и двум пользователям этих планов, медленно и верно готовящим удар.
В обычных условиях ни Лосию, ни Тиа не подвластны были бы такие объемы их силы, не выдержали бы их тела и разумы такого потока, а если бы и выдержали, то с такими последствиями, что десяток знаков вопроса в Статус покажутся счастьем. Но в этот миг им не нужно держать эту силу, не нужно держать самих себя от падения. Только сплести из нее, такой непривычно податливой и покорной, самые изощренные в их жизнях (даже если говорить о Тиа) планарные чары. А после, в очередной раз презрев здравый смысл и логику этого мира, я заставлю эти отражения забыть о том, что они не настоящие.
Лосий и Тиа создадут лишь муляж, обманку настоящих чар, несущие дай-то боги пятую часть от потенциала истинной Синевы, подлинного Сияния. Но с цепи они спустят, укажут цель и обрушат на адскую мерзость уже не обманку, а снова реальную погибель. Если, конечно же, все это богатство не рванет в самый неожиданный момент. Извергам тогда тоже будет не очень весело, но этот "бдыщ" они, находясь вдалеке и под щитами, переживут, хоть и не все. Да и ритуал им точно распидорасит, но утешение это слабое - насладиться фейерверком не выйдет, если ты и есть часть этого самого фейерверка, причем уже рассыпавшаяся цветным конфетти.
Я внизу отрываю руки от обратившегося провалом в Грезу пола, чувствуя как довывают последнюю ноту принесенные ей души, как их любовь, верность, дружба или родственные чувства к тем, что оказались наверху башни, уже не выдерживают нагрузки и тоже становятся лишь еще одним сном из бесконечности других. Ладони оставляют на почти неосязаемой, почти утратившей реальность поверхности когда-то зеркала куски собственной студенистой плоти, сочащейся ихором и сизым туманом. Шелестит одежда из сиреневых лент, сплетающихся в паутину ловца снов, когда между нитями этой паутины проскальзывают ставшие уже невозможно зыбкими путы, что я наложил на жертвенные души.
Я внизу смотрю вверх безглазым лицом, легко различая облитых всеми возможными защитными эссенциями матерящегося Ганса, спешно убирающую туман и возвращающую человеческую форму Гестию, наигранно улыбающуюся и не наигранно лапающую Гестию за сиськи Тарию, которых оба меня все-таки сумели сберечь от удара пущенной в ход силы. Я на вершине башни, стоящий рядом с сияющей сводящим с ума светом эльфийкой, смотрю вниз, различая себя внизу, точно так же видящего меня наверху. Мы оба выдавливаем, выплескиваем вместе с капельками обращающейся зеркальной ртутью плоти и потоком неоформленного тумана Зеркали, необходимую фразу, зная, что ее услышат все, кто сейчас находятся в здании. И почти оглохшая из-за окружающего звона и воплей Тиа, и почти утративший способность слышать в небесной тишине Лосий, и все сильнее нервничающая троица не участвующих в ритуале. Потому что здесь, в этом месте, где реальности уже нет, где остался только сотворенный мною и, похоже, для меня самого кошмар, эти слова невозможно не услышать.
- Бей.
И тогда, когда ни одной души, что защитила бы меня, что приняла бы на себя обрушившееся на моих соратников заражение планарной силой, уже не осталось, когда в моей собственной душе стала подниматься паника, осознание, что я мог бы где-то просчитаться, не уследить или тупо не успеть, подведя под гибель нас всех скопом... это случилось.
Я бы даже сказал, наступило.
Свершилось, подобно невысказанному пророчеству, что, учитывая усиления Грезы к любым попыткам прозреть или предопределить будущее, не так уж и ошибочно будет предположить.
Но вжарило будь здоров.
Говорят, настоящий духовный наследник Юлия Цезаря, должен уметь делать три вещи одновременно, что, несомненно, уже давно стало поросшим мхами боянищем. Конкретно я себя чувствовал уже не правителем древнего Рима, а еб*ным сторуким спрутом, и каждое мое щупальце само должно было делать те самые три вещи, отдельно по три для всей сотни, разумеется. Под такой нагрузкой времени на прикрытие нашей атаки от чуйки противника просто не имелось, как и сил, но именно для этого я и создавал барьер из зеркал вокруг превратившегося в непонятную аномалию дома. Да и в самом доме многие элементы имели природу не только на создание нашей безумной смеси магических энергий заточенную, но и блоки маскировки, сокрытия и обмана, усиливающие и без того мощный барьер.
