С у л ь м а. Вы, наверное, устали, паненка? Я принес плед.
И о а н н а. Спасибо. Положите, хотя вряд ли он мне понадобится.
С у л ь м а. А пан директор?
И о а н н а. В парке. Пошел исправлять… С панной Хэлей…
С у л ь м а. С панной Хэлей? А что исправлять?
И о а н н а. Откуда я знаю? Свою пошатнувшуюся репутацию… А вы идите, пан Сульма. Я хочу побыть одна…
С у л ь м а, пожав плечами, медленно уходит через правую дверь. Иоанна, стоя на пороге террасы, смотрит в глубь парка.
Конец второго действия.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Декорация второго действия. Раннее утро следующего дня. И о а н н а дремлет, сидя на диване, подвернув ноги, укрытая пледом. На террасе появляется П у л т о р а ч к а в большом платке, под которым спрятана какая-то довольно большая вещь. Она, крадучись, входит, осматривается; увидев Иоанну, на цыпочках подходит к столику перед диваном и ставит на нее вещь, обернутую тряпкой. Некоторое время с любопытством смотрит на Иоанну.
И о а н н а (просыпается, увидев Пулторачку). Кто здесь?
Пулторачка бежит к выходу.
Подите сюда! Кто вы такая?
П у л т о р а ч к а (возвращаясь). Пулторачка, паненка. Жена Войтека Пулторака… (Показывает.) Горшок вам принесла, паненка…
И о а н н а. Горшок? (Разворачивает красивую майоликовую вазу.) А-а-а! Откуда она взялась?
П у л т о р а ч к а. Да уж взялась, взялась, паненка… черт попутал… Люди нахватали того да сего, как только фронт откатился и власти никакой не было… А нынче, когда по деревне слух прошел, что паненка в усадьбе, мы с Войтеком порешили вернуть… «Поди, говорит, жена, отнеси паненке». Вот я и принесла. (Складывает тряпку, прячет под платок.)
И о а н н а (расстроена). Говорите, слух прошел?
П у л т о р а ч к а. Еще какой, все болтают. Так уж вы, паненка, не гневайтесь, что горшочек немного подержали. А хорош был горшочек, хорош… Капусту я в нем солила.
И о а н н а. Да мне он зачем?
П у л т о р а ч к а. Это уж ваша забота. Мы с Войтеком порешили вернуть… потому все теперь может быть. Раз уж вы, паненка, ночуете во дворце, то ого-го!
И о а н н а. Но я сию минуту ухожу отсюда! Что вы надумали?
П у л т о р а ч к а. А что нам думать? Вам лучше знать… (Понизив голос.) Хотите, расскажу, что и где припрятали люди…
И о а н н а (раздраженно). Нет, не хочу. Пусть себе солят свою капусту и огурцы!
П у л т о р а ч к а. Как же это? Мы вернули, пускай и другие тоже…
И о а н н а (насмешливо). Хорошо, хорошо. Я буду помнить, что вы вернули.
П у л т о р а ч к а. Вот-вот! Не забудьте, паненка, что Пултораки вернули. (Пододвигается ближе, доверительно.) А земли-то мы не брали, боже упаси! После той, как ее… реформы… Не дали нам, сказали, своей, мол, у вас хватает…
И о а н н а (нетерпеливо). Идите же, уходите!
П у л т о р а ч к а. Ухожу, ухожу, горшок вернула, можно и уйти. В ножки кланяюсь, паненка, желаю здравствовать… (Смотрит на вазу, вздыхает.) А горшочек хорош был, хорош… (Уходит через террасу.)
Иоанна встает, переставляет вазу на камин, отойдя любуется ею. Спустя минуту раздается стук в правую дверь.
Входит С у л ь м а.
С у л ь м а. Восьмой час пошел…
И о а н н а. Неужели? (Вынимает из сумочки губную помаду, пудру, пудрится.) Вот так-то, пан Сульма… И эта ночь прошла… Вы даже представить себе не можете, что здесь случилось этой ночью.
С у л ь м а. Что такое?
И о а н н а. Не беспокойтесь. События в области духовной.
С у л ь м а (серьезно). Духам я уже перестал верить.
