- И ты?

- А то как же? – а оскал его на улыбку и близко не похож. И глаза прищурил. Ноздри подрагивают, будто принюхивается паренек. Вперед вон подался… - Ты ж сам знаешь…

- Вот и поохотились… неудачно. Главное, смысла в этом немного было. Нет, я допускаю, что изначально передача дара и вправду была как-то связана с употреблением… плоти. Сомнительно, но…

- Я Генриху не родной! Но он обещал, что я стану таким, как он! Силу обрету!

А вариант, что ему могли солгать, мальчишка просто-напросто не рассматривает. И говорить бесполезно. Поэтому Бекшеев просто кивнул.

- Главное, что они и мертвых своих ели… верно? И передавали болезнь от одного к другому. Будь я более религиозен, счел бы это наказанием Божьим.

Слушать такое Ваське не нравилось. Он даже жевать перестал. И насупился, готовый снова замкнуться. Ладно, с наследованием и болезнью пусть умники Одинцова разбираются. Или канцеляристы. У Бекшеева другая задача.

- Солдатика ты убил?

- Знаешь, как волки щенков учат? Приносят им зайца там недодавленного, лису еще, если поймают, или иное какое зверье. И дают играться.

- А ты на людях учился?

- Ага… сперва-то я маленьким был. Генрих давал посмотреть… и попробовать.

Стоило немалых усилий удержать лицо. И не дать того, что Васька ждал – брезгливости, отвращения. Доказательства его, Васькиной, правоты, того, что стоит он над прочими людьми, а потому и не понят ими.

Бекшеевым.

- А уже после… когда он к нам вернулся.

- Вернулся?

- А думаешь, какой-то лагерь его бы удержал? – Васька откинулся на спинку стула. И к еде он почти потерял интерес. И теперь его снова распирало желание говорить. – Он умный. Скоренько понял, чего там и как… и ушел.

- Каким образом?

- Обыкновенным. Через ворота… он сильный.

Был. Тогда еще был сильным. И внушить что-то конвоирам? Без проблем.

Другой вопрос, что в лагере искали измененных. И одаренных. И… тоже внушение? Людей масса, и постоянно прибывают новые. Их нужно поставить на учет, выяснить имя и должность, пропустить через фильтры, опросники. Разместить. Поставить на довольствие.

Убедиться, что нет больных или раненых.

Написать десяток отчетов…

Да, затеряться в этом бедламе было легко.

- Почему он совсем не ушел? Зачем нужно было это представление? С документами, взяткой…

- Ну… - Васька потянулся к мясу и закинул кусок в рот. – Во-первых, втроем на ферме тяжко. Анька нашла каких-то баб, но что они могут? Сдохли в первую же зиму…

Сами?

Или…

Лучше не спрашивать.

- Там мужская рука нужна… а тут вроде пленных раздавать стали. Грешно было не воспользоваться. Да и документы. Проще, когда оно все официально, а то ж там вопросы, сям вопросы. Зачем оно?

Простое объяснение.

Логичное вполне.

И оттого страшное.

Надо задавать следующий вопрос, пока идет разговор, пока мальчишка не закрылся. А не хочется. Знать не хочется. Ничего. Уйти. Хлопнуть дверью. Подать в отставку. По состоянию здоровья. Или вернуться к аналитике, чистой, красивой, где просто цифры и никаких людей с их безумием, которое на безумие не похоже.

- Дальше.

- А что дальше? Жили-поживали. Добра наживали. Свинок растили… людишек вот подбирали…

- Пленных?

- Поначалу… просто. Анька ездила с Генрихом, а там уж… он одних списывал, как умерших, а других брал. Они на самом деле мерли.

- Отчего?

- Работы было много, - Васька пожал плечами. – Тут сами виноватые… они ж все натворили. Пришли. Воевали. Дом испоганили…

И в его голове эта вот обида на пришедших немцев странным образом уживалась с поклонением перед Генрихом. Результат ментального воздействия? Или просто воспитание?

Или и то, и другое разом?

- Мертвых вы… отвозили?

- Когда сдавали, это тоже по договору можно было, когда… иначе. Беглых вот взяли…

Тех, которых найти не удалось.

- Ясно, - Бекшееву и вправду было ясно. Тогда Генрих или не знал о болезни, или надеялся, что она, проклятье рода, обойдет его стороной. И возможно, что вполне серьезно рассчитывал задержаться в Бешицке. Почему бы и нет? Восстановить ферму, дом. Жениться на Анне, растить детей. Или вот, если с детьми не выйдет, Ваську воспитывать.

