Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И ведь почти не вру, главное! Уши, правда, дымятся, так в сумраке не видно. Не рассказывать же ей про Кюна с его приключениями? Мало девчонку Уот напугал, пока похищал, так еще я со страшилками! Начну рассказывать – опять съежится, в угол забьется…

– Обустроил! Не твое дело!

– С тобой все в порядке?

– В порядке… Не в порядке! Уходи!

– Что не в порядке? Что?!

– А сам как думаешь?!

– Сюда кто-нибудь совался?

Она смотрела на меня, как на безмозглого червяка. Наверное, я так и выглядел. Обычное дело. Привык уже.

– Ты!

– Что – я?

– Ты совался! Суешься! Уходи! Ну пожалуйста…

– А еще? Кроме меня? Никого не было?

Я упрямый. От меня криками не отделаешься. Жаворонок это наконец уразумела. Смирилась, что без ответа я не уйду.

– Уот заходил. Еду принес.

– Только Уот?

– Сестра его приходила.

– Чамчай?!

– Да, Чамчай! Твоя невеста!

Невесту я пропустил мимо ушей. Свистнуло – хуже боевой стрелы.

– И всё?

– Всё! Доволен? Убирайся к своей Чамчай!

– Дура! – не выдержал я. – При чем тут Чамчай?! Я за тебя беспокоюсь!

– А что за меня беспокоиться? У меня все хорошо, скоро замуж выйду…

Она всхлипнула, отвернулась. И тут же предостерегающе выставила руку, ладонью ко мне:

– Стой, где стоишь! И не надо меня утешать…

Я переминался с ноги на ногу, терзался сомнениями. Запереть Жаворонка снаружи? А вдруг тварь изловчится, откроет? Изнутри? Точно, изнутри!

– Жди здесь! Я быстро…

Дверь я за собой все-таки запер на засов. И бревном привалил, на всякий случай. Пробежался по Уотовым закромам, отыскал в грудах хлама подходящие железки – и назад.

– Ты что это задумал?

Похоже, у Жаворонка возникли скверные подозрения.

– Задвижку тебе поставлю. Будешь закрываться, поняла?

– От кого? – она обидно захохотала. – От Уота?

Я не ответил: занят был. Гнул-выгибал железяки, пытаясь придать им форму петель для засова. Выходило коряво, коряво, очень коряво. Ну да, я ведь не кузнец. И инструмента у меня нет. Сюда бы мастера Кытая! Ладно, и так сойдет. Красота нам ни к чему, главное, чтоб держало…

– Уоту твоя задвижка – тьфу! Только разозлится!

– Тьфу, да. А ты услышишь, что он идет, и открой заранее, чтоб не снес.

– Это не от Уота? От кого?

– Мало ли? Бродят тут всякие…

– Какие – всякие?

Я сделал вид, что не слышу.

Некоторое время Жаворонок молча наблюдала за моими ремесленными потугами. Когда я уже решил, что она успокоилась, дочь дяди Сарына вдруг произнесла, словно продолжая давнишний, прерванный на полуслове разговор – ровно, тускло:

– Ты прямо как папа.

Я уронил петлю. Она громко звякнула о камень пола.

– Папа? Чей папа?

– Наш с Зайчиком. Он нас тоже всю жизнь запирал. Того нельзя, сего нельзя… Папа – наш самый большой засов. Это он тебя прислал?

– Нет. Я сам…

– Врешь.

– Ну, вру. Он прислал, он. Да я бы и так поехал, без него.

– Ты знал, что он меня Уоту обещал?! До моего рождения?

– Ну, знал…

Да, я честный. И умный, просто глупый. Прав Уот. Айталын права, Чамчай… Все кругом правы, а мне выгребать. Опять брякнул, не подумавши.

– Ты! – Жаворонок задохнулась. – Знал?!

Я постарался занять руки работой. Жаль, голову занять не получалось. Еще бы в уши затычки вставить…

– Знал и молчал?! Ты – как он! Хуже! Вы заодно!

– Я слово дал.

– Кому?

– Твоему отцу. Пообещал никому не говорить.

– Папа тоже слово дал! Уоту! Жену ему пообещал! Меня! Я еще не родилась, а он уже разобещался! Мне Чамчай всё рассказала! Всё!!!

– Ну, обещал. Сглупил, – и в страшном сне я не мог представить, что однажды мне придется защищать дядю Сарына перед его же дочкой. – Позже набрался ума, передумал. Обычное дело.

– Передумал? Слово дал и передумал?!

– Не кричи, Уота накличешь.

– Уот к нам за обещанным явился! Грабить? Похищать? Нет, свое брать!

– Уот на вызов явился, – я зашипел сквозь зубы: оцарапался краем железки. – Меньше бы твой Зайчик глотку драл, больше бы толку было…

– Из-за папы! Всё из-за папы!

– Нехорошо родного отца так полоскать. Стыдно.

