— Объяснил, — покачал головой Елизар. — Я хочу подробностей! Что, для чего и почему. Я же должен понимать, кого мне выбирать. И давай без политических игр, ты знаешь, я не отстану, пока не буду понимать все.

— Старый сухарь! — засмеялся князь. — Ты можешь хоть раз в жизни сделать то, о чем я тебя прошу, поверив мне и не выбивая из меня деталей?

Елизар покачал головой. Князь поморщился, вздохнул и хитро прищурившись, заговорил.

Нож мягко входил в кусок копченой свинины, по одному отделяя волокна от кости. Елизар задумчиво смотрел в тарелку, медленно водя ножом по мясу, с каждым проводом погружая его чуть глубже. Ему не нравился план князя. Не нравилось все, начиная от самого факта покупки раба и заканчивая целью, которой покупка должна послужить. Но и князя он понимал. Ему нужны гарантии. Гарантии того, что с сыном его ничего не случится. Расков преданный человек и он на предательство не пойдет. Но кто скажет такое о его сыне? Мальчишке едва исполнилось пятнадцать, и Елизар еще помнил себя в его возрасте. Кто знает, на что он окажется способен, оторвавшись от присмотра родителя. К тому же в столичном городе огромное количество соблазнов. Доступные женщины, карты, кости, выпивка, когда никто не задаст лишних вопросов. Дворянину не задаст. Или задаст, и это может кончится плохо. Женщины могут обвести любого мужчину вокруг пальца, заставить его делать то, что она хочет, вплоть до убийства. А карточный долг придется возвращать. И хотя о Алеке Раскове он никогда не слышал как об игроке или волоките, но гарантии не помешают. И все же, использовать так неприкрыто раба.

Нож прорезал мясо и заскрежетал по тарелке. Елизар вздохнул и повторил про себя план князя. Купить раба, подарить его пострадавшему во время недавнего нападения старику Раскову, поручить тому полную заботу о временном инвалиде, но ключ к заклинанию от ошейника оставить у себя. Расков, конечно, будет знать, для чего ему подарен раб и сделает все, чтобы его отпрыск вел себя как подобает. Иначе. Иначе он умрет и сам, если с сыном князя что-нибудь случится. Не дай то боги!

— Так что? — не выдержал князь. — Ты купишь мне раба?

— Куплю, — мрачно кивнул Елизар. — Куплю, но мне не нравится твой план.

— А мне не нужно, чтобы он тебе нравился. Мне нужен раб!

— Я куплю раба. Но есть еще что-то, что я должен знать? — князь промолчал. — Ты же понимаешь, что подобный подарок заронит недоверие между нами и Расковыми?

— Понимаю, — князь широко улыбнулся.

— И ты готов на это пойти? Ты же сам сказал не так давно. Сегодня! Ты сказал мне сегодня, что хочешь приблизить их семью, а такими действиями ты ставишь приближение под угрозу.

— Не беспокойся об этом. Расков умный старик, он все поймет. Просто купи раба.

— Хорошо. Но мне кажется, нет, я уверен, что нужно купить двоих.

— Двоих? Зачем?

— Одного можно совершенно без мозгов, его мы отправим в шахту к Расковым. Это слегка повысит доход старика и нивелирует его обиду. А второго, лучше поразумней, и вот его уже поставить к Вильямину. И оба они должны уметь обращаться с киркой. Расковы же все еще помешаны на собственной шахте?

— Благодаря ей и живут.

— Вот и хорошо. Пусть раб носит старика в шахту, пусть ломает породу при нем. Старик будет доволен.

— Я знал, что ты придумаешь что-нибудь подобное, — засмеялся князь, наливая в два стакана вина и пододвигая один к Елизару.

— И все-таки мне это не нравится.

— Держи, — князь положил на стол бумагу, скрепленную сургучом. — Императорское дозволение на покупку рабов в нужном количестве, — ответил он на не заданный вопрос друга.

— Мирир еще копает Соль в шахтах?

Князь кивнул и опрокинул в рот полный стакан вина, утер губы тыльной стороной ладони, и, вздохнув, спросил, меняя тему:

— Ты помнишь, каким был Дол двадцать лет назад?

— Большим! — широко улыбнулся Елизар, отпивая вина.

