Потери после первой атаки пока неясны, ехэ-цзяньцзюнь пытался окинуть общим взглядом перестраивающиеся отряды. Выходило больше трех тысяч. Но насколько? Непонятно. Неужели Бурни заманил в засаду и перебил почти тысячу воинов? В груди Уджи проснулся колючий страх. Страх, недостойный истинного воина!

— Вперед! — прорычал предводитель, и огромная конная масса стронулась с места — теперь уже не спеша.

Широкой рекой конница вытекла на открытое пространство, усыпанное телами первого натиска. Конечно, тут лежали не только воины Уджы, наверняка, немало чахарцев полегло в этой сече! А вон и сами чахарцы с найманами — выстроились тонкой волной. Что там было за их спинами — посланник императора разглядеть не мог, но по всему выходило, что мятежников немного: семь или восемь сотен.

Уджа подозвал старшего из тысячников.

— Атакуй их, — повелел ехэ-цзяньцзюнь. — Не увлекайся наступлением. Просто заставь их двигаться. Я хочу понять план мятежников.

Неполная (уже очень неполная!) тысяча начала разгон. Бурни вновь не принял схватки и начал отступать. Чахарцы уходили вглубь долины, и вдруг стало видно, что за их спинами, чуть правее, стоял немалый отряд.

Стоял! На ногах!

Эти мятежники, видать, пережили настолько тяжелую зиму, что вовсе без лошадей остались.

«Добьем их последними» — решил Уджа.

И тут Великое Синее Небо разразилось небывалым громом!

Уджа на миг вцепился в амулет, надежно укрытый под пластинами хатанги. Но опомнился. Конечно, это была не воля Тенгри. Тем более, что пеший строй неведомых врагов окутали облачка дыма. Пушки? Ручные ружья няоцян? Но откуда они здесь?

— Неужели на стороне Бурни сражаются подлые никань? — Тукай тоже быстро постиг природу страшного грома.

Постигла ее и первая тысяча, посланная на врага. Десятки, если не сотни тел людей и лошадей покрыли собой каменистое поле битвы. Уцелевшие со всех ног неслись прочь от побоища, причем, наездникам даже не требовалось подгонять коней.

— Вперед! Навстречу трусам! — заорал Уджа своему окружению.

Это всего лишь порох. У нежданных союзников Бурни оказалось огненное оружие. Но это нестрашно. Да, защитить от выстрела не может ни щит, ни доспех, но и стрелки огненного боя тоже беззащитны перед острой саблей. Главное, добраться до них. И как можно скорее.

— Собрать в кулак всех монголов! — раздавал указания Уджа. — Ударить по Бурни и добить уже изменника! А маньчжуров — на пехоту!

Это было прекрасное решение. Из-за тяжести доспехов маньчжуры были более медленными. Им за бунтовщиками, которы вечно убегают, не угнаться. А вот пеших стрелков они сметут одним ударом.

— Вперед! — Ехэ-цзяньцзюнь сам выхватил саблю из ножен и лично пошел в атаку. Он верил, что она станет решающей.

Чахарцы снова ожидаемо подались назад, едва заметили, что на них несется более двух тысяч воинов императора. Снова решили уйти под прикрытие бойцов огненного боя (кто же все-таки эти стрелки⁈). Но теперь эта пехота им не поможет! Ее уничтожит маньчжурский кулак.

Краем уха Уджа услышал новый слитный небесный грохот, но понимал, что сейчас смертоносный свинец и чугун летит не в монголов. И это его радовало. Через некоторое время стрельба стала хаотичной… и вообще прекратилась. Похоже, маньчжуры сделали свое дело.

К этому времени чахарцы с найманами прекратили отступление. Встали стеной, выставив копья и натянув луки. Войско императора сгрудилось огромной массой, так как из-за завалов камней и острых скал окружить мятежников не получалось.

«Ничего! Продавим! — радовался ехэ-цзяньцзюнь. — Так даже лучше — Бурни из этой западни никуда не убежит! Уничтожим весь мятеж одним ударом!».

Ему даже хотелось пробиться в передние ряды, чтобы самолично, своей рукой карать бунтовщиков. Эх, если бы, как в легендарные времена, вызвать Бурни на бой и собственной саблей снести его жалкую голову…

Увы, протиснуться вперед не было никакой возможности. Войско императора топталось на месте, лошади от толчеи и шума кусали друг друга. Может, отвести часть кавалерии назад? Они тут бесполезны. Вдруг маньчжурам нужна помощь?

