Уже в убегающую спину спросил, как зовут князя, но Елизар не ответил.

Меня подняли задолго до рассвета. Предупредили, чтобы молчал. И не просто молчал, а не произносил ни звука. Даже не мычал.

Умыли, обтерли полотенцами, пропитанными какими-то сильно пахнущими травами, одели в чистую иссиня-черную рубаху до пят, накинули на голову капюшон. Напомнили, чтобы молчал и тут же завязали рот черной тряпкой. На плечи легли деревянные колодки, изображающие птичьи когти. На шее защелкнулся тугой ошейник, на глазах затянулась черная непроницаемая повязка. Я люблю темноту, но я хотел видеть, что происходит вокруг. Или хотя бы слышать, но Елизар шепотом пообещал, что все будет хорошо и воткнул мне что-то в уши. Слышать я тоже перестал. Я стоял ничего не видя, не слыша, лишь частично понимая, что происходит и во мне, смешиваясь в причудливый и очень опасный коктейль, закипали ярость, страх и адреналин. Но приготовиться ему не дали. Кто-то взял меня за руку и повел куда-то. Я не пытался определить ни время, ни расстояние, ни направление куда иду. Я просто шел, сжимая в ладони тонкую руку в бархатной перчатке и это было странно, но приятно. Приятно настолько, что я расстроился, когда меня отпустили.

Из ушей вынули пробки. Развязали рот и глаза. Я зажмурился от яркого света горящих вокруг ламп и факелов. Пока глаза привыкали к свету, уши различили пение. Монотонное, нудное, слов не разобрать, скорее это не пение, это мычание. Зажурившись, встряхнув головой, открыл глаза. Сосредоточенный и мрачный Елизар. Еще более мрачный, со следами тяжелой бессонной ночи на лице, князь. Незнакомый старик в потертом синем зипуне, и длинной корявой палкой в руках. Вихрастый мальчишка лет двенадцати с деревянной чашей в руках. В чаше что-то плещется, но что я не вижу. Они стоят передо мной, а за их спинами возвышается черная фигура птицы, в полтора человеческих роста размером. Глаза птицы блестят и сверкают, и, кажется, что свет их проникает в саму душу. Кажется, что нет от этой птицы ни тайн, ни секретов.

Князь подошел, знаком опустил меня на колени, положил руку на голову и задал несколько вопросов, мол, добровольно ли я иду в семью, нет ли в моих действиях злого умысла или какой корысти. Я честно ответил нет на все вопросы, и едва не оглох. Стоило только последнему нет, сорваться с языка, как воздух взорвался птичьим криком и между мной и князем опустилось черное перо. Князь покосился на старика.

— Грач подтвердил его слова, — пытаясь оставаться серьезным кивнул старик, но глаза его довольно блестели, а губы то и дело срывались в счастливую улыбку. Старик приблизился к князю, вытянулся на цыпочках, зашептал что-то в ухо. Князь кивал, лицо его светлело, мрачность бессонной ночи отступила. Он посмотрел на старика, тот покосился на лежащее перо.

Князь повернулся ко мне взял с меня клятвы. Стоило только прозвучать последнему «клянусь», как птица снова закричала. На этот раз пронзительней и громче.

Князь отошел. Мрачность сошла с его лица, оно разгладилось, помолодело, даже румянец проступил. Старик повесил мне на шею длинный птичий коготь, украшенный парой черных перьев, ухватил за руку и потащил к огромной птице, там поставил на колени на специальный приступок, заставил вытянуть правую руку. Длинный кинжал лишь на мгновение мелькнул в его руке, проткнул мне кожу на пальце и вновь исчез. Голова птицы наклонилась, пронзительные черные глаза смотрели в мои. Клюв открылся, старик выдавил ей на черный язык каплю моей крови и почтительно отступил. Я же остался стоять на коленях.

Я смотрел на огромную каменную птицу и был готов поклясться, что и она смотрит на меня. Ее черные каменные глаза с любопытством смотрели на меня. К любопытству примешивалось еще что-то, толи ожидание, толи надежда, я понять не смог. Или не успел.

Птица заклекотала, каменная грудь распахнулась, открывая стоящий внутри нее прозрачный заполненный на треть сосуд с темной красной жидкостью. К нему по прозрачной трубке текла капля моей крови.

— Это кровь предков, — услышал я над ухом нервный шепот князя. — Она либо примет тебя, либо нет.