И о а н н а. А все-таки, поверьте мне, я здесь беседовала с духами. С духами моих предков, вот как… И даже вон с этим страшным кастеляном, который при дневном свете похож на разбойника. (Подходит ближе.) Я с ними говорила и о вас тоже… о том, что вы мне рассказали… (Как бы сбрасывая с себя остатки сна.) Ну, мне пора. Не хотелось бы встретиться с вашими, например, с панной Хэлей… Взгляните, пожалуйста, с террасы, нет ли ее где-нибудь поблизости.
С у л ь м а. Нет, я только что видел, она шла в инсектарий. Работа у нас начинается в семь часов. Не знаю почему, но панна Хэля была очень веселая, даже насвистывала.
И о а н н а. Интересно… А вам это не померещилось, пан Сульма?
С у л ь м а. Нет. Хорошо видел и слышал.
И о а н н а. Ах да, вы же ничего не знаете… Эта девушка пережила вчера тяжелый момент… А где ваш директор?
С у л ь м а. Тоже побежал в инсектарий, вслед за ней…
И о а н н а. И тоже насвистывал?
С у л ь м а. Ну что вы! Говорить он мастер, но чтобы свистеть? По дороге только несколько нарциссов сорвал с клумбы. Даже странно, такого за ним тоже никогда не водилось…
И о а н н а. Может, странно, а может, и нет… Скажите, пан Сульма, могли в деревне узнать, что я здесь?
С у л ь м а. Ни боже мой, откуда?
И о а н н а. А, может, все-таки?
С у л ь м а (немного обеспокоен). Я ни одного слова никому не обронил, директор тоже. Разве что… разве моя старуха?
И о а н н а (надевая жакет, подходит к Сульме). Может быть, хотите сказать мне еще что-нибудь на прощание?
С у л ь м а (подумав). Пожалуй, только то, что если доведется еще раз встретить вас, то уже не буду так по-дурацки удирать, как позавчера…
И о а н н а. Абсолютно правильно. Поверьте мне, я в самом деле уже не тот человек, которого вы встретили позавчера…
Молча смотрят в глаза друг другу. Внезапно правая дверь открывается, входит К л ы с ь, средних лет, инвалид — нет правой руки.
К л ы с ь. День добрый, Сульма. Люди говорят, здесь кто-то из старых владельцев появился… Может, то вы?
И о а н н а. Если из старых — так ведь сразу видно, что я.
К л ы с ь. Меня зовут Клысь. Хоть вы из старых, но я вижу, что молодая, значит, про Клыся, стало быть, не слыхали… Так я вам скажу несколько слов… (Левой рукой поднимает правый рукав.) Вот здесь ничего нет. Было, а теперь нет. За два года до войны мы, батраки, собрались бастовать. Мало что жалование было нищенское, так еще пан Вельгорский махлевал и его не выплачивал. Вот мы и не вышли на работу. Тогда Вельгорский вызвал штрейкбрехеров и полицаев. Мы, понятно, прогонять их, а полиция на нас с дубинками, мы — за камни, полиция — за винтовки. С того времени… вот, отняли правую.
С у л ь м а (сурово). Было, было так. Только, Клысь, зачем ты сейчас-то про это?
И о а н н а (смущенно). Вот именно, чем я могу теперь…
К л ы с ь. Не о том речь. Только как я услышал, что появился кто-то из старых хозяев, то подумал: пойду погляжу, кто и зачем пожаловал? Потому что, если что, паненка, так у меня еще левая осталась…
И о а н н а (нервно шарит в сумочке, вынимает две бумажки). У меня немного… но возьмите хотя бы эти двести… (Тише.) Моего отца нет уже в живых…
К л ы с ь (пристально смотрит на Иоанну). Так вы — дочка? Значит, правду люди говорили… Спрячьте-ка свои бумажки, ну… Я пришел только посмотреть, в глаза поглядеть… Напомнить, что есть такой Клысь… Так что спрячьте бумажки. (Кивнул головой, идет к двери, на пороге оборачивается.) Я пришел посмотреть, сказал свое, а теперь уж пойду… А все-таки зачем сюда вы пожаловали, по какому же делу?
И о а н н а (очень тихо). Зачем? Зачем? Почти за тем же, за чем и вы — увидеть, посмотреть…
К л ы с ь, кивая головой, уходит в правую дверь; почти одновременно из двери на террасу, осторожно ступая, появляются: Б р о ж е к, ему около сорока пяти лет, за ним Б р о ж к о в а, ей тридцать пять; она ведет за руку тринадцатилетнего Я с е к а; останавливаются на пороге, ждут.
