Тогда? Сейчас?
Нет!
Битисит или боотур, я не желаю сопровождать удаганку в ее путешествии! Дрожу, кусаю губы, ковыляю спиной вперед. Каждый шаг – мучение, подвиг…
Уши! Надо зажать уши!
Прижимаю ладони к ушам. Разворачиваюсь, восстанавливая естественный порядок движения, обычный ход времен. Бегу в темноту. Мальчик? Юноша? Взрослый?! Сегодня? Позавчера? Что-то разладилось в Юрюне Уолане, как в механизме оси миров. Лязгаю, скриплю, хриплю. Кашляю, спотыкаюсь. В спину колотят вскрики бубна, норовят сбить с ног, опрокинуть. Нет, это время. Догоняет, толкает. Виснет на плечах, цепляется за ноги. Нет, это меня догнал взгляд дяди Сарына. Это от него меня дергает невпопад. Расширюсь, усохну; кишки – в узел, в голове кишат черви…
Прочь, прочь!
Бубен глохнет, стихает, отпускает.
2. Три глаза, шесть рук и котлы на треногах
– Да будет стремительным твой полет! Куда летишь-то?
Я на них и правда едва не налетел. А как увидел, кто передо мной… Почему не забоотурился, сам не знаю. Ладони от ушей отнял, а в них – в ушах, не в ладонях! – эхо застряло. Эхо бубна Чамчай. Потому, наверное, и остался усохшим. Бубен помешал.
– Зубы все на месте? – участливо поинтересовался тот, что верхом.
Сперва померещилось: они оба верхом. Один – на коренастом быке, чьи бока отливали медью, а рога покрывала короста ржавчины. Второй же… Алаата! Второй – сам себе и конь, и всадник! Шесть ног, шесть рук, три башки срослись затылками…
– Свои считай! – огрызнулся я. – Помочь?
– Эй, приятель! – хозяин быка примиряющим жестом выставил руки вперед. Руки у него были длиннющие не по росту. – Не кипятись! Я из лучших побуждений! Если с зубами беда – обращайся. Гнилые вырву, новые вставлю! Сталь, полировка, любо-дорого…
– Быку рога полируй! Вон, заржавели…
Треглавец расхохотался в три глотки:
– Эк он тебя, Тимир! Отбрил, молодец! Юрюн Уолан, надо полагать?
– Я-то Юрюн! А вы кто такие?
– Тимир Долонунгса́, – представился всадник. Кроме длиннющих рук, у него имелся третий глаз: аккурат посередине лба. – Кузнец, дантист, на все руки мастер!
– Это я на все руки мастер, братец! – треглавец развел в стороны шесть рук и сделался похож на огромного паука. – Алып Хара Аат Могойдоон. Что колдун – правда-истина, а что змей[125], так это завистники приклеили. Зови меня просто Алып, по-родственному.
– По-родственному?!
Ненавижу пауков, и вам известно, почему.
– Ага!
Они заговорили хором, перебивая друг друга:
– Уот – наш брат…
– Чамчай – сестра…
– У вас с ней свадьба…
– Зятёк! Дорогуша!
– Счастье! Уруй-айхал!
– Радость! Уруй-мичил!
И оба ухмыльнулись. Насмешничают? Может, и так, но придраться не к чему. Вспомнились слова Чамчай: «Ты ждал, он меня тебе представит? Ножкой шаркнет? Родословную зачитает?!» Эти ножками не шаркали, зато представились честь по чести. Не Уоты, нет. Совсем не Уоты…
– Куда ты летел, зятёк?
– Нас встречать?
То, что я удирал от бубна, им знать ни к чему. А вот куда я в итоге забежал? Пещера-громадина: три десятка домов – наших, типовых – влезет, и еще место останется. Потолок – из лука не добьешь! – тонул в мерцающей зеленоватой мгле. Лишайник, небось. Чем ниже, тем ярче разгоралось мягкое сияние, исходившее, казалось, прямо из стен. Или это светился сам воздух?
Внизу, где мы стояли, было светло, как днем.
Кругом громоздились причудливые каменные сосульки. Одни росли из пола, другие свешивались со стен и потолка. Великаны и карлики, одиночки и целые заросли. Бирюза и малахит, багрянец и охра, снежная белизна, бурая ржавчина… По сосулькам стекала вода, в ней отражался колдовской свет, искрясь россыпями драгоценных камней. Пещеру наполнял неумолчный звон капели. Кое-где верхние и нижние сосульки срастались в единые столбы. Будто намекали: союз Вышних Небес и Кэтит Ютюгэн? Почему бы и нет? Мы срослись – и у тебя все срастется. Женишься на Чамчай…
– Нравится?
