- Он… не виноват, - она поглядела снизу вверх. – Он… как тот медведь. Его поменяли. Против его воли.

- Думаю, ты права. Он даже не слишком понимал, что происходит…

- Как Молчун?

- Да. Вроде того… ему внушали… долго внушали. Травы… возможно, зелье это. Зелье усиливает способности. И воздействие тоже.

Из кустов выбрался пес, который подполз к телу и уткнулся мордой в подмышку, а потом заскулил жалобно-жалобно. И на скулеж его отозвался второй.

Собак жаль.

- Проклятье… - Зима выругалась. – Еще с ними разбираться… они ведь тоже не виноваты. Они служили… честно.

Служили.

И продолжают служить мертвому хозяину. Но послушают ли кого еще? А если нет, то оставлять таких зверей бегать… нельзя.

Никак нельзя.

Но от мысли самому тошно.

- Закладка, - и Бекшеев отодвигает мысль. – Скорее всего ему ставили закладку… сознание раздваивается. Одна часть не знает, что делает вторая. Это… сложная техника. Далеко не каждый менталист способен. Но возможности открывает широкие… он взял то, что мешало – совесть там, к примеру, и отдал на откуп одной личности. А сам работал со второй.

Зиму передернуло.

- Чем больше узнаю про менталистов, тем сильнее они меня пугают.

- Не только тебя… и этот Генрих… хотя, если смотреть, из какого он рода пошел…

- Из какого?

- Ты не слышала о Гертвигах?

- Что-то слышала такое. Но… я не слишком интересуюсь политикой.

- Суд?

- Ну… да, говорили… писали тоже. Одинцов вон рассказать пытался, донести, почему их важно судить. Хотя… пристрелили бы и только[2].

- Повесили, - уточнил Бекшеев. – Их повесили.

- Велика разница.

- Смотря для кого… повешение – для простолюдинов. Для аристократов и одаренных – расстрел. Или меч.

- Опять эти ваши заморочки, - Зима подошла к Генриху, рядом с которым сидела Анна. Она покачивалась и тихо поскуливала, взгляд её был устремлен в пустоту, да и сама женщина вряд ли понимала, где находится. – Вот… тебе и вправду есть разница, если вдруг, как ты помрешь? Повесят или расстреляют?

- Повешение означает, что человека лишили титула… их и вправду лишили. Титулов. Имен. Земель. Всего.

- И повесили, - Зима помахала рукой перед глазами Анны.

- Именно.

- По-моему, она… того.

- Закономерно, - Бекшеев хотел присесть, но не решился. Если сейчас нога не болела, это не значит, что стоит рисковать и ударяться в эксперименты. – Над ней тоже работали… думаю, как над Михеичем. Двойное сознание. Часто у магов появляются излюбленные приемы, те, что и даются легко, и результат приносят. Этот вот сознание колоть умел.

- Это да… на рынке она была одна… а в доме вот.

- Сознания. Он дал им четкие рамки. И все одно контролировал. Но Михеича он обрабатывал не так и долго, а вот девушку…

На Бекшеева она не смотрела.

- Долгое воздействие всегда разрушает личность. Чем сильнее воздействие, тем больше разрушает. Но к этому вот…

Человеку?

Можно ли считать лежащего на земле Генриха, человеком?

- Она была привязана. И смерть его… в общем, тут нужен хороший менталист.

Зиму передернуло.

- Как бы там ни было, он происходил из весьма древнего рода. Я… читал кое-что. Слышал. Хотя род закрытый… да, они славились силой. И как менталисты тоже. Глава Гюстав Гертвиг был приближен к императору. Он был в числе разработчиков… и военных планов… и не только военных. Расчистка территории. Реформирование власти… план разработки и поглощения новых земель. В общем, там… много всякого. Вплоть до возрождения исторических прав аристократии.

- Это первой ночи, что ли?

- Это полной власти над людьми, которые не относятся к аристократии. Я кое-какие документы анализировал… оценивал… в том формате план не приняли, но почерпнули многое. Главное не это… они понимали. Генрих и его… родственник.

- Брат.

- Брат, - согласился Бекшеев.

Анна подняла голову и губы её растянулись в уродливой улыбке.

- Конфетку… - сказала она жалобно. – Я конфетку хочу!

