– Эй! Иди сюда!

Сторожевой пес? У адьяраев, надо полагать, и собаки не такие, как у всех. Если это пес, почему он не остановил меня, когда я только приехал? Не поднял шум? С другой стороны, будь я собакой Уота, я бы всех в дом пускал и никого не выпускал. Вернее, я бы всех пускал, а Уот никого бы не выпускал.

– Эй! Ну иди же!

– Ага, – ответила темнота голосом Чамчай. – К тебе только подойди! Ты сразу поперек себя шире… Я тебе что, так нравлюсь?

За миг до того, как сестра Уота откликнулась на мое третье «эй!», движение во тьме изменилось. Если быть точным, сменилось одно на другое. Псина или тварь, кто бы там ни шастал, удрала при появлении Чамчай. Ну да, я бы тоже удрал, да от невесты куда сбежишь? Опять же, слово дал, что не побегу…

– Ты знал? – спросила Чамчай.

Она не приближалась: вертелась у крыльца, так что я ее, считай, и не видел. Вертелась – для Чамчай это значило едва ли не полнейшее спокойствие. И все равно мне трудно было оставаться усохшим. Чудеса! Когда я не знал, кто там лазит, я сидел спокойней мертвеца, а вечные подергивания Чамчай – это просто караул, держите меня вдесятером!

– Что знал?

– Что ты не справишься с Уотом?

– Ну, знал.

– И все равно приехал? К нам?

– Ну, приехал.

Кажется, я заговорил как Уот. Вот ведь сестра у него, всех в Уотов превращает!

– Зачем? Чтобы он тебя убил?

– Я думал, ты умная, – вздохнул я. – Кто же идет в поход за тем, чтобы его убили? У меня был план. Очень хитрый план. А может, не хитрый, и не план вовсе, а дурость несусветная. Сейчас я думаю, что это была дурость. А тогда думал, что план.

– Так зачем же ты приехал? – повторила она.

– Мне не оставили выбора.

– Объясни.

– Кто-то должен был приехать? Почему не я?!

Легкое постукивание достигло моих ушей. Сперва я не понял, что это за звук, но мосластые руки Чамчай вздрогнули, попали в полосу лунного луча, и я увидел: бубен. Удаганский бубен со звездчатой дырой посередине. Пальцы Уотовой сестры выбивали на ободе бубна прерывистый ритм, от которого у меня начинало сосать под ложечкой.

– Я слышала твою историю, – из голоса Чамчай исчезла грубоватая насмешка. – Историю мальчика, вступившегося за старшего брата. Ребенок против семьи и судьбы? Сказать по правде, я в нее никогда не верила, в эту историю. Да, ты вытащил Нюргуна из железной горы, поселился с ним в одном доме, свозил в Кузню… В это можно поверить. Это легко проверить. Мне не верилось, что мальчик, юноша, взрослый мужчина – такой, каким его описывали очевидцы или болтуны – существует на самом деле. Его придумали, полагала я. Вычистили, выгладили, навели блеск. А его, оказывается, вовсе не придумали…

– Кого его? – обиделся я. – Кого?!

А вы бы не обиделись, если о тебе говорят, как будто тебя здесь нет?

– Тебя, – с неожиданной теплотой ответила Чамчай. – Ты что, и правда меня так хочешь? Меня еще никто так сильно не хотел.

Тему разговора она меняла быстрей, чем дергалась во время приближения ко мне. Если тело мое оставалось усохшим, поскольку расстояние между нами не изменилось, то мой рассудок от ее дерганины точно забоотурился. Ничем другим я не в силах объяснить свое дальнейшее поведение.

– Я? Тебя? Хочу?!

– Да. Правда?

– Неправда! Я совсем тебя не хочу!

Уверен, вам известно, какой я честный. И что самое быстрое мое оружие – язык.

– Не ври, – Чамчай погрозила мне бубном. – Ты совершенно не умеешь врать. Ты меня хочешь, просто стесняешься говорить об этом вслух. Я старше, я понимаю твое смущение.

– Ничего я не стесняюсь!

– Тогда почему же ты становишься боотуром? Я подхожу к тебе, и ты сразу распускаешь хвост, начинаешь токовать[112]: сильный, сильный, я очень сильный! У меня были мужчины до тебя, и все они поступали точно так же. Правда, никто из них не расширялся до доспешного состояния. Ты хочешь показать, что ты сильнее всех? Что хочешь меня больше всех? Утром ты чуть не пришиб меня колотушкой. Сперва я решила, что ты дурак или больной, но позже, когда мы познакомились поближе… Ты молод, да? Неопытен? Не знаешь, как привлечь женщину? Как показать себя в лучшем виде? Машешь оружием: я! самый-рассамый! После драки с моим могучим братцем такое поведение вполне объяснимо. Доживи Эсех до твоих лет, он, наверное, вел бы себя так же. Я права?

