Вздохнул зацепил обломок паучьей лапы с острым наконечником. Бросил. Попал! Попал отлично, хитиновый шип вошёл прямиком меж разведенных в стороны жвал, воткнулся во что-то мягкое и закачался. Паук даже не дернулся. Ну вроде помер.

Я откинулся на стену и закрыл глаза. Разом накатили усталость и боль. Я ощущал каждый кусочек своего тела и каждый кусочек его болел. Особенно те, которые сейчас пострадали от шипов на спине паука. Вот ведь твари, кровь ядовитая, слюна ядовитая, на лапах и шипах яд. И как сами себя не потравили.

Да и демоны с ними. Сейчас приду в себя, отдохну немного, отдышусь и пойду в Дол доклады докладывать. Птички словно сошли с ума, орут чего-то истерят, летают возле меня, обдавая ветром от взмахов крыльев, едва не касаясь меня ими. Я открыл глаза, взглянул на склеп, полностью заполненный кучками летающих птиц. Они метались по залу, и я не понимал, как они не сталкиваются друг с другом. У них было пиршество. Они хватали тела мертвых пауков и утаскивали из наверх, под потолок. Странно, но сверху не падало ничего. Ни костей, ни шкур, ни хитиновых когтей. Птички все ближе подбирались к главному блюду, но приниматься за него не торопились. И правильно!

Тело паука задрожало, выгнулось, брюхо пошло волнами, словно выталкивая что-то. Я с интересом смотрел на происходящее, но прополз пару шагов к запримеченному самострелу. Положил его на ноги, морщась и корчась от боли взвел, наложил болт. Не понадобилось.

Брюхо паука раздулось, по нему прошла волна, мышцы сократились, сжались и на пол выкатилось яйцо. Большое, мне по грудь точно будет, не слишком пузатое, скорее вытянутое, оно переливалось отвратительным желтым, переходящим в тошнотворный болотный, сменяясь кроваво-красным, и через яркий оранжевый, возвращаясь к едкому желтому.

Я прицелился в яйцо, но стрелять не стал, я и самострел поднял лишь чтобы проверить смогу ли удержать его левой рукой. Смог, чем и остался удовлетворён.

Паук больше не дергался, яйцо замерло, но продолжало играть в краски, переливаясь, отбрасывая на стены причудливые тени. Призрак висел над саркофагом и задумчиво смотрел то на меня, то на яйцо. Птички продолжали летать по склепу, но яйцо старательно не замечали. Лишь раз, одна из птиц подлетела к нему слишком близко, задела на вираже краешком крыла. Короткая вспышка, тонкий оборвавшийся писк, и обугленное тело птички падает на пол. Остальным это стало уроком и к яйцу больше они не приближались.

Я потянулся, хрустнув спиной, привлек на мгновение внимание призрака, тот пристально взглянул на меня и отвернулся к яйцу.

Суть молчала. Любая. Ни благословений, ни подарков, ни награды. Ничего. Я ничего особенного и не ждал, но можно же было как-то отметить, что я такую тварь завалил. Но Суть молчала.

Я закрыл глаза. Сейчас отдохну немного и пойду в Дол. Хотя нет, я сперва помародерствую, раз уж суть не дала ничего, то паук-то наверняка чем-то поделится. Да и в саркофаг не плохо было бы попытаться заглянуть, я слышал там крышка треснула. Может паук приоткрыл ее немного. Я на это сильно надеялся. Оправдаются ли надежды посмотрим позже, а сейчас мне надо было просто посидеть и отдохнуть.

— Твоя есть убить, вместилищ наш Бог! За это твоя мучительно умирать!

Мерзкий скрипучий голос, заставил меня вздрогнуть, открыть глаза и взглянуть на саркофаг.

— Твоя есть убить вместилищ для наш Бог. За это твоя мучительно умирать!

Странный, скрипучий, вызывающий отвращение голос заставил меня открыть глаза. Взглянуть на саркофаг, криво поморщится и счастливо улыбнуться.

Морщился я от того, что ничего хорошего то, что происходило на сломанной крышке саркофага, мне не обещало. Сморщенный коричневокожий коротышка в коричневом же плаще до пят, взгромоздился на раздавленную пауком плиту. По бокам от него нервно приплясывая на камне и кидая в мою сторону не хорошие взгляды расположились две обезьяноподобные зверушки. Их кулаки могли стать весьма весомым аргументом в любой драке и судя по всему часто становились. Но у обезьян, кроме кулаков, никаких достоинств больше не наблюдалось. У сморщенного же старика был посох. Длинный кривой, странно закрученный на верхнем конце, украшенный колокольчиком и чьим-то пушистым хвостиком, он не производил впечатление боевого оружия, вроде дубинки, а на орудие магическое ещё как походил. И вот он, а также кулаки обезьян и злобно выпяченная нижняя губа коротышки заставляли думать, что уже полученные синяки и ссадины не последние. И слова коротышки это подтверждали.