В духе рода.

Простой понятный план. И простая понятная жизнь, которой многим после войны хотелось.

- С зельем вы когда познакомились? Принимал?

- Пробовал, - Васька не стал отпираться. – Генрих давал… когда посвящал.

- И в чем посвящение заключалось?

Улыбка Васькина стала еще шире, глаза прикрылись.

- Охота… каторжники тут объявились… по лесам… к ферме вышли, дураки. Генрих их быстро подчинил. Велел и они все на колени стали. Раненых было, но двое целых. Злых. Генрих сказал, что у них будет шанс. Что если уйдут от меня, то свободны… и выпустил. Ночью. Луна полная… красота… ночь люблю. Пахнет все хорошо, да… и я по следу… одного быстро взял, он решил, что самый умный, по ручью поднимется и отсидится на дереве. Но я его… со вторым повозиться пришлось. Опытный был. Но и хорошо…

Сколько Ваське тогда было?

Десять?

Двенадцать?

Больше? Если и да, то ненамного.

- Я его сам добыл и сам разделал. Я забрал его печень… а Генрих принес мне вина. Вина, смешанного с порошком… особым… он высушил голову своего наставника и растер в пыль.

Тихий вздох. И вопрос:

- Если так, то я тоже сдохну?

- Не знаю, - честно ответил Бекшеев. Он давно уже понял, что в разговоре с подобными Ваське лучше не лгать. – Я все же не целитель, а то, о чем говорил, это просто… теория.

- Ага… - Васька кивнул и повторил убежденно. – Точно сдохну… обидно.

- Что именно?

- Да… до конца не вышло дар передать. Это ж не за раз делается… он менять меня начал. И готовить…

- А зелье…

- Это к Аньке один из умников стал подкатывать… сперва там. Все улыбочки, шуточки… ага, я его насквозь видел! Не Анька ему нужна была, а ферма! Он бы её обманул и бросил! Так! Я Генриху сказал. Ну, чтоб он сделал чего.

- А он?

- Поговорил и велел не трогать. Вроде полезный человечишко…

Мог менталист вытащить наружу, чем занимаются при части? Мог. А использовать? Подтолкнуть к созданию подпольной лаборатории? Подсказать, что это вот зелье может принести доход? И заставить забыть про Анну… и потому, когда лабораторию закрыли, её имя и не всплыло.

Связи практически не было.

Зато Генрих, надо полагать, получил запас зелья, с которым ставил опыты. На свиньях и, как Бекшеев подозревал, не только на них.

- Генрих сказал, что у них тоже варили… ну, когда меняли… из трав там, из иных штук всяких. Мешали. Старинный рецепт. Зелье – это то же, только сильнее. И значит, точно получится меня изменить так, как надо, чтоб силу передать и все такое.

- Тех четверых, в Проклятой деревне, ты по его приказу положил? Или сам?

- Сам, - Васька уперся ногами и качнулся, точно желая опрокинуть и стул, и себя с ним. – Говорил же, Анька туда ходить повадилась… ей там легше и все такое…

Попытка побега?

Обретения памяти, которую раз за разом уродовали?

Генрих не стал вмешиваться. Почему? Побоялся сделать хуже? Вовсе разрушить разум? Скорее всего. Да и опасности особой эти прогулки не представляли.

- А тело матери в шкаф ты спрятал?

- Ну…

- Зачем?

- А чего она там?! Я пришел с этим вот… а она лежит и смотрит! Лежит и смотрит! – Васькин крик заставил дверь приоткрыться. И закрыться. – Смотрит, смотрит… будто я виноватый в чем! Я её не трогал! Она сама померла! И вообще… надо было в землю закопать! Там бы не смотрела!

- Туфли ты ей купил? – Бекшеев старался спрашивать спокойно, отстраненно.

- Ага… я. Думал Аньке подарить, а не угадал. Маленькие. Куда их? Вот ей отнес. Может, не так бы пялилась. А она все одно… и главное, даже шептать стала.

- Мертвая?

- Ага… я тогда этого, первого принес… в лесу встретил. Ну… случайно вышло. Увидел он кой-чего, чего не должно. Он бежать, я догонять… в общем, само как-то… до фермы далече, я его в дом отнес. Собирался к тем, в подвале скинуть, открыл дверь, а там вонища – страсть… я и закрыл. Сижу, стало быть, думаю… куда его. А мамка вдруг как заговорит, мол, засунь в шкаф. Шкаф большой. Она в нем в детстве спряталась.