Беглец из будущего сидел на носу лодки, любовался темной волной Амура, и глаза его предательски слезились.

«Разве не все реки одинаковые? — дивился он своему состоянию. — Почему именно от этой воды, от этих берегов — у меня аж сердце заходится? Особенно, после долгой разлуки… Или это и есть ощущение Родины?».

…Дючерские лодки шли гораздо медленнее казачьих дощаников, особенно, вверх по течению. Парусов нет, весел мало — гребцы уже проклинали свои плавсредства, которые их так радовали на Сунгари. Они бы с радостью сошли на берег — да не имелось уже под рукой телег, чтобы принять грузы. Хотя, и дорог нормальных в Темноводье тоже почти не было.

«В этом мы точно Россия» — улыбнулся беглец из будущего, вспоминая свою прежнюю жизнь — такую иллюзорную, такую ненастоящую. Дыры в асфальте, грунтовка со «стиральной доской» после дождей — а было ли это всё⁈

В общем, гребли из последних сил, матерясь на трех языках; конница вдоль берега уже устала поджидать непутевый флот — так что до устья Зеи добрались аж через две недели. Темноводный выглядел шумно, людно и внешне, вроде бы, благополучно. Он всё больше и больше походил на настоящий город. Махонький — но город. Поначалу на лодочную флотилию даже внимания не обратили. Но потом кто-то на берегу понял (или разглядел), что возвращается войско из дальнего похода — и началось! Заколотили била, народ повалил на берег, крики, шум!

Дурной пытался понять по косвенным признакам: как эти полгода прошли для Темноводного? Но туман неясности оставался непроницаемым. Не выдержав, он поручил старшим из казацкой сотни заняться выгрузкой дувана (строго под учет!), а сам устремился к острогу! По счастью, перед Большаком все почтительно расступались, дорогу не перекрывали. Вот и терем есаульский, старик Никифор уже сам спешит наружу.

— Всё ли благополучно прошло? — в волнении спросил Черниговский.

— Да, неплохо повоевали, — небрежно ответил Большак и сам спросил в волнении. — А у вас как? Был поход?

Никифор замер на миг.

— Был, Сашко.

— И как?

Старый атаман прищурился.

— Можа, Тугудая покликать, вин тобе годнее поведает? Или мне самому речити?

— Да не томи уже! — рыкнул Дурной, видя, что Никифор над ним издевается. — Тугудая после выслушаю, ты мне главное скажи!

— Побили Гантимурку! — разошелся в улыбке старик. — Тугудай — добрый воевода, и в хвост, и в гриву баягиров расколошматил. Те, кто выжил — с Шилкара ушли.

В этом и заключалась вторая часть плана. Угрозу с юга Дурной обезопасил лично. А вот для того, чтобы выйти на контакт с Россией, требовалось снова торить забайкальский путь, который открыл Бекетов. Но сделать это можно, только выбив оттуда конных тунгусов Гантимура, которые вернулись на исконные земли, сожгли Нерчинск. Так сказать, нужно ликвидировать «Читинскую пробку». Отчасти поэтому в южный поход взяли всего пять сотен воинов. Остальные требовались для похода западного.

Дурной долго думал, кому поручить эту операцию. Первым кандидатом, конечно, шел Ивашка. Но у него со многими оставались непростые отношения. Другой претендент — Никифор Черниговский — все-таки уже слишком стар, хотя, старик для своих лет выглядел на диво крепко. И тут Большак внезапно понял очевидную вещь: для войны с конным племенем и полководец такой же требуется. А у Тугудая имеется практический опыт войны, причем, в довольно больших армиях.

«Хан» к предложению отнесся совершенно спокойно. Подумал, не спеша, а потом выдал:

«Я сделаю это, если каждый воин моего войска будет выполнять любой мой приказ».

И пришлось собирать отдельный большой круг, чтобы продумать воеводскую должность, как его выбирать-назначать, какие у него полномочия. Все лидеры Черной Руси поклялись подчиняться воле воеводы в рамках его обязанностей.