Я не удивился: привык, что у меня на лице все написано.
– Ага.
– Свадьбы отгуляем – еще и не такое покажем!
– Чувствуй себя как дома!
– Это ваш дом? Вы тут живете?
– Мы тут едем.
– Кто едет, а кто и идет.
– Откуда вы про свадьбы узнали?!
– Уот передал.
– Через дедушку Сэркена.
– Пригласил…
– Поехали уже, что ли?
– Это ты – поехали. А мы с Юрюном пешочком…
Оказывается, я, пока бежал, успел основательно углубиться в пещеру. Вон зверь застыл: морда гладкая, бело-желтая. Лапы оплыли, в пасти отблескивают клыки. Вон из стены лицо выпятилось: бородатый старик, трещины-морщины. На дедушку Сэркена похож, только борода зеленая, будто мхом поросла. Под дедушкой булькал котел, плотно закрытый крышкой. В такой Уота целиком запихнуть можно! Котел покоился на раскоряченном суставчатом треножнике. А вон еще! Справа, слева: большие, поменьше, совсем крохотули. Черные, шершавые; медные, гладкие; серебряные, блестящие… На некоторых теплились огоньки-светляки, как на нашем камельке.
Я хотел спросить о котлах Уотовых братьев – они местные, должны знать – но не успел.
– Вечно он опаздывает, – проворчал Тимир.
– Ну да, – поддержал Алып. – Обещал встретить…
– Забыл. Дырявая башка!
– А вот и не забыл! Не забыл! Уот помнит!
К нам бежал большой черный адьяраяй с улыбкой от уха до уха.
– Уот всё помнит!
3. Женитьба – дело серьезное
– Я тебе друг, – сказал Уот. Из его единственного глаза вытекла мутная слеза. Сползла на щеку, скатилась к подбородку, упала. – Я тебе брат. Ты мне зять. Обними меня!
И добавил с чувством:
– Кэр-буу!
Ну, я обнял. Если честно, я полагал, что объятия дадутся мне с бо́льшим трудом. Во-первых, я слишком хорошо знал, как смертоносны объятия Уота Усутаакы, Огненного Изверга. По сей день едва вспомню, и тело начинает ломить. Во-вторых, сложно обниматься с адьяраем, чья рука раздвоена в локте. Ладно, это еще ничего, с его-то предплечьями! Опять же можно сграбастать обнимаемого под мышку… Но в-третьих – и в-главных – я чуял подвох. Вряд ли Уот собрался обмануть доверчивого Юрюна Уолана и торжественно придушить его на глазах своих братьев. Ну да, нарочно созвал родню, чтобы меня прикончить! Уот желал зятю добра, готовил ему – мне! – подарок, который до поры держал в тайне, и это было опасней всего.
– Невеста! Тебе обещали…
Нет, вы не ослышались. Вот что объявил Уот, когда я, изрядно помятый, вырвался на свободу.
– Невеста, дьэ-буо! Жаворонок! Тебе обещали, да.
– Ага, – осторожно кивнул я.
В то, что Уот решил вернуть мне дочь дяди Сарына, я не верил ни капельки.
– Мне обещали, да, – гнул свое адьярай. – Обоим обещали. Нам обоим, да.
– Угу. Обещали.
– Хочешь, убьем Сарына?
– Не хочу.
– И я не хочу, – согласился адьярай. – Оба не хотим, хыы-хык! Оба честные, добрые. Умные! Мы оба, невеста одна. На обоих не делится?
– Не делится.
– Делится! – торжественно возвестил Уот. – Делится, буйа-буйа-буйакам! Ты умный, я умнее. Правда, Тимир? Правда, Алып?
Братья переглянулись:
– Правда, Уот.
Ох, и не понравился мне их ответ! Думаете, они подсмеивались над простодушным Уотом? Ничуть не бывало! Вся троица в сговоре, клянусь…
– Вот, – Уот очертил в воздухе контур женской фигуры. – Жаворонок.
Я молчал.
– Как делить? Ночь я, ночь ты?
– Подеремся, – вздохнул я.
– Подеремся? Я тебя убью, и буо-буо! Не нравится?
– Не нравится.
– Молодец! И мне не нравится. Не делится?
– Нет.
– Делится! Смотри сюда…
Он еще раз изобразил женский контур:
– Вот как делится, – ребро Уотовой ладони рубануло поперек, на уровне талии. – Р-раз! Делится! Нас двое? Невест двое! Две половинки, гыы-гык!
