Преодолевая отвращение, я спустился вниз. Подошел к тому месту где сидел, когда все началось. Вот кучка пепла от мастерового, даже перчатка в ней лежит, хотя странно, он вообще никак не принимал участие в драке. Едва только что-то началось, как он упал и больше не поднимался. Вон лежит молодчик, что попытался взять девчонку в заложники. Он сам вырвал себе глаза. Я замер.

Мне было дурно, тошнота накатывала волнами, я совсем не хотел смотреть на то, что увижу. Но я наклонился над безглазым мертвецом. Сам вырвал себе глаза и теперь лежит, сжимая их в кулаках. Он умер, но перед смертью он вырвал себе глаза. Глаза! Где-то я уже видел, что-то подобное. И я помню где. Похоже мне предстоит серьезный разговор не только с Елизаром. Хотя прежде всего с ним, если богиня не решит поговорить раньше. Если же нет, то мне полезно будет узнать насколько тесно они дружат. Богиня и Елизар. После мертвеца, вырвавшего себе глаза я почти уверен, что он работает на нее.

Я вздохнул. Ну работает и работает, что с того. Конечно, я все равно с обоими поговорю, но для меня это ровным счетом ничего не меняет. Я повернулся я в зал и замер.

Кучка пепла от мастерового, безглазый мертвец, чего-то не хватает. Было что-то еще. Или кто-то. Точно!

Я улыбнулся, взглянул на стол с двумя тарелками. Странно, но они не пострадали, не разбились и даже каша не пролилась. Из одной ела проткнувшая мне руку девчонка. А из второй ее слишком беспокойная и очень голодная мамаша. Я не знал, что с ней стало, но помнил, как она начала растворяться, превращаясь в черную лужу, едва в спину ей уперлось чужое колено.

Я глянул под стол, еще раз все осмотрел на столе. И снова под стол. Ничего, ни черной лужи, ни еще одной горки пепла.

— Потерял что-то? — нахмурившись спросил Данкан. — Ты бы сел, я не лучший лекарь и эффект моих чар короток. Скоро ты перестанешь меня любить. Очень скоро и очень сильно перестанешь.

— Где баба? — не обращая внимания на его слова, спросил я.

— Какая баба? — Подскочил Евсей поивший или кормивший в это время Якова, отложил посудину в сторону. Прохор придвинулся. Данкан нахмурился, словно пытался что-то вспомнить.

— Какая еще баба? — хохотнул Евсей, — Ты чего, Михей, понимаю, возраст, но не сейчас тебе о бабах думать. Или тебе пепельник мозги расплавил? Не было никакой бабы.

— Была, — криво усмехнулся я, начиная понимать, о чем говорил Данкан, плечо начало покалывать. Сильно покалывать, словно кто-то раскаленной иглой тыкал. Пока не глубоко, но с каждым уколом все глубже. И в руках у него уже не одна игла. — Была, — прохрипел я, против воли хватаясь за плечо. — Тут два мастеровых сидели, один вот он, — я кивнул на кучку пепла. — Второй наверху. Такой же. За этим столом девочка с мамой или теткой. Тетка все ела быстро, девочка в тарелке ковырялась. Когда все началось тетку он, — я кивнул на безглазого мертвеца — он ее коленом к столу прижал, она таять стала, черным маслом. Девчонка наверху, этот сам себя убил. А баба где? Не вижу ни лужи, ни пепла, ни тела.

Не стоило мне так долго, так громко и так эмоционально говорить. Едва только я закрыл рот, как плечо словно взорвалось. Я ничего не видел, не чувствовал ничего, кроме прожигающей насквозь боли. Словно внутрь мне запустили сотню острозубых червей и каждый из них сейчас считал своим долгом не откусить от меня кусок, а просто перемолоть плоть в фарш. Сделать из меня такую человеческую фрикадельку.

Не помню, как я добрался до лежащего прямо на полу Якова. Я помню только его смотрящие на меня глаза и короткий кивок головой. Я кивнул в ответ и шлепнулся рядом.

Постоялый двор наполнился людьми. Они бегали вокруг, кричали чего-то отдавали глупые распоряжения и мне в том числе. Кто-то в темно-синем плаще в пол страстно хотел, чтобы я позаботился о чем-то он даже не поленился присесть возле меня на пол. Но появившаяся из тумана зло смотрящая, скрестившая на груди фигура Данкана заставила человека в плаще убраться.