– Кто Кюна в походы не пускал? Кто сражаться запрещал? Вот Кюн и взбеленился…

Я пораскинул мозгами, ища, что бы возразить. Возразить было нечего.

– Уот Кюна в честном бою победил! Меня по-честному забрал! Да если б я знала, сама бы пошла! Побежала! Уот честный, а вы! Обманщики!

Я закончил гнуть петли и начал их прилаживать: одну – к двери, другую – к косяку. Гвоздями я в кладовых тоже разжился. Дырки в петлях имелись, а молотка я не нашел. Пришлось забивать гвозди кулаком.

– Жалкие обманщики! Да адьяраи в сто раз лучше вас! Хотите, чтобы я такой же стала, как вы? Вот вам! Вот! Не буду, не хочу…

Сага, вспомнил я. Семейная. Подлей любого сказания.

– А какой ты будешь?

– Честной! Выйду за Уота! Выйду!

– Да выходи на здоровье…

– Доброй волей, понял?! А ты женись на своей Чамчай!

С женщиной спорить – легче Уота прибить. Вторая петля встала на место. Я подергал – держится.

– Думаешь, я не слышала? Я все слышала! Как папа с мамой сговаривались отдать меня за тебя! А тебя убедить на небо вернуться! Знаешь, зачем? Чтоб ты меня на небеса увез! Чтобы Уот до меня не добрался! Врушки несчастные!

Я вставил в петли засов. Вынул, вставил, вынул.

Порядок.

– Хочешь быть честной? – спросил я. – Будь. Разве я против? Только дверь запри, ладно? А станет кто ломиться, кричи. Громко кричи, громче, чем сейчас.

И вышел.

4. Я берусь за язык

– Мотылек!

У коновязи никого не было.

– Мотылек!!!

Идолица на вершине столба мерзко хихикала. Скалила острые зубки, корчила рожи. Темно-лиловый вечер спустился на черную скалу, солнце, железное солнце Нижнего мира, скрылось из виду, но медь, из которой отлили истукана, горела злым огнем. Я хотел сшибить гадину на землю, растоптать в прах, но вместо того, чтобы сорвать злость на безвинной идолице, сел и заплакал.

Презирайте меня, стыдите, забудьте навсегда, что жил на свете злосчастный Юрюн Уолан, но я, взрослый человек-мужчина, боотур и жених, будь прокляты все свадьбы Трехмирья сверху донизу, сидел на сырой земле и рыдал, как дитя. Исчезновение коня послужило той самой горстью сосновой хвои, что ломает спину груженому волу. Все я потерял, все у меня забрали. Невесту, брата невесты, доброе имя, честь, свободу, а теперь еще и Мотылька. Забыл, забыл о коне, бросил, оставил без еды и воды, на произвол судьбы. Плюйте мне в лицо! Пинайте ногами! Мотылек бы, небось, про меня не забыл! Только что он мог сделать? Ворваться в дом? Накинуться на грозного Уота Усутаакы? Умчать своего хозяина за семь небес отсюда? Ну да, умчишь тут, если хозяин отбивается руками-ногами, блажит: «Слово дал! Слово!» Все меня, спасителя-вызволителя, спасать обязаны: Чамчай, Баранчай, Мотылек…

– Эмэгэт, – сказала идолица.

– Что Эмэгэт?

– Не что, а кто. Зовут меня так: Дьэс Эмэгэт[110].

– Юрюн. Юрюн Уолан.

– Очень приятно. Чего ревешь? Жениться боишься?

– Коня у меня свели, – пожаловался я.

– Беда, – согласилась идолица. – Хороший конь дорогого стоит. Кричать «Воры!» или погодить? Он у тебя перекованный, конь-то?

– Ага. Мастер Кытай ковал.

– Ничего себе! Сам Кытай Бахсы?!

– Сам! Своими руками!

– Молотом, – поправила идолица.

– Ты хоть понимаешь, что это значит: перекованный? Нарочно для боотура?!

– Да уж не дурней тебя! Значит, перекованный, и свели. Конёк, надо полагать, смирный, с каждым доброй волей пойдет…

– Смирный? Да его кто чужой только тронь…

Идолица заржала громче лошади. Пальцем она крутила у виска, насмехаясь. Я и сам уже утер слезы, успокоился, начал соображать. Чтобы свести Мотылька без боя, нужен… Нет, без боя Мотылек не пойдет. Чтобы свести Мотылька с боем, нужен… Нет, Уоту мой конь ни к чему. Чамчай – тоже. Где это видано, чтобы невеста у жениха коней воровала?! Конокрад-боотур? Нельзя сказать, чтобы такая уж невидаль. Мюльдюн, случалось, пригонял в наш небесный улус целые табуны. И Уот не почуял? Не выскочил на двор: «Буо-буо! Убью!»? Боотуры красть умеют, а красться не умеют. Значит, вломился конокрад-боотур, пока Уот меня душил-плющил, вышиб дух из Мотылька, поволок силой…

вернуться

110

Букв. Медная Идолица.

115
{"b":"878391","o":1}