У нечеткого рубежа света кострового один за другим появлялись воины: верховые, пешие; дауры, ачаны, казаки. Сотня, а то и не одна. Болончанцы. Обыграли, гады! Но как? Как⁈

— Всем стоять! — властный окрик заставил темноводцев замереть. — Пищали наземь! Иначе — смерть! Быстро!

По одному, чернея лицами, те подчинились.

— Не будете дергаться — живы останетесь! — разнеслось из темноты. А потом голос сильно обмяк и оборотился к одному человеку, к Ивашке. — Поздорову, Иван Иванович.

— Поздорову, Ляксандр… Амурович, — хмыкнул Ивашка, за насмешкой пряча клокочущую ярость.

Он встал, чтобы хоть чуток увереннее себя чувствовать, сунул руки за пояс, дабы не выдать волненья.

— Вижу: ждал меня, — улыбнулся Дурной, выходя в отсвет костерков.

— Ждал, да не так…

Сашко виновато развел руками.

— На всё воля Божья.

— Божья… — Ивашка удивленно повторил тяжелое слово. — Божья… Да как такое выйти могло⁈ Я же сам грамотку видел. То была рука Бахаева!

— Рука Бахаева. А вот слова он мои выводил. Ты же с друзьями своими очень сильно хотел в это поверить, так как дела ваши становились всё безвыходнее. Так хочется, чтобы у сложной проблемы нашлось простое решение…

— Ты мне про меня-то не сказывай! — заорал Ивашка и вдруг ровно взбесился. — Сука!

Глаза заволокло чем-то красным! Лицо Ивашки полыхало от ярости, в груди клокотало. Он выхватил саблю и, забыв обо всем, кинулся на человека, который всё ему сломал.

…Сначала он услышал грохот, потом увидел облако дыма. И только после пришла боль.

— Стоять! — Дурной раскинул руки. — Никому не двигаться! Я же велел не стрелять!

— Я испугался, — раздался из-за спины голос Аратана. Гаденыш даже не пытался скрыть, что врет.

— Отошли все! — зарычал старый атаман на бутаковскую свору.

Убедившись, что те не собираются мстить за своего предводителя, он бегом кинулся к Ивашке, который лежал на земле, дергался и сипел. Здоровенная свинцовая блямба влетела тому в правый бок и не вышла. Кажется, ниже печени, но пойди тут разбери. Из дырявого живота толчками выходила густая черная жидкость.

— Найдите Олешу! — заорал он своим. — Быстро!

«Надо рану зажать, — только и пришло Дурнову в голову. — А то от кровопотери сдохнет…».

Надавил обеими ладонями на живот. Грязными, но что тут поделаешь?

Ивашка повернул бледное лицо к своему недругу.

— Да уйди ты… — с густой тоской в голосе бросил он. Попытался оттолкнуть его руки, однако, сил не было. Кажется, болевой шок еще не прошел, или местные суровые мужики вот настолько могут презирать боль.

— Паскуда, — обессиленно выругался «Делон». — Хучь, в час мой последний оставь мя…

— Ты бы лучше так не ругался… в час свой последний, — старый атаман шутил, хотя, в глубине душе ныл страх: от таких ран люди подыхают на раз-два.

— А шо? — невольно поддержал игру Ивашка. — Создатель осерчает? Так нету твово Создателя, Дурной! А ежели есть, то он такой гад, что ему я боле люб, нежели ты.

— Ты полегче-то, — Дурной покосился на окружающих. — Итак понятно, кто богу люб. Это ведь ты с дыркой в пузе лежишь, а не я…

— Да уж ведаю! — огрызнулся тот. Потом тихо заскулил, обливаясь слезами; видно боль начала захватывать тело. — Одну ошибочку я совершил! Одну-разъединственную! Тебя пожалел… Ведь разумел же, что не приймешь ты мово пути. Непременно поперек встанешь… А ить пожалел! Надо было порешить тебя на Шунгале. Всё за то говорило… Ошибся я.

— Ну, мне-то не заливай, Артемий Васильевич, — шепотом оборвал его старый атаман. — Не в жалости дело. Нужен я был тебе. Кораблик темноводский ты сколотил, как смог. А вот плыть на нем в прекрасные дали не выходило. Не знал как, не знал куда. Верно ведь? Вот я тебе и нужен был. Позарез нужен.

Ивашка игнорировал эти слова. То ли считал спорить выше своего достоинства, то ли его от боли в потрохах выворачивало.

