– Дурак! Вот же дурачина! Она тебе лжет, а тебе все равно? Ты думаешь, зачем она сюда приехала? Вот скажи, зачем?!
Мне все равно. Но Айталын упорствует:
– Зачем?!
– В гости.
– Она хотела остаться здесь! С тобой!
– Не болтай глупостей.
– Хотела! Хотела! И осталась бы, да я успела первой!
Айталын кашляет: подавилась шепотом. Моя сестра кричала бы, да боится, что дочь дяди Сарына услышит ее обвинения. Блики костра играют на ее разгоряченном лице. Тень Айталын пляшет на стене. Изгибается, вырастает до потолка.
– Она возненавидела меня, – хрипит Айталын. – Сразу, едва увидела!
– Не болтай глупостей, – повторяю я.
– Я сорвала ее замысел! Ее коварный замысел!
– Какой замысел? Жаворонок – ребенок. Она выросла у меня на коленях.
– Твоя милая крошка младше меня на четыре года. На три с половиной! В ее возрасте я не была ребенком. Это ты до седой бороды останешься безмозглым младенцем! Она бы заявила, что без нее вы не справитесь. Что двое мужчин, один из которых дурак, а другой тоже дурак, пропадут без женской руки. Оголодают, завшивеют, утонут в грязи…
Я развожу руками:
– Ты заявила то же самое. Мало того, ты пряталась в Мюльдюновом облаке.
– Я из лучших побуждений!
– А она из каких?
– Я добрая! Я семейная! А у нее на тебя виды! Она осталась бы, а ты бы даже не пикнул! Ты же дурак! Добрый дурак! Честный дурак! И вообще, что ты в ней нашел?
– Я?!
– Ты! Она же похожа на парня!
– Похожа, – соглашаюсь я. – Они с Кюном близнецы.
– Ерунда! Кюн гораздо красивее…
Трудно мне с женщинами, да.
3. Значит, он умрет красивым
– Летит! Летит!
Кто летит? Что летит?!
Бранясь хуже лесоруба, которому на ногу упало бревно, я вымелся из спальни. Сапоги я натягивал на ходу. Знаете, как это? И не надо вам знать. На всякий случай сунул нос в спальню к Нюргуну, словно это он мог куда-то лететь, оглох от могучего храпа – и бегом, вприпрыжку, спотыкаясь…
Встреть меня снаружи шайка верхних адьяраев, свалившихся с небес, возглавляй их сам Буура Дохсун, сын грома – клянусь, не удивился бы. А может, даже обрадовался. Очень уж хотелось кого-нибудь убить.
– Летит! – надрывалась Жаворонок.
Полураздетая, в шапке, но без дохи, она приплясывала на крыльце. Щеки горят, глаза блестят. Мороз шарахался прочь от буйной горлопанки: сожжет! растопит! Пустит ручейком по земле…
– Кто летит?!
– Папа!
Я задрал голову вверх. В шее хрустнуло. В затылке кольнуло. Небо чистое, ясное. Облака табунами ходят. Вороны галдят. И никакого папы.
– Да вон же!
От табуна отделилось верткое облачко. Закручивая кольца, начало снижаться. Хитрое облачко. Ездовое. Мюльдюново.
– Это Мюльдюн летит. Кончай орать!
– А я говорю, папа!
– Эх ты, пигалица! Очень нужно моему папе сюда лететь! Он Нюргуна и раньше-то видеть не хотел, а сейчас и вовсе…
– При чем тут твой папа? Пустая ты башка! Это мой папа летит!
– Твой?!
– Наш с Кюном!
– Откуда знаешь?
Ответом меня не удостоили.
– Папочка! – голосила Жаворонок. – Я тут!
Глядя на ее восторг, впору было поверить, что девчонка томится в плену, а спаситель валится на порог. Всыплет ей дядя Сарын за поездку к нам, и правильно сделает…
Долго я просыпаюсь. Очень долго. Уже вроде и бегу, и прибежал, и по шее бы вмазал, подвернись под кулак подходящая шея. А между ушами туман клубится. Соображаю туго. Облако село, из него выбрался Мюльдюн, за Мюльдюном – дядя Сарын, мрачней тучи. И что же я? А я не нашел ничего лучшего, кроме как заявить:
– Быстро вы…
– Угу, – буркнул Мюльдюн.
– Я вас так быстро не ждал!
Тут туман и рассеялся. Ну, тот, что между ушами. До меня наконец дошло, как должен был гнать коня Зайчик, чтобы поспеть к отцу в такой короткий срок. Как вовремя подвернулся Мюльдюн с облаком. Как удачно сложилось, что дядя Сарын не стал медлить. Мне удача счастья подсыпает, из рук кормит, а я, балбес: ждал, не ждал…
– Где? – спросил дядя Сарын.
