Я до сих пор считаю, что мой отец был чудаком. Но все же я благодарен ему, что он научил меня письму. Точнее, заставил научиться, — капитан хмыкнул, вспоминая, как взмывали вверх прутья розог, когда он отказывался постигать эту науку. — Я сам не заметил, как впитал в себя слова из книг о том, что зарабатывать стоит честным трудом и что таким способом можно пробиться в люди. Когда я нанялся моряком, то был молод, как вы, судья. И отчасти также верил, что способен изменить судьбу и сломить систему, что диктовала выходцу из Портового района быть плохим человеком. Знание письма помогло мне быстрее подняться по служебной лестнице. Но это не прибавило денег в моих карманах. К тому же, пока я рос, росли и мои потребности. Сначала свидания с девушками, потом брак и, наконец, дети. Сколько бы я ни стремился заработать, все выходило, что растраты выше получки. Тогда-то я и распрощался с глупыми учениями моего отца. От трудов праведных не нажить палат каменных.

Мингли не согласился с тем, что все учения своего старика капитан позабыл. Например, хитрость ему давалась легко. Потому демон ухмыльнулся, считая, что моряк намеренно рассказывает историю своей жизни, чтобы разжалобить молодого судью. Ведь когда ты не знаешь о человеке ничего, кроме результатов его поступка, то судить значительно легче. А вот когда начинаешь смотреть на мир сквозь призму его судьбы, тут-то и возникают противоречия. Не поэтому ли другие судьи часто отказываются лезть в подробности жизни провинившихся? Только его господин считает, что это необходимая часть при вынесении решения. Он усердно пытается закрепить такую практику в судебном разбирательстве, тем самым вызывая недовольство у других чиновников. Ведь если такое войдет в норму или, того хуже, станет прописано в правилах, то все их предыдущие дела люди могут расценить как несправедливые. Это вызовет волну недовольства и гору заявлений с требованием пересмотреть предыдущие приговоры.

— На речной службе, — вновь заговорил капитан, — много способов, как заработать не совсем честно. Кто-то, не стесняясь, подторговывает, кто-то крадет, кто-то подставляет своих же и берет их смены. Последние, правда, не живут счастливо и долго, — он сипло засмеялся, прокашлялся и продолжил: — Можно провозить нелегальный товар, засовывая его между тюками или подкладывая в ящики и мешки. По прибытию в порт подельник успевает достать его и передать в третьи руки для продажи. Можно брать подкуп от конкурентов и портить товар торговца в момент загрузки на судно. Да много чего можно, — моряк махнул рукой, не желая продолжать этот список. — Я же предпочитал браться за то, что не причиняло сильного вреда или бед торговцам. В конце концов, морить голодом собаку, что охраняет твой двор — верх глупости. Если я начну пакостничать и вредить торговле, то мои собственные доходы резко сократятся. Судов станет меньше, а значит, и спрос на капитанов сократится. В общем, — он потер связанные ладони, явно переживая оттого, что разговор подходит к признанию, — я бежал от вас, потому что согласился на одно условие. Не совсем благородное условие. Которое, возможно, не такое уж и страшное, но может повлечь за собой наказательные меры, способные разрушить мою жизнь. Вы понимаете, господин судья?

— Пока я не узнаю подробностей, мне затруднительно оценивать степень тяжести вашей провинности, — слукавил Дэмин. Он прекрасно понимал, что если то, что совершил капитан, входит в список перечисленных им же правонарушений, то в любом случае наказания ему не избежать.

— Вы сами, небось, уже о чем-то догадались?

— Только о том, что ты не торопился отплывать на джонке в ту ночь, а может быть, и не намеревался делать это вовсе.

— Могу я узнать, что выдало мои намеренья?

Дэмин скрестил руки на груди, мысленно сосредоточился и начал рассуждать вслух:

— В суде ты заявил, что пришел к часу кролика, но в таверне нельзя услышать гонга часовщиков. Я мог списать это на то, что ты не знал об этом, но трактирщик говорил, что ты бывал там уже не единожды. Следовательно, не спешил в порт. А то, что ты и не намеревался туда торопиться вовсе, ненароком подсказал мне начальник порта, указав на тот факт, что ночь была ясной. В то время как ты, будучи в суде, утверждал о сильном тумане, который заставил тебя ждать. А значит, уже изначально была придумана данная отговорка для того, чтобы отплыть позже намеченного в бумагах времени.