— То, что ты мне жизнь оставил, Ивашка, — продолжал Дурной. — Это лучшее, что ты сделал. Рассказал бы еще сразу всё по правде — вообще отлично было б. А вот этого всего, — он мотнул головой на своих воинов с луками и пищалями, на согнанных в кучу бутаковцев. — Наоборот не было.

Защитник Темноводья продолжал тихо плакать, корчась от боли. Но, кажется, слушал.

— В другом ты ошибся, дружище. В том, что можно использовать меня втемную. Дело даже не в том, что я рано или поздно всё разведаю… Вот смотри. Ты решил, что я эдакая Золотая Рыбка, которая будет делать в твоем княжестве всё лучше и лучше. Привез меня в Темноводный. Рассказал мне, как всё у тебя чудесно и замечательно. И, допустим, я поверю. И начну всё, как та Рыбка всё улучшать.

Его руки уже полностью пропитались ивашкиной кровью, было липко, грязно… жалко.

— Но так не работает, Ивашка. Если ты мне дал ложные сведения, да еще сам в эту ложь веришь, то и проблемы имеющиеся — не исправятся. Как крышу на доме ставить, в котором стены нет? Можно обманывать себя и других сколько угодно, проблемы от этого не исчезнут и не решатся. А я еще и не слепой… Я видел, как хлипко то, что ты построил. Не злись на меня. Ты многое сделал. Но ты всегда любил простые решения. С наименьшими затратами. Главное, достичь желаемого, а как оно вышло — неважно. Вот из таких решений ты свое княжество и склеил. Но чем сильнее ты людишек примучивал, тем сильнее им от тебя отклеиться хотелось. Понимаешь?

— Ты-то больно ладно всё склеил, — прорычал, стискивая зубы Ивашка.

«Это хорошо, что лается, — улыбнулся Дурной. — Значит, в сознании. Надо его еще сильнее забалтывать».

— Это не мне судить, — сказал он вслух. — Думаю, не сильно ладно. Я свое Темноводье мыслил и под людей подгонял. Под русских, дауров. А ты под свое Темноводье людей подгоняешь. Чуешь разницу? То люди сами хотели строить, а это — хотят разрушить.

— Який ты распрекрасный, Сашко! Прям наглядеться на тебя не могу! — Ивашка сплюнул и закашлялся.

Тело его сотряслось, руки Дурнова соскользнули, кровь снова потекла из раны…

— Уйди теперя. Всё баял? Тако дай уж подохнуть непутевому твоему есаулу!

— Ну, нет! — старый атаман с новой силой надавил на бок Ивашки, заставив того застонать. — Ты тоже будешь строить мое Темноводье! Ты ж у меня самый лучший строитель!.. Ну, где там Олеша!!! — заорал он в темноту.

— Бегу! — отозвалось вдалеке.

Когда щуплый даос, наконец, прибежал, Ивашка почти не брыкался. Китаец уже слышал, зачем его позвали, так что был наготове. У Бяо даже вопроса не возникло: зачем мы спасаем того, кого пришли убивать? Даже в глазах ничего не промелькнуло. Он просто мешком плюхнулся на колени возле пациента, напротив Дурнова и сунул тому в руки кусок шелка — застиранного, но чистого.

— Закрой рану этим, — тихо сказал Олеша и сразу протянул Ивашке бумажный кулечек с измельченной травой. — Защитник! Возьми в рот! Жуй!

«Защитник» вяло сопротивлялся, но все-таки Бяо удалось запихать тому в рот загадочный сбор.

— Надо! Жуй! Жуй! — подбадривал даос главного врага своего главного друга. — Мочи слюной!

Одновременно Олеша доставал из сумки богато вышитый чехол, из которого торчали бронзовые… вязальные спицы, что ли?

«Он же их сейчас Ивашке в пузо засунет! — озарило Дурнова. — Свинец доставать станет. Грязными спицами!».

Вообще, о санитарии думать уже поздновато, но старый атаман решил перестраховаться.

— Эй, гопота! — крикнул он притихшим бутаковцам. — Кипяток у вас есть?

Те потрясенно молчали, зажатые десятками стволов со всех сторон, но кто-то растерянно выдавил из себя:

— Сбитень есть… атаман.

— Тьфу на тебя! — вызверился Дурной. — Ну, а вино зелено?

Ему спешно протянули бурдючок, остро воняющий неочищенной самогонкой. И вовремя: беглец из будущего повернулся к пациенту, как раз, когда Олеша отнял тряпицу от раны и собирался уже поливать ее водой.