— Ах ты ж ёб же ж! — не сдерживаюсь я, шагая к Баксу.

Коробочка-переводчик, лежащая на столе, подбирает ругательство и сидящие за столом китайцы кривятся в презрительных гримасах.

Бакс успевает встать, прежде чем я обнимаю его. Кто бы сказал, что я буду ему так рад? Никто не пытается разнять нас, те бойцы, которые привели меня, стоят спокойно, не реагируя на выплеск эмоций, не пытаясь оттянуть нас друг от друга. В конце концов, Шень делает знак рукой и они ретируются.

— Как ты тут очутился? — спрашиваю я.

— Это всё потом, — говорит Бакс, отстраняя меня от себя и кивая на докторов и военного, — мы тут слегка по другому поводу.

Стоящая на столе коробка реагирует на каждое произнесенное слово.

Бакс довольно скалится.

— Так а почему вот это всё? — обвожу я комнату рукой. — Как так произошло, что ты здесь? А эта молодая чего с тобой?

— Ты попросил — я сделал, — кивает Бакс в сторону стола.

И только тут до меня доходит, что там лежат два знакомых мне предмета: десктоп, который мы с Бетой украли из прачечной и крупный бриллиант поверх него.

— Я попросил?

(почти параллельно с сейчас)

Бакс закрывает крышку капота, возвращается в салон воздушки и поправляет кобуру под мышкой.

— Система обогрева была отключена. На кой чёрт она в сити нужна-то, когда там температура климатизаторами поддерживается? — говорит он и успокаивает: — Я включил, сейчас потеплеет.

Вместе с ним в салон врываются потоки холодного воздуха — мы уже давно покинули зону климатического контроля и движемся по каким-то степям. Вокруг снег, в котором иногда видны остовы городов, торчащие из земли, словно куча скелетов дохлых животных посреди мусорника.

Каждый раз, когда остатки цивилизации попадаются на пути, Бакс правит курс, объезжая их по большой дуге. Потому что где-то внутри этих развалин могут жить люди, для которых мир существует не по тем правилам, к которым привыкли мы.

Но всё-таки мне кажется, здесь никто не живет. Сеть, кистевые чипы, электроника, управляющая механикой — визоры, воздушки, средства связи, базы данных, автосчетчики, напоминалки, голосовые помощники, умные выключатели дроны, системы климатического контроля, импланты — вся электронная рать, облегчающая нашу жизнь, сплетенная в одно целое, кто мы без неё?

Что способен создать среднестатистический житель сити, если отнять у него те данные, запоминанием и анализом которых он не озабочен? Потому что зачем запоминать то, что в любой момент может подсказать сеть? Не нужно даже придумывать четких формулировок, чтобы узнать о способах разжигания огня. Единственное, что требуется от среднестатистического овоща из сити — написать или сказать слово «огонь» поисковой системе. А дальше завертится карусель ассоциативных ответов.

По первому звену первой цепочки линков можно будет узнать, что «огонь является интенсивным процессом окисления, сопровождающимся выделением тепловой энергии и излучения в видимом диапазоне». Каждое из слов формулировки можно развернуть, чтобы получить его значение: что такое «окисление», что такое «энергия», «диапазон», «процесс»… По первому звену второй цепочки — узнать, что необходимо для активации этого процесса окисления. Запоминать информацию давным-давно не нужно, равно как и искать способы её получения.

Я делюсь этими мыслями с Баксом, глядя на однообразный пейзаж и чувствуя как теплеет в салоне. Бакс кивает.

— Понимаешь, Лилит, проблема даже не в том, чтобы создать что-то, имея знания. При наличии инструкции, пусть и не сразу, приемлемый результат получит даже самый криворукий проедатель безусловки, если, конечно, будет целеустремлен. Проблема заключается в том, что создать каменный топор на основе имеющихся в сети данных — это одно, а самому додуматься объединить палку и камень в единое целое — совершенно другое.

— А нахрена топор изобретать, когда можно что-то поднять похожее, не изобретая, — удивляюсь я. — Железку какую-то, например.

— Если эта железка есть, — кивает он. — Ты, вот, например, знаешь, из чего состоят капсулы, которые ты раздавала в клубах?

