Следом, чуть дальше, из зарослей черного кустарника выбрался второй пес.

Девочка рявкнула.

И села.

- Михеич! – заорал Васька во всю глотку. И Бекшеев поморщился. – Михеич… тут это… того… зверюга! Во какая!

- Чего орешь, оглашенный…

- Мне… Валерия Ефимовна сказала, чтобы поговорил… с вами. Извините, я понимаю, что место и время не самые подходящие.

- Отчего же? – Бекшеев голову поднял. Луна не полная. Ночь стремится к рассвету. Летом ночи короткие, но все одно темные и густые. От грузовика осталась куча металла и бензиновый смрад. Дорогу перегородила туша измененного зверя, который появился неведомо как… и где-то там, на чужом капище, лежала голова начальника жандармерии.

- Я… никогда не умел ловить момент. Да и признаться, не уверен…

- Он поедет с нами, - Софья, в отличие от некроманта, сомнениями не страдала. – В Петербург. В конце концов, вам ведь нужен кто-то, кто будет говорить со смертью?

- Это… несколько преувеличенно… скорее всего, имеет место явление классической компенсации дара…

- Михеич!

- Тут я. И пока не оглох, - Михеич выбрался на дорогу и скинул капюшон. Он был то ли в коротком плаще, то ли в чрезмерно длинной куртке. Черным горбом казался рюкзак, огромный, едва ли не с самого лесничего размером.

- …поскольку классическое использование силы невозможно, то дар… ищет иные способы выражения… но с точки зрения…

- У нас вот! Зверюга какая! Поглянь! Машину во! – Васька указал на тушу и на машину. – А мы тут ехали, а она тут как… и во!

Бекшеев почти смирился с сюрреалистичностью происходящего.

- Я читал ваши заключения, - сказал он, уставившись на небо и луну, желтоватую, неровную. – Вы хороший специалист. С даром ли, без… с даром – это хорошо, это значит, что нам повезло вдвойне. Но нам в принципе нужны свои… специалисты. Те, кто способен видеть… понимать, с чем дело имеет.

Поскольку те, к которым приходилось обращаться прежде, почему-то и к отделу, и к Бекшееву относились с подозрением. А еще на вопросы отвечали неохотно, и вовсе зачастую складывалось впечатление, что не слишком-то им интересны его, Бекшеевские, дела. Как и мертвецы.

Жертвы.

Убийцы… что хватает своих забот.

- Поэтому, если вы не против…

- У меня ограничения, - предупредил некромант. – Запрет… появляться… в общественных местах. И я должен избегать скоплений народа. В маленьком городе легко. Тут все тебя сами избегают.

Михеич скинул рюкзак на землю, прислонил к нему палку, после чего подошел к медведю. Желтое пятно фонаря коснулось морды зверя, скользнуло по проплешинам, по трещинам на шкуре, перебралось на загривок и выше.

- Зубы у него… а можно, я их заберу?

- Нет, - ответил Михеич.

- Но… это ж не ты его добыл! – Васька прищурился. И кулаки сжались. – Не ты…

- И не ты, - спокойно отозвался Михеич. – А чужие заслуги носить – это дело дурноватое… так что… подрастешь, найдешь еще своего медведя. Добудешь, от тогда и сделаешь себе ожерелье.

- Я пояс хочу!

- Пояс и сделаешь.

- Думаю, - Бекшеев перевел взгляд на некроманта, за руку которого держалась София. И почему-то показалось вдруг, что это вовсе не ей опора нужна. – Думаю, вопрос с ограничениями мы решим. Да и с остальным тоже. Нам и вправду нужны свои специалисты. Те, кто не боится смерти…

- Смерти? – некромант вдруг улыбнулся. – Её не надо бояться…

Михеич обошел зверя и покачал головой.

- Ты? – поинтересовался он у Зимы, которая следила за лесником с тем же вниманием, с которым Девочка следила за собаками.

- Я, - она ответила не сразу. – Отпустила.

- И добре. Ишь… вымучили зверя.

- Кто?

- Не ведаю, - Михеич покачал головой. – Только это Тешня, с третьего участка… правда, вымахал, бедолага… силой от накачали…

- Вы… узнали медведя? – недоверчиво произнес Тихоня. И Михеич хмыкнул:

- Отчего ж нет-то? Небось, зверь тоже ж разный. А медведей тут немного.

К счастью.