— Твоя хотеть вредить бога! Вредить бога нельзя! Все, кто делать вреда бога — дураки! Все, делать вреда бога — умирать! Ты делать вреда. Ты дурак. Дурак умирать. Умирать долго. Моя делать дурак очень больно. Моя радоваться! Бога радоваться. Все довольный.

Я не слушал, что он несёт, какими способами хочет меня убить, какие кары и проклятья насылает, я улыбался. Мило так, открыто. До боли в порванных губах. Я улыбался тому, что передо мной не пауки. А это уже само по себе приятно. Передо мной люди, а значит никто не станет плеваться паутиной, никто не забрызгает ядовитой слюной, не обольет застывающий в камень кровью.

Продолжая глупо улыбаться, я нахмурил брови. От коротышки это не ускользнуло, он повысил голос почти до писка и углубился в подробности того, какими способами он может меня убить. Я вновь не слушал. Я осматривал себя.

У мелких пауков кровь и слюна каменеют на воздухе. Огромная тварь, облила меня кровью полностью, но одежда не закаменела. Почему? Я понимал, что задаю себе этот вопрос, не совсем вовремя. Злобный коротышка продолжал вещать о моей скорой, страшной, мучительной и очень болезненной смерти. Но его мне слушать не хотелось. Я его вижу, если он что-то начнет делать, успею среагировать. Или не успею, тело все изранено, отравлено, избито и устало. В общем все равно, надо отвлечься, чтоб коротышку не слушать.

Так почему? Почему одежда моя и кожа не превратились в камень? Может быть потому, что это паук другого типа? Как у пчел. Матка из совсем не похожа на рабочих. И я почему-то в этом уверен, хотя и пчел толком не видел. Да и демоны с ними. А может быть это и вовсе не паук? Шесть глаз, шесть лап, передние лапы и глаза похожи, да и тело тоже, но задние ноги. Задние ноги слишком коротки, к тому же не похоже, что бы эта туша много ходила. Уж слишком она медлительная и неповоротливая. А с другой стороны будучи беременной, таким вот немаленьким яичком, не особо побегаешь.

Даже интересно, этот сморщенный, сам ее обрюхатил, или нанимал кого? Или в их племени, к подобной чести, с рождения готовят. Ох! Если у сморщенного есть племя, наша встреча может вылиться в весьма серьезные неприятности. Для обеих сторон. Я хоть и был едва живой, но позволять себя убить просто так не собирался. Ни в тот момент, ни позже если сморщенное племя решит отомстить за смерть шамана или мага, или кто он им там, демон его разберет. А в том, что мне придется его убить я уже не сомневался. Не хочется конечно, но придется, иначе он убьет меня.

Коротышка отвлёк от мыслей, привлек внимание к себе, тем, что с размаху врезал концом палки по крышке саркофага, а затем закругленным ткнул в меня.

— Твоя повезло! — серьезно сказал он. — Твоя увидеть рождение бога. Потом твоя умереть и никому не рассказать. Но твоя повезло. Я сама завидовать тебе.

Он поднял руку, сложил пальцы шалашом, поднял вторую руку, и возле колокольчика появилось жёлтое сияние. Коротышка на какое-то время замолк, закрыл глаза и что-то беззвучно шептал. Сияние на посохе разгоралось ярче, делая мир вокруг светлее. Он все еще оставался мрачным, но уже не таким темным.

В куче паучьих и птичьих тел я углядел самострел. Подвинулся к нему, дотянулся вытащил, отряхнул. Попробовал правой рукой, бесполезно, опухоль немного спала, цвет пальцев уже не так пугает, но все равно полноценно работать они ещё не могут. Взял в левую руку.

Коротышка заговорил вновь. Он продолжал на все лады обещать мне скорую и весьма болезненную смерть. Слегка путался с тем, кто именно меня убьет, не то он сам, не то бог. Только я не понимал, сколько не пытался, родился ли его бог или он сидит в этом яйце. Но коротышка своего добился. Теперь я слушал его внимательно. Я даже кивал.