И все они встали.

— Слушайте меня! — кричал Шантеклер с крыши своего Курятника. Голос его был тверд и разил, будто молния. — Сядьте и слушайте!

Он помолчал. Они снова уселись. Он бросил взгляд на Скорбящую Корову. Потом он закрыл глаза и начал говорить так, будто был один. Но его слышали. Он рассказывал им историю.

— Жил-был когда-то молодой Петух-Повелитель, рожденный от пылкости и сухости, — говорил он. — Раздражительный, придирчивый, воинственный юноша. Его вырастила кроткая, измученная, овдовевшая мать на земле, что далеко к югу отсюда. И было это давным-давно.

Волк скитался по той земле, наводя на животных такой ужас, что они шарахались друг от друга. Они вечно были настороже. Со всех сторон они ожидали предательства. И они предавали друг друга. Но молодой Петух был ко всему этому безразличен, ибо опустошение земли давало ему хорошую наживу. Он воровал еду из опустевших домов и богатства из торопливо устроенных тайников, забирал дочерей, когда они были ему по душе, и обращал любое кем-то содеянное зло к своей выгоде. Он был под стать уродству окружающего мира. А это и вправду был жалкий, уродливый мир.

Но затем Волк пришел в дом матери этого Петуха, требуя, чтобы она кормила его и заботилась о нем; и Петух был вынужден смотреть, как мать его подает мясо к Волчьему столу, вынужден слушать тяжелый Волчий храп.

Теперь все стало по-другому, и Петух пришел в ярость.

«Сразись с ним!» — потребовал он у своей матери, когда они остались вдвоем.

«Я не могу»,— ответила его мать.

«Ты просто не хочешь!» — презрительно усмехнулся Петух. И это было так, хотя тяжела была ее ноша.

«На все воля Создателя», — не раз говорила она и ни в чем не отказывала Волку. Никогда не поддерживала она своего сына, когда он клял наглую тварь, напротив, именно сына своего предостерегала от ропота перед лицом Создателя. «На все воля Создателя»,— часто говорила она с кротостью.

Тогда Петух возненавидел Волка и стал презирать Создателя. Если не делает она и если не может Создатель, что ж, он сам сразится с Волком.

Он обладал двумя железными шпорами, оружием его отца: Багор именовались они и Тесак. Их он и пристегнул к своим ногам как-то ночью, когда Волк спал. Он хотел разбудить свою мать и отослать ее прочь, но тогда и Волк бы насторожился. Тогда, среди ночи, он внезапно прыгнул на зверя, вонзая при этом шпоры по обе стороны его груди. Волк яростно метался, но Петух оседлал его, непрерывно выкрикивая проклятия и все глубже вонзая шпоры. В ярости своей Волк убил мать, а потом Петух убил Волка.

«Воля Создателя»,— подумал Петух, глядя на свою бедную мать, и посмеялся над Создателем.

Он рассмеялся еще громче, когда животные той земли осудили его за смерть его собственной матери и изгнали его. Он вовсе не был удивлен их подлым правосудием: ведь мир был жалким и уродливым местом.

Но молодой Петух жаждал отомстить им. Он никогда не снимал Багор и Тесак. Напротив, он собирался убить поодиночке всех вождей той земли.

Однако ночью, когда Петух выжидал на дереве своего часа, Создатель предстал перед ним. Свет был столь ярок, что Петух грохнулся с дерева, ошеломленный и преисполненный ужаса.

«Отыди от меня, — возопил Петух, — или я умру!»

В ослепляющем свете он узрел самого себя, и был он мерзким клочком естества. Еще мгновение подобного блеска, и он совсем пропадет. Более того, ему казалось, что Создатель не может, но желает вовсе стереть с лица земли столь презренную жизнь.

«Зачем ты вредишь Моим созданиям?» — заговорил Создатель изнутри Своего сияния.

«Твои создания!» — простонал Петух.

«Зачем ты вредишь мне?»

Свет был огненным вихрем. Юному Петуху казалось, будто вспыхнуло его сердце. Он ждал смерти.

«Встань, — обратился к нему Создатель. — На севере ты встретишь страну, что нуждается в правителе. Я даю эту землю тебе».

«Я не могу, — пролепетал Петух. — Я ничто».

«Такова Моя воля», — произнес Создатель.

«Но я ничтожнейший из всех твоих тварей», — сказал Петух.