Бекшеев представил, что было бы, если бы зверей было двое…

- Там, на выселках, медведица есть, молодая, пришла в позатом годе. С пестунком… но его давненько уже не видал. Может, сгинул, а может, отошел от мамки-то. Еще чуть дальше старый зверь, его стороной обхожу, он к людям недоверчивый. И вот Тешня.

- А уверены? – уточнил Бекшеев.

- А то… подойди, княже… вот, видишь, слева на морде шрам? Не этот, что кожа подранная, старый… и второй – на глазу. Это он с росомахою подрался…

- Медведь? – Тихоня не желал уняться.

- А то. Росомаха – дверь дурной, краю не ведает. И в тот раз порвала его изрядно. Он тогда чуть не помер… я ему травки носил.

- Медведю?!

- Да что ты заладил-то! – Михеич, кажется, даже обиделся. – Медведю. Медведь, если хочешь знать, тоже живой. И больно ему бывает. И горестно. Он после ко мне сам заглядывал… а там запропал.

- Когда?

Бекшеев ничуть не сомневался, что данный конкретный зверь – именно тот, которого опознал Михеич. Вот только тогда он был обыкновенным медведем.

- Так… дай подумать… в берлогу он лег, как водится… я за медвежьими берлогами особо приглядываю, чтоб, значит, не подняли какие горе-охотнички зверя посеред зимы… я такого в своих лесах не жалую. Так что…залечь он залег… до зимки. А там я, каюсь, чутка прихворнул. В городе вашем подцепил заразу какую-то… да на диво гадостную, такую, что, думал, отойду.

- Ага, - сказал Васька, не способный от туши отойти. Присев на корточки, он разглядывал огромные кривые когти. – Я к нему целителя возил. Анька велела! Волновалася она крепко!

- Вот… половину зимы, почитай, пролежал… только и мог, что по малости сделать… даже лизунцы этот беспокойник за меня раскидывал.

- А еще сено лосям!

- По весне уже сам и встал, да тоже так себе… не до медведей было.

Стало быть, с зимы.

Много это?

Мало?

Зима свою Девочку за пару часов сотворила, пусть и сил на это ушло изрядно. Но собака и медведь – звери разные, даже по размерам и весу если брать.

На полигонах…

Зверей меняли постепенно. Медленно. Могли ли тут?

- А иных… - Бекшеев отвел взгляд. медведя было иррационально жаль. – Иных зверей вы не встречали? Измененных?

- Нет, - Михеич уверенно покачал головой. – Этой пакости в моих лесах не было. Я бы понял.

А должны бы…

Кто бы ни взялся ставить эксперименты, он начал бы с кого-то поменьше. Побезопасней. Медведя… его поймать надо. В клетку усадить… запихнуть… потом работать, медленно и муторно.

Должно быть что-то другое…

Должно.

- Если б не я, - Михеич понял сомнения Бекшеева. – То звери мои точно бы почуяли.

И глухо рыкнули псы.

А Девочка вот вздохнула.

- Ушко, - сказала Софья вдруг. – Мягкое. Медвежье… ушко на цепочке… на счастье оберег. Веревочка красная, веревочка синяя… и ушко. Правда, оно вовсе не медвежье. Мех другой…

- Что?

Она моргнула, выпадая из состояния транса.

- Извините, - Софья смутилась. – У меня иногда случается… а вообще мы идем? Нам ведь надо было куда-то?

Взгляд Михеича был тяжел.

И полон… боли?

- Идти, - уточнила Софья. – Туда…

И рукой в лес махнула.

- Или туда… две дороги… а какую не выберешь – смерть. Всюду смерть. Со смертью надо уметь разговаривать. А они не умели. И потому ничего не получалось.

- Блажная, - выдохнул Михеич.

А Бекшеев не стал спорить.

- Дорога идет-идет, ленточкою… ленточка в косе… не расплетай косы, не роняй ленты… ляжет она тропиночкою. Пойдешь – а там смерть… не ходи, не дари слова… одно дашь и трижды по три возьмут.

- Ненавижу, когда она так делает, - пробормотала Зима. – Вот ни хрена же ж не понятно! Нет бы просто сказать, что да кто… и где…

- Кровью заплачено… кровью дано… кровью взято будет. Кровь за кровь. Боль за боль. Месть за месть… все умрут. Все, - убежденно произнесла Софья и распахнула глаза, широко так. Кажется, исключительно затем, чтобы добавить. – Все-все…

[1] Рецепт вполне реальный, но повторить автор не рискнет.