Судорожно подыскивая достойный ответ, я перебрал свой куцый опыт любовных связей. Те женщины, которые могли принять любовь боотура без гибельных последствий… Да, едва я понимал, к чему дело идет, едва чуял запах, особый женский запах – я расширялся: силач телом, дитя разумом. Да, ни разу я не надевал доспех, демонстрируя только телесную мощь. И быстро усыхал до приемлемых размеров, стоило женщине начать трогать меня, гладить, шептать ласковые слова. Раньше я не задумывался о том, как это происходит, считая все естественным, приговаривая спасительное: «А что? Обычное дело!». Теперь же…

– Если тебе невтерпеж, – Чамчай засмеялась, – нам не обязательно ждать свадьбы. Мы можем когда угодно, хоть сейчас…

– Стой!

– Я не верила, – смех Чамчай стал громче. К счастью, мой окрик удержал ее на месте. – И зря. Честный боотур? Стыдливый боотур? В честного я еще поверила бы, но в стыдливого?! Так мне стоять или бежать к тебе?

– Стоять, – вздохнул я. – Ты хорошая, Чамчай. Ты очень хорошая. Просто ты еще и очень страшная. Клыки, когти, хвост – полбеды. Ты двигаешься так, словно вот-вот нападешь на меня. Ты хотела знать, отчего я при виде тебя делаюсь доспешным боотуром? Я едва удерживаюсь, чтобы не размозжить тебе череп. Юрюн-боотур не хочет тебя, он хочет драться с тобой. Для Уота ты своя, сестра. Уот привык, любит тебя. Наверное, другие адьяраи тоже любили Куо Чамчай без желания…

– Без желания? Что ты несешь, болван?!

– Я имел в виду, без желания свернуть тебе шею. Я не адьярай, у меня не получается. Извини, я постараюсь привыкнуть…

– Он привыкнет! Нет, он привыкнет!

Тьма вскипела. Ожила, содрогнулась, забурлила. С опаской я следил, не приближается ли это бурление к несчастному Юрюну Уолану. Прибей я сестру Уота у него в доме – вряд ли это понравится адьяраю. Прибей его сестра меня в собственном доме – вряд ли это понравится мне. Надо научиться врать, дал я себе зарок. Ты красавица, Чамчай, ты писаная красавица! Я так хочу тебя, что боотурюсь, едва ты сделаешь шаг в мою сторону. А что оружием размахиваю, так это по молодости и глупости. Это пройдет, ты только сейчас ко мне не лезь, дай полюбоваться на тебя издали…

– Он постарается!

И вдруг все успокоилось. Я даже не предполагал, что Чамчай способна на такие смены настроения.

– Облик, – задумчиво произнесла удаганка. – Я всегда могу сменить облик. Птица эксэкю тебя вряд ли привлечет, но есть и другие личины. Давай попробуем?

– Давай, – согласился я.

Я плохо представлял, что мы сейчас будем пробовать. Во тьме случилось некое движение, и в луч света вышла ослепительная красавица. Сто мужчин из ста без промедления ринулись бы к ее ногам. К сожалению, я оказался сто первым.

А-а-а-а! Враг!!!

Лжет! Морочит! Заманивает!

Колодец! Где-то рядом!

Упаду! Пропаду!

Убью!

– Ты с ума сошел!

– Я… прости…

– Тебе что, вообще не нравятся женщины?

– Нравятся…

– Тебе Уота подавай, да?

– Не надо мне Уота…

– Ты меня чуть не прибил!

– Я решил, что ты паучиха.

– Кто?!

Плюнь я Чамчай в лицо, и то она обиделась бы меньше:

– Паучиха?! Ах ты дрянь, скотина неблагодарная…

– Я тебе сейчас все объясню!

Ожидая, что Чамчай вот-вот кинется выцарапывать мне глаза, я пустился в объяснения. Вспомнил колодец с едкой жижей, свои мучения, трёх паучих, явившихся Юрюну Уолану в облике его матери, сестры и невесты. Рассказ вышел сбивчивым, косноязычным, через пень-колоду, но это было лучше, чем ничего. Мне лучше говорить правду; во всяком случае, легче.