Полностью скрывать столь реальную угрозу, настолько насыщенное обещание скорого удара практически бесполезно, оттого не удивительно, что у нас не получилось. Собственно, я и не старался именно спрятаться, прекрасно понимая, что не сумеем создать нужную маскировку за столь короткий срок. Но вот размыть эти ощущения, оттянуть их на тот срок, после которого реагировать будет поздно, сменить ориентир направления, с которого удар придет - это уже было возможно. А под конец, пусть даже и сложно сказать словами, чего именно мне это стоило, я еще и прикрыл самую первую подачу внебытийностью, выиграв еще парочку секунд.
Они почуяли угрозу или, как минимум, сильнейшие из них точно почуяли, но среагировать не вышло. Сначала это было лишь едва различимое шевеление предчувствий, будто где-то на горизонте уже собирается армия, что будет их вертеп штурмовать. Повод чуть отвлечься от терзаемой жертвы, но не повод торопить события слишком сильно. Потом эти чувства чуть изменились, будто бы атака зачем-то отдалилась, да и придет теперь уже с другой стороны того же горизонта. Командующий тварями еще только прикидывал, какие силы могут прийти к нему в гости, еще только менял конфигурацию сонма, чтобы усилить нужные аспекты ясновидения, когда любые предчувствия и вовсе исчезли. Вот после этого уже была вспышка если не паники, то четкого понимания, что сейчас будут бить. Возможно, самые умные, а, с такими уровнями и опытом, они там все умные, даже поняли, что удар будет нанесен магией с дистанции и даже начали подбирать варианты того, какие молодцы могли этот удар нанести. То ли из дворца прилетело, то ли из Академии, то ли от крупной гильдии - вопрос важный, но неуместный.
Потому что действительно среагировать, если не считать за реакцию лихорадочно укрепляемые щиты и буквально скармливаемые чарам души, пускаемые на топливо ради временного усиления, никто так и не успел. Сегментный купол из тысяч низших тварей и в разы большего числа временно обретших псевдоматериальное воплощение совращенных душ - это защита, аналога которой так вот сразу и не подберешь. Я убежден, что стандартные дальнобойные чары, пусть и мощные донельзя, эта конструкция выдержала бы, не растратив и пятой части от вложенных пленников, вернув уцелевших обратно и перестроив структуру купола под более эффективное противодействие атаке. Какая жалость, что именно такого хода от них и ждали, что именно против такого хода наша атака и готовилась, что именно ради этой реакции зеркальный дом и скармливал мирозданию свою ложь.
За один удар сердца небеса над головою, тот их участок, что был расположен над занятой дьяволами территорией, перестали сиять всеми пороками разом, став девственно черными. Это не было ни Тьмой, ни Тенью, пусть даже чернота эта была воистину ужасающа. Стократно более страшной была не темнота в этом окне, но то, что в темноте той скрывалось, сияя сотнями бледных точек, едва различимыми и столь далекими огоньками. В окне было ночное небо, укрытое Звездами и Звезды эти, лишь на короткий миг, покорились воле той, кто несла в себе их кровь, той, кто долгие века развивала эту кровную связь, впервые в ее долгой жизни шагнув по этому пути настолько далеко.
Они были и остались далекими, равнодушными, непостижимыми. Для них не играли роли никакие потуги управлять их силой, и даже право крови и могущество класса не давали никаких преимуществ в этом. Но, тем не менее, всей силы и опыта, адамантовой прочности воли Тиалрианрелии хватило, чтобы на один неразличимый в своей краткости миг сделать эти безнадежно далекие огоньки чуточку ближе. И, от близости этой, привычное сияние их, не имеющее ничего общего ни с всесжигающим могуществом Солнца, ни с чистотой несущего истину Света, обрело новые, совершенно непостижимые оттенки. Вернее, попавшие под свет этих огоньков сущности, сумели, на горе свое, эти оттенки различить.