И, не дожидаясь ответа, первым шагнул в дом.
Когда я догнал его у дверей Нюргуновой спальни, он стучал кулаком в створку и спрашивал с раздражением:
– Можно?
– Сейчас! – откликалась Айталын. – Еще нельзя!
– Да что ты там делаешь?
– Я позову! Я уже…
Я отметил, что на крыльце Айталын не было. Значит, едва Жаворонок раскричалась, моя сестра шмыгнула в спальню к спящему Нюргуну. Она, значит, уже. Она позовет. Она дядю Сарына не пускает. Кто, в конце концов, в доме хозяин?!
Пинком я распахнул дверь.
Айталын мыла спящего Нюргуна. У ложа, подобрав под себя ноги, ждал знакомый беговой котел. Сам, небось, и воду согрел, и по зову явился. Влажной тряпкой Айталын вытирала испарину, обильно выступившую по всему Нюргунову телу. Свободной рукой, орудуя пальцами, словно гребнем, сестра расчесывала Нюргуну волосы. Убирала пряди с лица, прятала за уши.
– Что вы лезете! – возмутилась она. – Я же сказала: сейчас!
Дядя Сарын ухватил меня за плечо, оттащил назад.
– Не обижай девочку, – тихо бросил он, закрыв дверь. Чешуйчатые веки дяди Сарына подрагивали. Мне даже показалось, что из-под них вот-вот сползет пара блестящих слез. – Она хочет, чтобы я увидел его красивым. Не потным грязнулей, а Нюргуном, сыном Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун. Понимаешь?
– Нет, – честно ответил я. – А вдруг он умрет?
– Прямо сейчас?
– Ага. Вдруг он умрет, пока она его моет?
– Значит, он умрет красивым.
Разговор окончен, понял я. Мы стояли и ждали, пока Айталын кончит мытье.
– Уже! Заходите!
Мы зашли, и Айталын охнула. Зажала рот обеими ладонями, будто наружу рвался вопль ужаса, и нельзя было выпустить его, освободить, дать волю. Нюргуну дать волю можно, а воплю – ни за что.
– Не бойся меня, девочка, – сказал дядя Сарын.
Моя сестра убрала ладони:
– Я не боюсь. Мне вас жалко. Вы же слепенький, да?
Не сразу я сообразил, что Айталын видит дядю Сарына впервые. Мы-то с Мюльдюном привыкшие, про близнецов и речь не идет. А малышке каково, а? Пожалела убогого, добрая душа…
– Зряченький, – Сарын-тойон улыбнулся. – В корень зрю, в мякотку.
– Врёте!
Славная все-таки у меня сестричка. Добрая в маму, честная в меня.
– Вру? Тебе, душа моя? Да чтоб я сдох!
– А как вы тогда видите?
– А так, что все насквозь, и даже глубже. Вот ты, например, красавица. Правда? А этот бугай на ложе – голый и чистый. Тряпку ты выкрутила, повесила на край котла. Эй, котел! Бегом на место! И топтаться по одеялам не надо, помнёшь. Нет, душа моя, это я не котлу, это я тебе. Ты их лучше в уголок отнеси и сложи там. Теперь веришь, что я зряченький?
– Ой-боой…
Айталын часто-часто закивала: верю, мол.
– Веришь, что я разбужу твоего брата?
– Д-да…
– Вот и славно. Вера – лучшая помощница. Держит на плаву.
Он сам не верит, догадался я. Или верит, но знает что-то такое, о чем помалкивает.
– Ты иди, душа моя. Отдыхай.
– Я останусь, – в сестре проснулась прежняя малышка Айталын. Та, которая боотура узлом завяжет и на крюк повесит. – Я буду здесь.
– Хорошо, – с неожиданной легкостью согласился дядя Сарын. – Одеяла в угол, сама – на одеяла, и рот на замок! Договорились?
– Бегу! Сижу! Молчу!
– Умница. Юрюн, мне понадобится медная пластина. В доме есть медь?
– Не знаю.
– Есть котел, – вмешалась Айталын, – но вы его отослали. Котел медный!
– Нет, котел не годится.
– Есть! Есть медь!
В спальню ворвалась Жаворонок. Несмотря на жарынь, царившую в доме, она надела свою оленью доху. В правой руке Туярыма держала поясной ножик, а левой сгребала вместе бляшки-висюльки, украшавшие рысьи клинья – вставки на груди.
– Вот!
Острое лезвие чиркнуло по ремешкам. Раз, другой, третий. Часть бляшек упала на пол, откатилась прочь. Бросив нож, Жаворонок собрала украшения, протянула отцу:
