- Все, - хмуро произнесла она.
Брат и сестра?
Похожи, пожалуй, еще меньше, чем мы с Софьей. Хотя мы-то точно не сестры, что бы там кто ни говорил. А эта… невысокая, коренастая и широкоплечая.
Мужская одежда смотрелась на ней вполне органично.
Разве что шелковый шарфик выбивался. Старенький, застиранный до того, что исходный цвет его почти исчез, осталась лишь эта вот блеклость.
Каким он был?
Голубым?
Зеленым?
В цвет глаз. Глаза у Анны хороши. Яркие, выразительные. Только взгляд недобрый.
- Зима, - представилась я.
- Анна, - Анна говорила негромко. – Сестра… этого вот… олуха.
И губы её тронула улыбка. И лицо это, уставшее, с ранними морщинами, вдруг разом помолодело, посветлело.
- Я не олух! – возмутился Васька. – Я… между прочим… делом занимаюся! Важным! Помогаю в расследовании…
Анна вздохнула.
- Сходи-ка, - она смерила Ваську взглядом. – К Корнеичу, он говорил, что морква есть старая, негодная. Дать обещался…
- Ага, - Васька кивнул и также легко перемахнул. – А репу брать, если чего?
- Все бери. Это свиньям, - пояснила Анна. – Они все сожрут, а весна… хотя уже и нормально. Сложнее всего ранняя, когда и припасов почти не остается, и зелени еще нет…
Щека её дернулась, едва заметно…
- Это да, - соглашаюсь. – Хоть землю жри…
- Кору лучше. Или почки. Почки, которые просыпаются, можно жевать. Вкусные даже. Мох еще… с мукой если, то и хлеб… - она замолчала. – Извините.
- Тяжело пришлось?
Она ведь моего возраста? Или ненамного моложе? И войну видела, пусть не ту, по линии фронта, где кровь, грязь и смерть, другую, но… у нее тоже были. Свои. Кровь, грязь и смерть.
И потому видим мы друг друга.
И Ваську.
- Вы… и вправду… искать прибыли? – осведомилась она, подхватывая с земли мешок. – Это зерно. Прикупила старое, прошлого года. Запрелось слегка. Для людей уже не годно, а если для свиней, то ничего. Эти все сожрут.
- Прибыли, - говорю и подхватываю второй мешок.
А тяжелые.
Зерно и без того нелегкое, а влажное, подпревшее – от мешка исходит характерный нехороший дух. Мелькнула мысль, что такое отец и свиньям бы не дал. Хотя… тогда времена были иные.
И теперь.
- Понимаю, - Анна кривовато усмехнулась. – Его бы вовсе… выбросить. Но… тут не принято выбрасывать. Так что… я вон кости взамен привожу. Сало иногда… а мне вот в ответ тоже, чего на стол не годно…
Мешки она ворочала, укладывая в одной ей известном порядке.
- Вы же не в городе живете?
- Нет. Хутор… родители ставили. Раньше… большой был. Дом. В два этажа. Каменный, - она прикрыла глаза, явно пытаясь успокоиться. – А потом…
- Погибли?
Неуместное любопытство. Лишнее. И мне бы проявить тактичность.
- Отца… расстреляли… сперва пришли… дом забрали… скотину… на пропитание. Сунули… марки их, мол, компенсация… толку-то… нас в сарай, к скотине… там и жили. Мама… потом умерла. Сестры тоже… зимой еще. А я вот…
Анна рванула мешок.
- Выжила.
- Извините.
- Ничего, - она тряхнула головой. А ведь и волосы обрезает коротко, едва ли не под корень. И те, уже тронутые сединой, топорщатся. – Тут… все про это знают. И расскажут, думаю… много чего расскажут. Меня не сильно жалу
Мешки вдруг начали разъезжаться, и я едва успела придержать.
- Чтоб тебя… - Анна выругалась. – Прости. Не люблю… вспоминать. Ваське вот повезло… мелкий… и не помнит ничего, почти… разве что тощий вон. И до сих пор ест, как не в себя… но живой. Потом, как немцы ушли, стало хуже. Они нас хоть как-то подкармливали, а… дом пустой, топить нечем.
Она опять стала перебирать эти вот, немногие мешки, явно в действиях своих находя успокоение.
- Но это уже давно было. Теперь-то все наладилось…
Сказала она.
А я не поверила. Ни на мгновенье.
Но кивнула.
И уточнила.