Я ждал. Я ждал, что богиня призовет меня. Я хотел задать ей несколько не самых приятных вопросов. Но голубоватое сияние не появлялось. Богиня не призывала. Даже весточку не передала. Но она и раньше этого не делала. Мне оставалось только ждать.

Нас с Яковом разместили в доме местного лекаря, под неусыпным присмотром последнего. Данкан не появлялся. Он был слишком занят бегач по Стожку, разглядывая рисунки на стенах домов и разыскивая следы сбежавшей бабы. Они нашлись, черная липкая едва заметная полоска из маслянистых капелек уходила к заднему входу и терялась сразу за порогом. Все были слишком заняты, дракой, чтобы обращать внимание на заднюю дверь, тем более, что ее и не видно из общего зала. За порогом следы пропадали. И как Данкан не рыл землю носом, как не запугивал местных, он ничего не нашел. Баба как в воздухе растворилась.

Делать в доме лекаря было отчаянно нечего, лежать и смотреть в потолок очень скучно. Лекарь оказался весьма недружелюбным человеком и настрого запретил вставать, пригрозив в случае ослушания, что привяжет. И привязал, когда Яков его не послушал.

Я на себе проверять не стал. А потому развлекался тем, что думал. И чем больше думал, тем больше приходил к выводу, что богиня слишком увлеклась. Я понимал, что она хотела, чтобы я получил что-то, что сейчас находится у Данкана, но выпустить в свет такую тварь это уже слишком. Даже для богини, убившей триста человек, просто потому, что хотела снять с меня ошейник. Как она собиралась ее контролировать? Что было бы если бы я не поехал? И что случилось бы с ее планом, если бы пепельник меня убил? Слишком рискованно для нее. Она столько сделала, она так долго ждала, и выбросить все, лишь потому, что не могла подождать ещё пару месяцев, пока Данкан не решит, что я готов? Она же не полная дура. Но я был уверен, что за всем этим стоит она. С этой уверенностью я покидал Дол. С ней же и возвращался. Но если, уезжая я испытывал лишь интерес и любопытство, то возвращаясь хотел закончить со всем этим, любым доступным способом.

Лучик солнца отразился от резного хрустального стакана на тонкой ножке, отскочил к тарелке, пробежался по золотой каёмке, скатился внутрь. Попытался выбраться, соскользнуло обратно, снова попытался и снова не вышло. Метнулся тогда к одному краю, к другому, разбежался, прыгнул и… погас. Он лишь немного не долетел до края. И как знать, если бы долетел, то может быть спасся.

Старший Магистэр Руовирио Дарджален вернул тарелку на стол, наклонился, посмотрел на хрустальный бокал поверх краев тарелки, перевел взгляд на окно, прикинул куда должен упасть луч, и сдвинул стакан на ноготь. Подхватив со стола глиняную кружку, он с разворота, словно молодой бунтарь и повеса упал в кресло. Засмеявшись отсалютовал кружкой невидимым богам и жадно отпил. Пиво не крепкое, по мозгам не вдарит, и ног не сломит, а жажду утолит. Хотя Руовирио не испытывал никакой жажды. Ему просто хотелось веселиться. Редко, когда бывает такая возможность, еще реже она совпадает с желанием и совсем уж редко с настроением. Сегодня совпало все.

Он взглянул на окно, нет, нового луча не будет. Солнце окончательно ушло, и теперь если ему и удастся пробиться через тучи, оно при всем желании не попадет на стол. Хотя, можно передвинуть зеркало, поймать луч вон там, поставить еще одно зеркало здесь и здесь и быть может здесь и тогда ему удастся вновь направить луч на стол, с другой стороны.

Это было бы интересно, но Руовирио представил себя бегающего с зеркалами по комнате и засмеялся. Нет, он слишком стар для всего этого, слишком обременен должностью, слишком известен и уважаем, чтобы вот так как мальчишка ловить солнечный лучик. Хотя это и могло бы быть очень занимательно. Занимательно, но не больше.

Он опустил взгляд в пол, устало надавил пальцами на глаза. Куда делся тот дерзкий мальчишка, только что получивший на палец перстень университета? Где тот, кто не слушал приказов, шел по головам, рисковал, совершенно забывая, что значит осторожность? Где он? Все так же здесь, под состарившейся оболочкой, которая не может без страха и скрипа и с лавки поднялся. Но не сегодня!