- Матильды… Крышниной человечек.

- Встречу устроишь?

Шапошников поморщился, вздохнул и громко крикнул:

- Васька! Васька! Где этого оглоеда носит-то…

- Задание дал, - сказал Бекшеев. – Раз уж других людей нет…

- Нет, - поспешно согласился Шапошников, скривившись больше прежнего. – Какие тут люди, княже… так… один хромой, второй кривой и все-то боятся… не с кем работать. Вот поставь я к вам кого? Разве ж толк будет… а Михеича вы чего отпустили?

В глазах любопытство мелькнуло, да и то вялое, вымученное.

- А за что его держать-то?

- Ну… он, конечно, мужик толковый и наши бабы его любят, да только подозрительный ведь до крайности. В лесу вон живет. Один. Бирюк бирюком. И к людям приходит редко.

А еще, небось, не кланяется ни Егорке-Васильку, благо, тот достаточно умен, чтобы не трогать лесника, ни властям.

- За это пока не сажают, - отозвался Бекшеев. – Так что? Мне эту Крышнину самому искать?

- А чего её искать-то? – Шапошников удивился. – Она вон дом держит, на третьей Цветочной. Пятый. Ну да вы его сразу узнаете. Там фонарь висит. Красный. Как оно положено…

Кажется, мысль, что Бекшеев сам до нужного дома доберется, показалась Шапошникову донельзя удачной.

- Я бы и сам, да только дел невпроворот… работать некому… а у меня отчеты. Отчеты у меня, - Шапошников схватил стопку каких-то бумажек, которой и потряс. – И все-то требуют, все-то чего-то хотят. Начальство лютует. Ни минуточки покоя, ни секундочки вот…

- Сочувствую, - сказал Бекшеев, отступая к двери. – Дело хотя бы дадите?

- Дело?

- Если эта Крышнина содержит публичный дом, - силы высшие, дайте терпения никого не убить. – То в полиции, согласно уложению, должно иметься дело. С фотокарточкой. С биографией.

- Ах, дело… да, конечно… сейчас…

Нога ныла.

Хотя в целом чувствовал Бекшеев себя не так и плохо. Даже лучше, кажется, чем в Петербурге. Голова вот болеть перестала, а нога… так находился. Пока до школы добрался, пока там опять же, благо, и вправду карт отыскалось в достатке.

Назад.

И вот теперь идти надо… или машину затребовать? Правда, Бекшеев подозревал, что свободных машин в наличии не окажется, что все как одна будут или заняты, или не на ходу…

- Вот, - Шапошников торопливо сунул тоненькую папочку. – Дело, конечно… там все в порядке… достойная женщина…

Только бордель держит и контрабандой занимается. А так, наверняка, если не очередной столп местного общества, то почти. Но Бекшеев промолчал, вышел и прикрыл дверь.

Надо бы погодить.

Дело вот почитать. Подумать…

- О, шеф, - Тихоня обнаружился в коридоре, где сидел, к стене прислонившись. – А я уж волноваться начал. Этак вот оставишь ненадолго разумного вроде человека, а он раз и гулять сбежит.

И поглядел с упреком.

Совесть шевельнулась и…

- Надо было, - спокойно ответил Бекшеев, пытаясь совладать с раздражением. В конце концов, он не ребенок и да… может быть, прогулки по Бешицку не так и безопасны, вспоминая, что стало с предыдущими двумя следователями.

Но это же не повод прятаться.

И до школы тут всего ничего.

И надо было проверить… точнее карты нужны были. И копия нашлась, точнее её доделали там же, поспешно, хотя все одно довольно точно.

Впрочем, карты привычно запечатлелись в памяти.

Но дело не в картах и служебной необходимости, на которую по-хорошему многое списать можно. Дело в том, что он, Бекшеев, взрослый и самостоятельный человек. И не нужна ему нянька!

Тихоня понял и молча отступил в сторону, правда, предупредил:

- Там эта… новенькая… прибирается, - доверительно добавил. – Может, лучше пообедаем?

- Зима?

- Пока не вернулась.

- Туржин…

- Отправился по тавернам гулять да на жизнь жаловаться. Хотя, конечно… глупый он. А мнит себя умным. Плохо.

- Чем?

- Вляпается во что-нибудь. А нам разгребай. Отослать бы его…

Бекшеев кивнул.

