С у л ь м а (несколько оживившийся). Оно, конечно, сказать можно, ведь приходилось и на собраниях… Можно и об этой конституции… Только кабы знать уже так, наверняка, как оно в мире все происходит. Вы не представляете, как хочется знать, что и как будет, только уж наверняка да по правде.
Р у д н и ц к и й. От вас тоже зависит, чтобы в мире все было хорошо. Ну, стало быть, по рукам?
С у л ь м а. Право, уж не знаю…
Р у д н и ц к и й. Ну что это! Простое дело, а вы вроде той невесты перед венцом — и хочет и боится…
Входит В р о н а.
В р о н а. Кто и чего боится? А, Рудницкий!
Р у д н и ц к и й. Добрый день, директор! Никто и ничего не боится, болтаем тут с Сульмой про невест… А хотите знать правду, так пришел Сульму уговаривать выступить в воскресенье на собрании.
В р о н а. А, правильно, правильно! Кто-кто, а Сульма должен!
Р у д н и ц к и й (Сульме). Слыхали, вот вам!
Сульма молча возвращается на свое место. Растирает порошок.
В р о н а (садясь за письменный стол). Ну и согласился?
Р у д н и ц к и й. Поломался немного, но об отказе я и слышать не хочу. Еще и потому, что к его словам люди прислушиваются. Ну, не буду вам мешать, товарищ начальник. (Сульме.) А парнишек пришлю в субботу вечером. До свидания! (Уходит.)
В р о н а (просматривая бумаги, спустя какое-то время). Что вы сейчас делаете, пан Сульма?
С у л ь м а (подходит, продолжая растирать). Готовлю тот новый шестнадцатый препарат для пана Охацкого.
В р о н а. Что, уже шестнадцатый? Сами-то вы, пан Сульма, верите во все эти азотоксины?
С у л ь м а. По правде говоря, душа у меня к этим порошкам не лежит, отравой много не навоюешь…
В р о н а. Да, если бы у нас были биологические методы! (Внимательно поглядев на Сульму.) А химия вам что-то не на пользу. Неважно выглядите сегодня, пан Сульма.
С у л ь м а (неохотно). Это вам показалось, пан директор.
В р о н а. Нисколько не показалось. Глаза ввалились и… смотрите куда-то в сторону.
С у л ь м а. Плохо спал, пан директор.
В р о н а. Так или иначе, а не нравитесь вы мне.
С у л ь м а (грубовато). Я не баба, чтобы нравиться…
В р о н а. А жаль, сегодня у нас будут гости, думал и вас представить.
С у л ь м а. Как это гости? Ведь вы едете в Познань?
В р о н а. Поеду в одиннадцать. Конференция начнется после обеда.
С у л ь м а. А что за гости, извиняюсь?
В р о н а. Какие-то там ученые. Хотят посетить нашу станцию, посмотреть, как мы сражаемся с колорадским жуком. Вчера вечером мне сообщили из повята, из Рады Народовой.
С у л ь м а. Пускай глядят, я-то им ни к чему.
В р о н а. Наоборот, хочу вас представить, даже похвастаться вами. Только лицо у вас сердитое, сделайте его приветливей… Так вы будете в инсектарии?
С у л ь м а. Этот шестнадцатый надо пускать на опыление, в изоляторы…
В р о н а. Хорошо, найдем вас.
С у л ь м а возвращается к своему столу, пересыпает содержимое ступки в стеклянную банку, уходит направо. Врона провожает его взглядом, пожимает плечами, принимается за бумаги. Спустя некоторое время дверь из прихожей открывается и входит д е д у ш к а М и г а ч.
М и г а ч (осторожно, неуверенно ступая). Бог вам в помощь…
В р о н а. Здравствуйте. Вы по какому делу, отец?
М и г а ч. А я уже, сынок, не отец, а дед, зовут Мигач, дедушка Мигач. Я в приходе прислуживаю.
В р о н а. Я знаю вас давно, с самого детства. Что хотите, дедушка Мигач?
М и г а ч. Осмелюсь просить милости…
В р о н а. Милость просят в костеле, а не здесь.
М и г а ч. А говорили, что здесь, в усадьбе, то есть, теперича, на станции.
В р о н а. Ну говорите, что вам надо?