- Конечно, - Зима сунула руку в карман и вытащила карамельку в темной обертке. – На от… не сбежит? Хотя… куда ей.

- Не сбежит. Ему было некуда возвращаться. Это тоже объясняет. Менталист. Сильный. Он мог бы уйти без проблем. Внушить охране, что его просто-напросто нет. И уйти. А он остался. Работал на этой вот ферме…

- Там свиньи.

- Знаю.

- Нет, Бекшеев… там такие свиньи… в общем, куда там медведю.

- На них, значит, эксперименты ставили. Логично, в общем-то… свиньи, люди… опять же… где этот Новинский, чтоб его?

Бекшеев вытащил часы, но был вынужден признать, что и эти пришли в негодность.

Жаль.

Хорошие ведь часы. Швейцарские. А тут вот…

- Не тряси, - Зима поглядела с упреком и сунула в руку Анны еще одну карамельку. – Лучше некроманта тряхни с его тленом… и радуйся, что основную волну он в сторону пустил.

А перстень и вправду был.

Сидел на пальце. С виду простой, неказистый даже. Впрочем, собственный родовой Бекшеевых тоже не пример ювелирного мастерства. Просто перстень. Просто камень.

Герб на нем.

Прикасаться Бекшеев не стал и все-таки распрямился, за спину держась, со стоном.

- Грехи мои… тяжкие…

- И не только твои. Слушай, чего он вдруг… столько лет сидел тихо. Сидел бы и дальше. Ферма вон… думаю, доход она давала. С Шапкой договорился. То ли делился, то ли внушил ему, что делится. Тот и закрывал глаза на пропажи… может, даже подсказывал, кого взять, чтоб шуму не было. В городе всякого отребья хватает. К чему к людям… иным лезть, внимание привлекать?

Дерево.

Надо подойти к дереву.

Там люди. Как Бекшеев забыл-то про них? Висели вон вниз головой, а теперь лежат в листве и не шевелятся. Это… плохо. Очень плохо. И он заковылял так быстро, как сумел.

Псы подняли головы, провожая взглядом. Их, собачьему разуму, невдомек, что произошло. Менталисты… интриги… брат про род Гертвигов знать должен.

- Болезнь, - этот осколок большой картины лег в руку. – У него не чахотка… по-моему, из их рода редко кто доживал до старости. Менталисты сами по себе здоровьем не отличаются. Чем ярче дар, тем сложнее его удержать. И с ума сходят часто. Едва ли не чаще прочих… вот. Он понял, что болен. И что вот-вот умрет… и решил…

- Лечиться? Там?

- Не совсем. Думаю, он догадывался, что вылечить это… невозможно. Или сложно. Что деньги нужны. Хотя… у него должны были быть.

- Должны были. Ферма не выглядит бедной, да и у контрабандистов взяли бы прилично.

- Именно. Дело не в деньгах. Ему нужен был именно перстень. Символ рода.

- Рода, который так… заляпался?

- Тут… есть нюанс. Юридический. Его отец покончил с собой до признания его виновным. Брат был объявлен мертвым. Иных наследников в тот момент времени не нашлось. Но поскольку в судебном порядке род… не подвергся лишению имени и привилегий, то Генрих… или скорее его сын мог бы заявить права.

- Чего? – удивление Зимы живое. И недоверия в голосе хватает.

- Ребенок точно не отвечает за деяния предков… - пояснил Бекшеев. – И соответственно, мог бы потребовать возвращения… имущества. Да, вернули бы не все, но родовые земли можно отнять лишь по решению королевского суда. А он, как понимаешь, не станет мараться и лишать сироту наследства. Это дурно скажется на репутации.

- Все же вы замороченные…

- Не мы. Законы такие… перстень и тот, кого он бы принял, а он бы принял по родству крови или силы, доказывает право на владение землей и именем. Не говоря уже о том, что сам перстень дает доступ к силе рода. Но сомневаюсь, что Генрих всерьез рассчитывал вылечиться. Он видел, что перстень не помог его брату, так что… да, думаю, дело в наследстве, которое он рассчитывал оставить своему сыну. И во времени… он бы дотянул до рождения, может, еще пару лет выиграл. Подсказал бы, что и как дальше. А там Васька бы проследил, и за сыном, и за сестрой…

- Вот… засранец.

- Может, и так… а может, у него выбора особо не было. Или не видел он его…