«Ты принадлежишь мне, — донесся ответ. — Иди!»

Столь могуществен, столь славен был этот заключительный приказ, что Петух одновременно и умер, и восстал.

Придя на место, он обнаружил северную страну в ужасном разорении. Но могуществом и волей того же Создателя — ибо Петух все еще был ничем — он увидел, как мир воцаряется на этом месте. Трусливые животные объединялись и становились сильными.

Бессмысленные жизни и дни без цели обрели благоволение, и труд, и твердое устремление. Порядок пришел на эту землю, ибо ежедневно воздавалась честь и слава Создателю, семь раз в день, семью кукареканьями, коим тот же Создатель обучил Петуха. И во свидетельство неустанной заботы Создателя разбойники-хорьки, что некогда жили только лишь ради себя, изменились и стали жить для других. Не Петух, но Создатель совершил это: и животные созидали, и земля рождала...

Волей Создателя изменился Петух!

Волей Создателя земля подобрела!

Вновь отворились глаза Шантеклера. Вновь он в полный рост возвышался на крыше Курятника, охватывая взглядом всех животных, что стояли вокруг него. Они же сидели изумленные.

— Некоторые из вас знают это по собственному опыту; но никто из вас не знал всего, что узнал сейчас. Вот почему я рассказал вам свою историю: я — очевидец! Создатель возлюбил вас неизменной любовью. Он не оставит вас в одиночестве — или зачем прибыл я к вам с юга по Его воле?

Ропот прокатился по собравшимся. История Шантеклера стала будто скалой, рухнувшей в озеро: потребовалось время, чтобы проглотить ее и впустить в свое сознание. Шантеклер дал им это время, сам же обратил взор на Скорбящую Корову. Сейчас она смотрела на него. Теперь глаза ее сияли, словно солнца, и он почувствовал величайшее облегчение: кто-то здесь знает, каких усилий стоило ему поведать эту историю. А еще, теперь, при свете дня, он снова заметил, сколь смертоносны ее длинные рога.

Когда ропот начал стихать — но прежде, чем двор совсем успокоился, — Шантеклер воспользовался изумлением собравшихся и направил его в нужном ему направлении, закричав громким голосом:

— Нынче наступает то время, что было уже когда-то. Создатель вдохнул в нас веру, и мы преисполнились верой сегодня. Поколения мы вверяли себя Создателю, так что сегодня можем положиться на Него. Годы и годы верность наша вела нас к такому предназначению: что однажды мы не потеряем мужество, но верой в Него, и борьбой, и стойкостью своей — победим и отвоюем право на жизнь!

О возлюбленные мои: чужаки, однако, ужасны! — по-другому заговорил Шантеклер. — И поэтому я созвал Совет.

Воевать? Снова ропот пробежал по собранию. Вскинулись головы, обратились друг к другу. Только жители Курятника остались недвижны, будто парализованные, ибо, как ни мало им было известно, все же они знали больше, чем остальные. Воевать? Да когда это мы воевали? Зачем воевать?

— Прекрасная Пертелоте, — тихо проговорил Шантеклер, как будто завершая начатую раньше историю, — и тут же собрание утихло, внимая его словам.— Прекрасная Пертелоте тоже, как и вы, была матерью.

Была?

— Ее дети бегали и смеялись, радуясь дню, мирно спали, ели и были здоровы.

Были?

— Я был отцом. Я обеспечивал свою семью. У меня был ответ на каждый их вопрос. Любое мое начинание имело благополучное завершение...

Почему он говорит «имело»? Почему он говорит так, будто все это в прошлом?

— Но теперь Пертелоте рыдает у трех пустых колыбелей. А я узнал, что самые благие начинания могут обрушиться, не завершившись. Мои дети мертвы.

Мертвы! Все собрание застыло при этом слове.

Теперь Шантеклер заговорил очень быстро, но при этом очень ясно — прежде чем взорвется тишина:

— Окажись убийца среди вас, я бы не рассказал вам об убийстве. Но он не отсюда, он из другой страны. И смерть моих детей — лишь первое его слово, обращенное к нам — ко всем нам. День настал. Этот враг — ужасный, могущественный, преисполненный ненависти и желания погубить всех детей, разорить всю страну, залить нашу землю кровью и направиться дальше, ни единой живой души за собой не оставляя. Мы все должны стать заодно, ведь таковы мы и есть! Ибо он многолик.