Я не чувствовал в его словах угрозы, хотя «нет» мне и не понравилось, от него веяло обречённостью.

Капля крови зависла, на краю трубки, собираясь вместе. За спиной, нависая надо мной уже стояли все. Я догадывался, что это нарушение традиции, да и самого обряда, но и мне хотелось знать примет меня кровь или нет.

Капля сорвалась. Ударилась о верхний слой, пробила его, погрузилась внутрь. Мгновение она была целой, вся остальная жидкость окружила ее, но не впитывала, словно изучала, пыталась понять, что в нее влили. Капля распалась. Кровь предков хлынула на нее и моя растворилась в чужой крови, став частью заполняющей сосуд жидкости.

По сосуду пошли тонкие черные молнии. Уши взорвал птичий вопль, громкий настолько, что я не выдержал, зажал уши, упал на колени. Но даже через ладони было слышно, как беснуется птица, как бьет крыльями, как рвет когтями камень. Крик стих. Я отнял руки от ушей, поднял глаза. Рот каменного изваяния закрыт, не видно больше и сосуда с кровью, лишь на уровне моего лица висит маленькое черное перышко. Оно светится, переливаясь в отсветах факелов, оно манит, оно зовет. Я протянул руку и перышко мягко спланировало мне в ладонь.

Тут же подскочил старик, выхватил у меня перо, сжал его в ладони.

— Верну завтра! — крикнул он, сорвал с моей шеи птичий коготь и убежал.

Я повернулся к Елизару, тот кивнул, улыбнулся и подмигнул мне. Думая, что никто не видит он вытер пот рукавом и сморщившись постарался избавиться от глубокой складки меж бровями. У него не получилось, складки лишь стала меньше, но полностью не ушла.

— Поздравляю! Теперь ты один из нас, — хлопнул меня по спине князь. — Позже поговорим.

Он отошел к Елизару и думая, что я не слышу, сказал:

— На моей памяти тотем оживает третий раз. Но чтобы три раза в один день, это слишком. Скажи, старый пройдоха, кого ты купил? Кого ты к нам привел и главное зачем?

— Если бы я знал, — отозвался Елизар. — Если бы я знал!

Князь кивнул Елизару, покачал головой и ушел. Елизар подошел ко мне.

— Как ощущения?

— Никак, — признал я. — Ничего не чувствую. Никаких изменений. А что должно быть?

— Ну, мало ли, — он дернул плечами.

— А можно это снять? — я прикоснулся к мешающему дышать обручу на шее. — Очень уж он кое-что напоминает, а я, вроде как, вольный человек.

— Конечно! — Елизар едва заметно покраснел. — Я об этом не подумал.

— Ты забыл еще кое о чем, — сказал я, когда он с помощью мальчишки расстегнул обруч и снял колодки.

— О чем? — нахмурился он.

— Имя, — пожал я плечами.

— Имя! — он хлопнул себя по лбу и умчался, не забыв при этом приказать мальчишке сопроводить меня до комнаты.

Князь нареку меня Михеем. Елизар рассказал, что имя это принадлежало прадеду князя, при котором клан Грачей прославился на всю империю. Тогда они были сильны, их воины стояли на страже столичных врат, а сам Михей был вхож в покои императора без доклада. Жаль, но деду нынешнего князя не удалось не то, что приумножить власть и силу, но даже ее сохранить. А отец и вовсе попал в опалу, за участие в заговоре. Ему удалось откупиться, вывести и себя и семью из-под удара, но доверие императора к Грачам было утрачено окончательно. Теперь все что у них осталось это фамильный замок Дол, и небольшой кусок не самой плодородной земли. Однако их воины ценятся в империи до сих пор. Это и позволяет нынешнему князю не прекращать попытки вернуться хотя бы в малый совет. Потому и проводит он больше времени в столице, чем в Доле.

— Гордись этим именем. Князь не просто так тебе его дал, — сказал Елизар и это был лишь первый, малый экскурс в историю клана и страны в целом.

Через два дня в Дол вернулся Данкан. Ему поручили обучить меня владеть оружием, и откладывать он не стал, так и явился ко мне в покрытой дорожной пылью одежде. Он не был доволен тем, что вынужден стать мне нянькой, о чем и заявил, предупредив, что учитель он плохой, и я скорей всего буду желать смерти и ему и самому себе. И он оказался прав. Демоны, как же он был прав!