Отослать бы. Самое разумное. Но теперь, когда вроде бы удалось достичь если не мира, то перемирия, отсылать Туржина было не за что.

- А утром что это было?

- Понятия не имею, - Тихоня поскреб ладонь, которой тряс руку Туржина. – Вроде не чесалась. Рука как рука, но… мало ли. Может, на меня просто не подействовало.

- Или мы начинаем тени своей бояться.

- Тоже быть может… но иногда лучше так, чем после на похоронах рыдать. Извини, шеф, но я ему не верю…

И во взгляде мелькнуло что-то такое, недоброе до крайности, заставившее подумать, что, если выпадет случай, то шею Туржину свернут с легкостью и без особых моральных терзаний.

- Не трогай, - попросил Бекшеев.

- Не буду. Если повода не даст.

Требовать большего было глупо.

- Так куда пойдем-то? – Тихоня изобразил улыбку и покосился на дверь. – Куда-то надо, а то путаться под ногами у женщины, которая порядки наводит, так себе мысль…

Бекшеев хмыкнул.

И ответил:

- В публичный дом.

Надо же.

Получилось удивить.

- По работе, - успокоил Бекшеев. – Исключительно по работе…

- А все-таки, - Тихоня потянулся. – Порой начинаешь думать, что хорошая у меня работа… и не скучная, столько разных удивительных мест… людей…

- Только, - Бекшеев потер ногу, намекавшую, что больше она ходить не желает. – Машину бы найти. Такси там какое. Если тут есть.

Такси нашлось.

Черное, лаковое, с правильными шашечками на крыльях и желтым имперским гербом. И таксист под стать. А главное, таксист, услышав адрес, лишь кивнул этак, равнодушно, будто всякий день катает господ от полицейского управления к публичному дому.

Может, впрочем, и катает.

Местные порядки… отличались некоторой специфичностью.

А дом неплохой.

Красивый дом.

Особняк в три этажа. Тут и всенепременные колонны, и лестница с каменными цветочницами, но хоть без львов, и портик узорчатый. Красный фонарь тоже наличествовал, весьма изящной ковки, намекая, что заведение сие, пусть и является публичным домом, но дорогим, для особых господ.

- Эх… - вздохнул Тихоня, приглаживая редкие волосы на макушке. – Слыхал я, что в столицах есть такие бордели, которые почти что дворцы…

- И дворцы, - не удержался Бекшеев, - которые по сути своей почти что бордели.

И вот чего потянуло-то?

Тихоня хмыкнул.

И ничего не ответил.

А их ждали.

Кто предупредил? Хотя… вариантов немного. Шапошников. Ну и плевать. Главное, что хозяйка сего места, женщина весьма приличного вида, не стала сбегать или прятаться.

Матильде Крышниной было сорок пять.

Вдова.

Купеческая дочь, любимая и любящая, послушная воле батюшки и по этой вот воле вышедшая замуж. Родившая семерых и семерых схоронившая. Случается и такое, что целители не помогают, особенно, когда мужем – двоюродный братец…

- Не смотрите так, княже, - она была полнотела и мягка чертами, и ничем-то не отличалась от прочих женщин, разве что взглядом, холодным, расчетливым. – Не я такая… жизнь заставила. Сперва детей хоронила… потом отца… муженек запил и загулял. Я все верила, что буду хорошей, доброй, он оценит, поймет и в разум воротится. Сироток привечала. Пока одна из них от муженька моего не понесла. А тут еще война…

Бекшеева скоро провели наверх, мимо парадной залы, в которой по дневному времени было тихо.

Внутри терпко пахло духами и благовониями, пусть бы и запахи эти спешили выветрить, распахивая и окна, и двери. Но они, давние, въелись в бархаты и дерево столь прочно, что перебивали даже смрад табака.

- Муженек мой сгинул… и не он один. А у меня от всего состояния только и осталось, что этот вот дом… и пришлось. Выживать.

Она поднималась медленно, подстроившись под шаг Бекшеева.

Строгое платье по моде довоенной, с юбками почти в пол. С воротничком-стойкой. С белым платком, накинутым на плечи.

Приличная дама.

Именно таким и позволено открывать бордели[1]. Еще одна странность. Хотя поговаривают, что нынешний император склонен, если не к полному закрытию, что вряд ли возможно, то к ужесточению правил содержания.