- А ты на хуторе, случайно, не видела ничего… такого? Или слышала, может? В лесу вот…
- Не-а, - Анька распрямилась, упираясь руками в спину. – И не слышала, и не видела. Да и как… мы ж первым делом забор поставили. Еще когда я пленных взяла. Повезло тогда. Крепкие мужики… спокойные…
- Не боялась, что они тебя… того?
Все же народ среди пленных всякий был. А справиться с одной бабой да мальчишкой куда проще, чем с охраной лагеря.
- Не особо… было с кем… поговорить.
Сказала в сторону как-то так, странно.
- Ко мне тихие пошли. Я их кормила, как могла. И не лютовала на работу. Они работали. Вот забор и соорудили. Времена-то неспокойные… у меня, конечно, ружье…
И стрелять она умеет.
И сомневаться, в случае чего, не станет.
- Но с забором надежней. Так и стоит. Ну и гулять мне некогда. Свиньи там… гуси вот еще. Гуси, если что, лучше собаки дом сторожат…
- А собаки у вас не приживаются. Васька сказал.
- Болтун он, - нахмурилась Анна. – Но… да… пару заводила, так… сбегали. Лес же. Вот и тянет… собаки, они от волков мало отличные. Васька же…
Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова.
- Не нравится, что он в полиции?
- И да… и нет… он же ж толковый. Сообразительный. Читать вон сходу выучился. Считает… в школу хотела устроить, а он уперся. Когда школа, когда помогать надо. Я ему толкую, что надо, чтоб школа, образование. Аттестат. А он… неспокойный. И драться повадился. Пришлось забирать. Сговорились, теперь по вечерам ходит. К учительнице одной тут… хорошая женщина. Добрая. И Ваську жалеет…
Анна спрыгнула с телеги. И только тогда косматый конь, в нее запряженный, очнулся от дремы, повернул голову к хозяйке.
- Тише, - Анна похлопала его по боку, и конь снова закрыл глаза. – Старый уже… Васька… он к людям тянется. Болтун еще тот… и полиция… я говорю, чтоб учиться ехал. В Городню. Там же училища есть. Он на механика хочет… и в полиции остаться тоже хочет.
- А ты нет?
- Нет. Ладно бы… нормальною была, так нет же… Шапка… прости, Шапошников, он ведь… скользкий, что угорь. Из любого дерьма, не замаравшись, выползет. А Васька… другой. Наивный. Прямой… так что… не место ему тут.
И на меня глядит, ожидая, что скажу.
Ничего. Потому что понимаю её распрекрасно. Полиция – это не только и не столько работа, сколько Шапошников с его взятками и темными делами, в которые Ваську со временем втянут, потому как невозможно, чтобы не втянули.
И Анна это знает.
И не нравится ей.
Как не нравится и нынешнее дело.
- Васька водителем разве что… – говорю, понимая, что вряд ли это успокоит. – Аттестат и вправду нужен.
У меня вот нет.
Точнее не было. Какой аттестат? И свекровь моя бывшая, узнав о том, пришла в ужас. Поэтому аттестат мне все же выправили. Лежит где-то он… изменил ли он мою жизнь?
Нисколько.
Но и не мешает. Есть и пусть себе.
- Вот ему и скажи, - буркнула Анна, теряя к разговору всякий интерес.
- Скажу.
- И чтоб учился.
- Тоже скажу.
- И что я не пропаду тут одна…
Она и вправду не пропадет, эта женщина, которая пережила не только войну, но и мир…
- И это скажу.
И ясно, что разговор этот странный подходит к концу. И вежливо было бы попрощаться, а лучше найти неотложную причину, которая не позволяет продолжить беседу.
Так, чтобы вежливо.
Меня ведь учили.
Только наука явно из головы да вылетела.
- Вы же бывали в деревне? Раньше, до того, как её сожгли?
Кивок.
И снова дергается щека. И пальцы касаются её, осторожно так, точно проверяя, на месте ли.
- Мама… была… родом…
Вдох.
И выдох.
- Когда отца встретила, ушла… отпускать не хотели, она и поругалась со всеми. И долго… до самой войны почти… а потом война. Эти вот…
Война – веский повод прекратить ссору. И вспомнить, что у тебя есть родичи. И они, верно, тоже вспомнили… война ведь не сразу пришла. Хотя тоже странно. Менск от границы дальше, чем Городня. И должны были ударить с этой вот стороны, но… то ли имперских крепостей, поставленных еще в ту, первую войну, опасались[1], то ли по иной какой причине, но сюда война пришла позже.