— Что ж, почти все так, — усмехнулся моряк, — в тот вечер, когда я подписал документ об отплытии джонки, я пошел в сторону своего дома, дабы взять с собой необходимые вещи в плаванье. Как вдруг ко мне подошел человек и завел разговор о перекупе времени, — Дэмин непонимающе посмотрел на капитана, и тот пояснил: — между торговцами извечная конкуренция. И если заказ срочный, то каждая минута на счету. Бывает так, что другой торговец подсылает к капитану судна человека, кто приносит плату за время, которое тот должен быть уже в пути.

— Проще говоря, вам дали взятку за то, чтобы вы нарочно опоздали с доставкой товара? — нахмурился Дэмин.

— Верно, — угрюмо подтвердил капитан и тут же быстро добавил: — но в этом поступке нет ничего страшного. Сильных убытков торговец не понесет. Груз за пару лишних часов не испортится. А заказчик не умрет оттого, что подождет какое-то время.

— Все равно это плохой поступок. Задержка доставки отразится на репутации торговца, — резюмировал молодой судья. — Вы говорили, что ваш отец учил вас быть честным, но, видимо, уроки прошли зря. Сомневаюсь, что жизнь способна так сломать, что человек ради лишней горсти монет переступит через свои принципы морали.

Мингли оставалось только дивиться такой святой простоте. Человек, который ни дня в своей жизни не голодал и ни в чем по-настоящему не нуждался, судит другого человека, у которого вся жизнь — сплошная нужда.

— А как же ваши жена и дети? — не унимался Дэмин. Для него казалось каким-то святотатством предать выбранный жизненный путь, — ладно, дети. Допустим, они еще не понимали. Но жена? Разве она не расстроилась тому, что вы предали собственные принципы ради наживы?

— Не расстроилась, — спокойно ответил капитан, — она умерла. А детям все равно, чем занимается отец, лишь бы любил, кормил и оберегал.

— Вы не бросили своих детей после смерти жены?

— Нет.

Судя по эмоциональному окрасу, который ощутил демон, Дэмин успокоился, узнав этот факт. То, что мужчина не бросил и в одиночку растил детей, означало для молодого господина, что он не совсем пропащая душа.

— А кем был тот торговец, который предложил вам деньги?

— Понятия не имею, — капитан явно был честен, — да и кто бы стал раскрывать свое имя, подкупая другого человека?

— Может быть, вы помните, как выглядел человек, которого он к вам подослал?

— Вероятно, это был молодой человек, — задумался капитан. — Высокий. Он был одет в плащ, а лицо его скрывал глубокий капюшон. Имени, как вы понимаете, он своего не назвал, — капитан улыбнулся.

Выходит, что они потратили два дня на то, чтобы отловить капитана и прийти в тупик. Конечно, это прояснит в документах хотя бы одно обстоятельство, но никоим образом не приоткроет завесы того, что случилось.

— Хотя погодите-ка, — моряк явно что-то вспомнил, — его связка монет! Он забыл отвязать опознавательные знаки, которые часто вешают на нитку с деньгами, чтобы в случае чего доказать, что она твоя. И когда расплачивался, я заметил на ней деревянные бусины с символами огня, воды и земли.

Выслушав все до конца, Дэмин, к удивлению Мингли, решил отпустить капитана, сославшись на то, что теперь это не его дело и не ему выносить приговор. Мечник посчитал, что оказался прав, и судить человека после того, как тот поведает свою историю и тем самым породит симпатию к себе, оказалось более сложной задачей. Конечно, его господин внесет в заметки к делу все подробности услышанной истории, возможно, даже впишет, какое, на его взгляд, следовало бы назначить наказание за данный проступок. Но вот заключительное решение, подобно тяжелой ноше, что каждое утро тащат работники на рыночные улицы, он перевесил на плечи другого судьи.