М и г а ч. Парнишки Морговяки сказали, чтобы я тут проведал про эту, как ее, колорадку…
В р о н а. Колорадку? А, колорадского жука? Да, это здесь, но зачем вам?
М и г а ч. Нам незачем, раньше мы про эту колорадку и не слыхивали. Да вот Морговяки сказывают, должна она нынче прилететь из самой Америки.
В р о н а. Хотите, может, включиться в проверку полей? Так это не здесь, а в гмине[3].
М и г а ч. Как же так, начальник? То здесь, то опять же — не здесь.
В р о н а. Гмина организует людей для проверки, обратитесь к солтысу[4], но сомневаюсь, чтобы вы подошли. Глаза-то у вас хорошие?
М и г а ч. Куда там, никудышные, да и с ушами все хуже.
В р о н а. Так как же вы сможете?
М и г а ч. Так говорю же, парнишки сказывали, должна прилететь еропланом из Америки.
В р о н а. Глупости болтают кулацкие сынки, а вы им верите. А впрочем, вас-то что это беспокоит?
М и г а ч. А как же, очень даже беспокоит, дети у меня там, в этой Америке… Сыновья, дочка… До войны письма слали, а в кажном письме по две-три бумажки лежали этих, как их, дуларов. Один раз аж пять их было! А теперича, сукины сыны, ни слуху ни духу от них, уже годов с десяток. Запамятовали, что ли?
В р о н а. Чем же я вам могу помочь, дедушка?
М и г а ч. А я так рассудил, ежели тот ероплан из Америки прилетит, может, поспрошаете, не знают ли чего про моих, про Мигачей из Нуерка, да почему, сукины дети, не пишут, бумажек не шлют. Старшего кличут Яном.
В р о н а. Хорошо, спрошу. А хорошая палка у вас найдется?
М и г а ч. Как же, как же, старому без палки никак нельзя. В сенцах оставил, чтоб повежливее было…
В р о н а. Так вот, встретятся вам эти озорники Морговяки, взгрейте их палкой, да как следует!
М и г а ч. За что же, пан начальник?
В р о н а. Не хотите, не надо. А мне не мешайте работать.
М и г а ч. Ладно, ладно, иду уже. Оставайтесь с богом, паночек. Только не забудьте поспрошать, когда эта колорадка прилетит еропланом. Оставайтесь с богом. (Уходит.)
Врона вынимает из ящика стола бумаги, кладет в портфель.
Входит Х э л я.
Х э л я. Что, уже в дорогу? Счастливчик!
В р о н а. Что еду в Познань? Охотно уступлю вам это счастье, Хэля, только вряд ли сможете выслушать три доклада и после каждого три часа прений.
Х э л я. Словом, трижды три. Ну раз так, поезжайте сами на свою конференцию. Впрочем… здесь намечаются гораздо более интересные дела, товарищ директор! Под самым боком у вас, но вы, разумеется, ничего не подозреваете…
В р о н а. Опять какие-то сплетни?
Х э л я. А, сплетни? Тогда ничего не скажу.
В р о н а. Ну, ладно уж, рассказывайте, вижу, что вам ужасно хочется рассказать.
Х э л я. Ничего вы не видите и не понимаете. Хоть у вас высшее агрономическое образование, но в каких-то вещах вы человек неграмотный.
В р о н а. Ладно, рассказывайте!
Х э л я. Так вот, я не уверена, знаете ли вы старую беседку в конце парка? Хозяйничаете здесь уже несколько лет, но сомневаюсь, чтобы вы провели там хоть один час. А жаль. Человеку с глубокой внутренней жизнью эта беседка может доставить приятные минуты.
В р о н а. У меня, товарищ Хэля, нет времени на «внутреннюю жизнь»…
Х э л я. Очень жаль. И все-таки загляните туда как-нибудь. Я, во всяком случае, привыкла вечерком, на закате, посидеть в беседке с книгой, почитать, пока не стемнеет, а потом… потом немножечко помечтать…
В р о н а. Что ж, после работы имеете полное право.
Х э л я. Спасибо, это уж мое дело. Вам интереснее будет услышать другое. То, что от леса до нашего парка не более трехсот метров, вы должны знать. Так вот, уже три дня на опушке леса появляется женщина! Приходит, садится под сосной и глядит на парк до самой темноты.
