Зонненбрух падает в кресло, сидит неподвижно, закрыв лицо руками.

Продолжительная пауза.

Дверь из столовой открывается. В своем кресле въезжает  Б е р т а. С минуту она смотрит издали на Зонненбруха, потом приближается к нему.

Б е р т а. Не сиди здесь. Ты ведь устал. (Через минуту.) Почему ты не отвечаешь, Вальтер?

З о н н е н б р у х (медленно поднимает голову, смотрит на нее). Это ты, Берта?.. (Вздрогнув.) Холодно здесь…

Б е р т а. Дверь открыта, тянет из сада. (Помолчав.) Чего ты ждешь? Нам нечего ждать… Рут теперь не скоро вернется…

З о н н е н б р у х. Рут не вернется… (Громче, трагически.) А я? А я? (Прячет лицо в ладонях.)

Б е р т а (кладет руку ему на плечо). Успокойся, успокойся. Ты, во всяком случае, ни в чем не можешь упрекнуть себя…

З а н а в е с.

Перевод В. Раковской.

ПОСЕЩЕНИЕ{4}

Происшествие в деревне в трех действиях

Врона, директор станции защиты растений.

Хэля, ассистентка.

Сульма, лаборант.

Сульмина, его жена.

Иоанна.

Профессор.

Рудницкий.

Гарус.

Дедушка Мигач.

Старик крестьянин.

Ямрозка.

Пулторачка.

Клысь.

Брожек.

Брожкова, его жена.

Морговяк.

Яжина.

Гнат.

Ясек.

Крестьяне, крестьянки.

Место действия — деревня в Центральной Польше, недалеко от уездного города, где-то между Лодзью и Познанью.

Время — май 1952 года.

Бывшая помещичья усадьба, ныне опытная станция Института защиты растений, одна из немногих в стране. Канцелярия директора — комната на первом этаже. Посредине широкая двустворчатая дверь, открытая настежь, за ней видна вторая комната — лаборатория с соответствующим оборудованием, сосудами, пробирками и пр. На дальнем плане окно, сквозь которое видны деревья парка. В правой стене канцелярии дверь в прихожую центрального входа. Слева окно, открытое в парк.

По бокам двустворчатой двери по две пилястры с ионическими капителями. Над этой и правой дверями лепные плафоны и супрапорты [2] . В правом углу камин, немного потрескавшийся, над ним хорошая копия одного из голландских мастеров — натюрморт с овощами.

На этом фоне предметы обычной канцелярии с лабораторным уклоном. На стенах яркие наглядные пособия и плакаты, изображающие сельскохозяйственных вредителей, в том числе колорадского жука. Яркое солнечное утро. С у л ь м а  в синем рабочем халате сидит за столом в лаборатории и молча растирает что-то в фарфоровой ступке. С у л ь м и н а  убирает канцелярию, время от времени останавливается и посматривает на мужа.

С у л ь м и н а (после паузы). Директор-то сегодня придет?

С у л ь м а (неохотно). А я знаю? Наверно, придет.

С у л ь м и н а. Так ему же надо ехать в Познань.

Сульма не отвечает.

(После паузы, вытряхивая окурки из пепельницы в корзину для бумаги.) Ну и надымили вчера: куда ни глянь — одни окурки… И как это люди могут языком молоть в таком дыму, даже света божьего не видать!

С у л ь м а. Не твоего ума дело. Есть о чем, вот и говорят.

С у л ь м и н а. Не мое, конечно, не мое. (Наблюдает за Сульмой. После паузы.) Зато ты со вчерашнего дня вроде немой, рот раскрываешь точно из милости, да и то отбрехнешься так, что впору обходить тебя подальше.

Сульма молчит, усердно растирает.

(Подходит к Сульме, дергает его за рукав.) Послушай-ка, Кароль, тебя словно кто укусил, а?

С у л ь м а. А тебе что? Делать нечего, что ли? Взялась считать, сколько раз я рот раскрою.

С у л ь м и н а. Я-то не считаю, только гляжу — чужим ты стал, Кароль. Где тебя вчера вечером носило? Даже не знаю, когда вернулся. И ночью не спал, ворочался в кровати… уснуть не мог…

С у л ь м а. Душно было, вот и не спал. (Со злостью.) И вообще некогда мне с тобой разговаривать.