— Зачем? Всё до меня посчитано, разложено. Моё дело было только сверяться с визитницей и отдавать.

— Ну ты же рассказывала, что сама их паковала, вместе с Лисом.

— Ну.

— Рассказывала, что он тебе принцип действия объяснял.

— Рассказывала.

— И ни разу не хотелось более детально вникнуть.

Он не спрашивает, он перечисляет.

— Меньше знаешь — целее рожа.

Мы летим уже четвёртые или пятые сутки. Когда за окном однообразный пейзаж, в котором и день и ночь выглядят одинаково-серо из-за затянутого черными тучами неба, сбиваешься со счета очень быстро. Поначалу путь пролегал по заметенным заброшенным трассам, идущим сквозь ряды огромных деревьев, ветви которых то и дело цеплялись за корпус воздушки. Потом — по дну гигантского котлована с проложенными в нём огромными трубами. Котлован закончился, трубы постепенно ушли куда-то под снег, и теперь мы тащимся по степи, которой нет ни конца, ни края.

— Об этом я и говорю, — объясняет Бакс. — Твои ровесники не интересуются ничем, потому что у них есть всё, что необходимо для сносного существования. Учась в середухах, все уже знают, что после их окончания получат чип и еженедельную пайку, которой хватит не только на то, чтобы пожрать, но и на какие-никакие развлечения. Стимула развиваться нет. Человечество становится сродни крысиной стае на богатой помойке, которая регулярно пополняется.

Интересно, а он учился в середухе со всеми её правилами, требованиями и отбитыми соседями по койкам? Ему знакомо, когда кто-то демонстрирует свою силу, потому что может? Его заставляли делать не только свою работу, но и чью-то ещё, угрожая не только побоями? Бакса обещали оставить в покое за то, что он будет переполовинивать свой рацион в чью-то пользу? Он знает о том, что способ наказать за отказ найдут всегда, несмотря на растыканные по всему корпусу камеры? Как тут не жить мыслью о том, что весь этот пиздец когда-нибудь закончится и ты, выйдя во взрослую жизнь, получишь свою ячейку и забудешь середуху как страшный сон?

— А ты в середухе учился? — спрашиваю.

Бакс кивает.

— И как, можно там думать о чем-то, кроме как считать дни до окончания учёбы?

Он жмет плечами:

— У меня получалось.

— У меня получалось, — жму плечами. — Это, конечно, стоило усилий, но в жизни всё, что за границей возможностей, предоставляемых безусловкой, стоит усилий.

— Лис также говорит.

— Правильно говорит. Умный он, Лис твой. Хернёй только занимается.

— Каждому своё, — парирует девчонка. — Кому-то ставить точку на истории якудза, а кому-то, как ты говоришь, хернёй заниматься.

Ловлю себя на том, что мне нравится её дерзость. Спрашиваю:

— Лис и об этом рассказывал?

— Ну, он только сказал, что их главарь пропал не без твоей помощи, — девчонка делает пальцами кавычки в воздухе: — Как в воду канул.

— Слова Лиса?

— Ага. А ты правда того японца кинул?

— В каком-то смысле, да.

— Кинул, а после этого убил?

— Ну, — пожимаю плечами, — сначала я выполнил то, что был ему должен.

— Это как так? — непонимающе округляет глаза Лилит.

Времени у нас много. Поэтому я рассказываю, чтобы хоть как-то его скрасить.

— Я в своё время играл в коллективные стратегии, на деньги. Ещё до того, как ввели чипирование. Но играл нечестно. Йун поймал меня на жульничестве, хотя он далеко от меня в честности не ушёл. Тут же система какая: если тебя не поймали, то ты играл честно. Но у него была возможность ловить на жульничестве, а у меня — нет. В общем, мне предложили сделку: он оставляет меня в живых, а я приношу ему серверный узел из заброшенной лаборатории. Я согласился и достал то, что от меня требовалось. Но…

Я рассказываю девчонке о том, что увидел в лабораторных подвалах, о том, как расстреливал гигантскую колбу, в которой плавала нервная система, освобождённая от тела, о том, как решил, что эти данные не должны доставаться никому.