И последняя мысль, словно, пробудила весь остальной мир, который остался за пределами схватки. Снова грянул слитный многоголосый грохот — ничуть не ослабевший от маньчжурской атаки. Он стал даже громче и сильнее! Тут же воздух вокруг Уджи наполнился криками боли и ужаса. Прямо на его глазах что-то влетело в соседнюю лошадь, снесло ее с места, протащило несколько шагов, а потом полетело дальше, ломая ноги коням.

Неведомые пешие стрелки не разбиты! И они стреляют прямо по нему!

— Назад! — заорал командующий не своим голосом, но монголы начали отступать без приказа.

«Нужно выйти на простор, отойти подальше от пушек и няоцян, чтобы осмотреться и понять, что случилось», — успокаивал себя Уджа.

Выкликая знаменосцев, что указывали дорогу, он повел войско чуть влево, так как помнил, что опасные пешие стрелки находились позади и справа. Увы, перепуганное императорское войско плохо слушалось команд: многие неслись, куда вёл их глупый страх. В том числе, чуть не прямо на смертоносные стволы орудий. Каким-о непостижимым способом враги умудрились быстро переместить их на новые позиции. Они успели перезарядиться и выстрелить снова. На этот раз смертоносный свинец достался глупым трусам. А те, кто благоразумно последовали за своим ехэ-цзяньцзюнем — остались целы.

Монгольская конница вышла на безопасный простор, и Уджа огляделся. Враг, действительно стоял на том же взгорочке, лишь развернув свой строй… А вот маньчжуры кружили очень далеко, почти у противоположных горных отрогов… И стало их, на первый взгляд, намного меньше, чем перед началом битвы. Приглядевшись, Уджа заметил то, на что раньше не обратил внимания: перед пешими стрелками, что стояли на некотором возвышении, располагался склон. Довольно пологий, но переполненный завалами из камней, обломками скал, трещинами.

— Проклятье! — прошипел полководец. — Не могли там маньчжуры верхом пройти. Да еще рысью…

Похоже, камни остановили их атаку, возможно, латники даже начали спешиваться — тут-то их и принялись нещадно обстреливать…

'Надо найти их командира и устроить ему выволочку первым, чтобы все увидели, что на нем лежит вся вина в неудаче, — озарило Уджу, и он спешно повел монгольскую конницу на соединение с латниками. Тем более, пока всё было спокойно: пешие стрелки не собирались покидать свою удобную позицию, всадники Бурни тоже не нападали — у мятежного циньвана осталось совсем мало боеспособных людей.

«У меня тоже» — зло подумал Уджа, но прогнал эту мысль от себя.

— Где ваш командир, трусы! — издалека начал кричать маньчжурам ехэ-цзяньцзюнь, грозно хмуря брови. Латники недовольно загудели, но молчали — все-таки монголов было в несколько раз больше.

— Там, — кто-то махнул рукой в сторону горного склона.

Уджа присмотрелся, и увидел вдалеке маленькую группу всадников. Нет, они не бежали с поля боя — всадники, наоборот приближались. Полководец ударил пятками свою лошадь и рванул навстречу. Он был уверен, что личная охрана следует за ним неотступно.

Однако, Уджа не успел наорать на старого седоусого маньчжура, который командовал латной конницей.

— Я бы наверху! — оживленно закричал тот издалека. — Я видел поле битвы! Плато этих странных стрелков непроходимо только с юга и с запада! Появись мы в другом месте — и бой сложился бы по иному, но подлый Бурни своим притворным отступлением заманил нас прямо под их пушки. А потом еще эта атака…

Кажется, старик собирался обвинить Уджу в бездарном командовании войском! Ехэ-цзяньцзюнь уже набрал полную грудь воздуха, чтобы разразиться руганью, но маньчжур сумел его опередить:

— Но мы всё равно победим, господин! Я всё видел сверху: с северо-востока плато, где засели стрелки, плавно спускается вниз — там совершенно открытый проход. И туда можно спокойно пройти по ложбине. Отдай мне приказ — и я смету этих жалких врагов! Пусть твои воины отвлекут мятежников ложной атакой, а я ударю им в спину…