В полк Тугудая вошла лодейная рать (несколько сотен темноводцев, зейских селян, часть гиляцкого ополчения) и почти тысячный конный корпус — все дауры, тунгусы и болончанский отряд. Пищалей у этого полка было всего пара сотен, да с десяток малых пушек на дощаниках. Большак провел с Тугудаем не один вечер, продумывая, как эффективно использовать столь разношерстное войско. Также, еще с осени среди солонов наняли с десяток шпионов, которые отправились охотиться в земли баягиров и заодно выясняли: где кочуют люди Гантимура, какие у него силы, как и чем вооружены.

Конечно, ввязываться в эту войну при неуспехе южного похода не имело смысла, и Дурной велел Тугудаю ждать вестей. Как только его «экспедиционный корпус» взял Мукден и освободил Абуная, командир тут же отправил на Амур пятерку самых надежных гонцов с приказом: выступайте!

Тревожно было Большаку все эти месяцы. Слишком привык он сам отвечать за свои придумки. И руководить непосредственно. Но любой правитель должен учиться делегировать обязанности. По счастью, опыт оказался удачным.

Тугудай, узнавший о возвращении Большака от своих драгунов, прибыл в Темноводный через два дня. Дурной стиснул его в объятьях, надарил несколько отрезов шелка. «Хан» слегка улыбнулся, но вежливо поклонился на русский манер.

— Спасибо, Сашика… Но я в походе получил немало добычи.

Затем они сели за стол, Дурной заварил по-китайски лучшего чая, из того, то удалось привезти из-за Стены, и принялся слушать своего воеводу.

— Я стал собирать войско еще до твоих вестников, — признался Тугудай. — Уже апрель начинался, скоро лед пойдет, тогда коннице Зею до лета перейти не удастся. Едва поступил твой приказ, мы выступили в поход. А лодейщики оставались ждать до чистой воды. В верховьях встретились с вольными даурами…

Дурной знал, что часть родов селилась на Верху еще со времен Кузнеца. То они лютовали и били всех, кто на пути попадался, то начинали платить ясак. Но ситуация с ними оставалась неопределенной.

— Я встретил старших рода Аола и Аярс. Оказывается, старый Лавкай давно уже помер, и сильного князя среди верховых родов нет. Помню, что ты запретил мне забирать людей под свою руку, так что переселяться на юг я им не предложил. Мы долго говорили, и я принял решение: позволил аярсам вернуться в Яксу… В Албазин. Все равно острог мертв уже лет пятнадцать. От имени Руси Черной я пообещал им, что они получат назад и городок, и все земли вокруг. А пристань и торжище останется за лоча. Про золотую речку Желтугу они тоже знают… Мы договорились, что та река останется общей, и каждый может в ней вольно промышлять.

«Ну, пусть пока так, — покачал головой Дурной. — Что там с золотом дальше будет — это очень всё в тумане».

— После того, Аярс, Аола и Улис согласились стать частью Руси Черной. Я рассказал им наши законы, и те князьям и старшим понравились. Воспротивились только доогины с подчиненными им тунгусами — шинкэн хала. Была небольшая война, но она почти не отвлекла нас. Лодейная рать подошла к середине мая, как раз, когда аярсы уже начали заселять городок и поднимать пашню вокруг…

Тугудай примолк. Видимо, что-то интересное случилось тогда… но «хан» решил об этом не рассказывать.

— Мы пошли на Шилку-реку. Конница перешла на правый берег, и пару становищ мы взяли и разграбили сходу. Через три дня на нас вышел Гантимур… Неплохая у него конница. Но он шел вперед, не думая. С дощаников нас прикрыли стрельбой, а потом ударный кулак моих копейщиков их рассеял. Гантимур неглупый, он сразу велел отходить. И почти две недели мне пришлось рыскать по гористым перелескам, пытаясь поймать баягирское войско.

— Не вышло?

Тугудай покачал головой, но улыбнулся.

— Они хорошо знают родные места. Но нам удалось другое: мы нашли их священное место. Лодейная рать отправила дощаники к Албазину, под прикрытие дауров, и с пушками, пешком добралась до того места. Конечно, баягиры захотели нас оттуда выбить… Несколько дней атаковали. И в лоб, и тайно. Наверное, тысячи две их мы там положили и попленили. А после того баягиры решили уйти. Поговаривают, что в одной схватке Гантимур был смертельно ранен. Но точно никто не знает.