С у л ь м и н а. Положим, дело не в этом. Ничего, как тебя прижмет, так сам скажешь, еще и совета попросишь.

С у л ь м а. Совета? Да от тебя толку — что от козла молока.

Справа в сенях слышны шаги.

Собирайся, директор идет.

С у л ь м и н а. А ты не пугай, не черт он. (Собирает ведро, тряпки, уходит.)

Входит  Р у д н и ц к и й. Это мужчина лет сорока, бывший партизан.

Р у д н и ц к и й. Добрый день.

С у л ь м а. А, это вы? Я думал, директор. Здравствуйте.

Р у д н и ц к и й. Я по вашу душу, Сульма.

С у л ь м а (недружелюбно). Видите же, я занят.

Р у д н и ц к и й. Оторвитесь ненадолго, дело простое, да и я тоже тороплюсь. Я насчет клуба, в воскресенье будет собрание по поводу новой конституции. Проводим мы «Крестьянская взаимопомощь».

С у л ь м а. Так клуб всегда открыт, в любой час.

Р у д н и ц к и й. Знаю, но надо подготовить, прибрать получше. Понимаете, торжественней надо, — конституция ведь! Потому и хотим здесь, в усадьбе, а не в нашем деревенском клубе.

С у л ь м а. Надо — подготовим. Пришлите только пару ребят табуретки таскать.

Р у д н и ц к и й. Троих пришлю. И еще одно дело: надо, чтобы вы, Сульма, выступили на этом собрании.

С у л ь м а (испуганно). Я?

Р у д н и ц к и й. Будут, конечно, к другие ораторы, но и вам хорошо бы сказать… Сами понимаете, общенародная дискуссия о конституции, которую скоро утвердит сейм…

С у л ь м а. Понимать-то понимаю… Только…

Р у д н и ц к и й. Э, «только»… Не отговаривайтесь! Сказать несколько слов сумеете. Что мы разве вас не слышали? Помаленьку, помаленьку — и втянетесь. Еще какой политик из вас выйдет, ого-го!

С у л ь м а. Из меня такой политик, как из моркови гвоздь. А что касаемо конституции, так уж и вовсе не по моему разуму дело. Вы, Рудницкий, меня хорошо знаете: ежели бы что про жизнь, попроще…

Р у д н и ц к и й. Именно так и надо, про жизнь и попроще. Ведь со своими будете говорить, с народом.

С у л ь м а (в растерянности, после паузы). Даже не знаю, соберусь ли я на это собрание…

Р у д н и ц к и й. Не отговаривайтесь! Вот уж два года как вы всегда присутствуете на собраниях, так что же на этот раз? Конституция — дело серьезное, самое серьезное!

С у л ь м а. Слишком много, знаете ли, этих разговоров… Вроде бы и все известно, и все на память знаешь, а часом случается что-нибудь такое, что и не разберешься, то ли идти прямо, то ли обойти подальше…

Р у д н и ц к и й. Да что вы, Сульма, с левой ноги встали или баба вас в постель не пустила? Ведь недели не прошло, как мы вместе читали эту конституцию, и она вам очень нравилась… А теперь надо людям объяснить, убедить…

С у л ь м а. Это верно, что понравилась. Но что я там и кому объясню?

Р у д н и ц к и й. Достаточно, если людям напомните про свою жизнь — кем были и кем теперь стали.

С у л ь м а. Так люди знают, кем я был, знают…

Р у д н и ц к и й. Знают, но когда речь пойдет о конституции, не мешает напомнить. На своем примере объяснить людям, как у вас глаза открылись только в народной Польше… не сразу, понятное дело… мы помним, как было… но постепенно, постепенно… Как вы себя почувствовали другим, свободным человеком после стольких лет услужения господам… Ведь вы теперь, Сульма, вроде бы доктор или аптекарь — пробирочки, мисочки, порошки… Разбираетесь, что в мире и как, кто с кем, против кого и за что. Про это скажете — и вполне достаточно.