Они проговорили до утра, вспоминая прошлое и то, какими они были. Они смеялись над шалостями и вспоминали глупости, свойственные молодости. Не обошли они и тех, кто когда-то был рядом с ними. Князь лишь старательно избегал больной для Елизара темы и тот был ему благодарен. Когда же воспоминания закончились, они перешли к политике, к тому, что происходит в столице. Кто впал в немилость, а кто, напротив, вышел из нее. Князь, улыбаясь, поведал о новой фаворитке императора, и о том, как шушукается двор, обсуждая за спиной ее уродство, и как нахваливают, глядя в глаза.

— Она и в правду такая страшная? — не удержался от вопроса Елизар.

— Я бы не сказал, — жуя кусок мяса, ответил князь. — Она хромая, одна нога ее сильно короче, а улыбаться она может только одной стороной лица, но в целом ничего себе. Пока молодая, с возрастом станет хуже.

— И императрица не возражает?

— А когда она возражала? Горбатого могила исправит. И наш досточтимый император весьма горбат на слабый пол.

— А наследник?

— Ты знаешь, я с трепетом жду, когда он взойдет на трон. Жду и боюсь этого. Весьма перспективный молодой человек.

— Молодой? Ему ведь уже тридцать?

— Двадцать семь. И без него не принимается решений. И в военной сфере тоже. Ты слышал, что творят Безхили?

Они пустились в обсуждения соседей, торговых сделок империи, и возможных военных операциях. Елизар жадно впитывал новости из первых уст. Он знал большую часть из них, но одно дело слухи, а другое, когда сам князь рассказывает тебе новости.

И только когда первые солнечные лучи осветили стол, разошлись.

Три дня спустя черно-красная крытая дорожная повозка в сопровождении шестерых вооруженных солдат выехала из Дола и неспешно покатила в сторону шахт, где добычей Соли руководил халкан Мирир. В повозке, не забыв прихватить требующие срочного рассмотрения дела, и пару толстых книг скучал Елизар.

Еще пять восемь дней спустя он, морщась, от тяжелого запаха, поднимающегося из шахт, ступил на пыльную землю шахтерского городка.

Старик, умер той же ночью. Вместе с ним ушли еще двое. В лагере рабов нет похорон, нет поминальных молитв, нет обрядов. Мы не имеем имен, у нас нет родных, что похоронят, как подобает. Наши тела будут свалены в яму и забросаны мусором. Так говорят, но никто не знает наверняка. Мертвые просто исчезают, и их место занимают новые рабы. А те, кто еще живы, спускаются вниз и ломают камень в надежде найти жилу Соли, чтобы хоть последний день жизни прожить лучше. Но это редко и мало у кого получается. Так и живем, гнем спину в шахте днем и надеемся не замерзнуть ночью.

Так и живем. День за днем. Мы развлекаем себя пустыми разговорами с теми, чье тело завтра волоком протащат через лагерь и чьего имени не вспомнить никогда. Чужие жизни, чужие истории, чужие воспоминания сливаются в один нескончаемый поток фактов, домыслов, событий. Но они не имеют значения. Все, что нужно это пережить день. В жизни раба есть только один день. Завтра может не наступить.

Так и живем.

Надсмотрщик подцепил тощее, грязное тело крюком и потащил мимо мрачно смотрящих на покойника мужчин. Еще один. Уже девятый за ночь. Нас все меньше, вчера прибыла новая партия, а сегодня двоих из них уже утащили в яму. И это странно, новичков в первый день не плохо кормят.

— Жмур!

Крик заставил оглянуться. Еще один. Десятый. Ночи все холоднее, пайка все меньше. Если раньше в похлебке попадалось хотя бы тухлое мясо, то теперь нет и его. Похлебка превратилась в воду с луковыми очистками и вонючей затхлой травой. Если повар сподобится бросить хоть горсть крупы, это почти пир, а если с жуками, так и мясо. От вкуса еды выворачивает, но это зеленое месиво единственное, что у нас есть. И этого недостаточно. Если халкан не сделает ничего, то скоро сам пойдет в шахту.

— Жмур!

Одиннадцатый. Я взглянул на розовеющие на востоке облака. Еще немного и можно будет пойти в шахту. Там теплее. Не понимаю, почему нас не отправляют вниз по ночам. Все равно ведь мы жжем внизу масло и камни огня. Так почему нельзя работать ночью? Я бы согласился. Днем можно и на улице, солнце греет, а вот ночью. Звезды слишком холодны чтобы прогреть тело. Я сжал кулаки, промерзшие кости заскрипели.