Даже раздав все капсулы, ты остаёшься раздатчиком. И если полиции до тебя нет никакого дела, то тем, кто остался без дозы, как выяснилось, наоборот. Получить такой урок в первый день работы — дорогого стоит.
Что ж, я подумаю об этом. Потом.
Потому что сейчас, пока татуированный увлекся выкручиванием моего соска через свитер, я бью, вынося руку из-за спины. И когда чувствую, как рвётся ткань одежды под остриём, сжимаю рукоять сильнее, активируя кнопку и приводя лезвие в движение. Три дюйма стали, смещающиеся со скоростью сорок тактов в секунду. Достаточно, чтобы самый обмудистый обмудок перестал хотеть получить с тебя хоть что-то, если не получилось получить того, что хотел.
Татуированный кричит. Шокер из его рук падает на экзопластик, которым покрыто большинство улиц, переулков, дворов и подворотен. Не ожидал. Понимаю. Но не сочувствую. Это был его выбор. И мой. Разница между нами лишь в том, что я развесила уши, а он раскатал губу. Два тупых выбора двух тупых людей.
* * *
— А клуб выбирать можно?
— Нет.
— Жаль.
— После раздачи можешь перебраться в любой, который тебе по нраву, но до тех пор, пока у тебя есть капсулы, придется тусоваться там, где я скажу.
— А как они будут меня находить?
— Тебе не нужно знать всей схемы. Так лучше для всех.
— Понятно.
— Раздаёшь всё и становишься обычной тусовщицей. Хочешь — скачи в ваших новомодных виртдансах, хочешь — флиртуй с мальчиками или девочками, кто там тебе больше по нраву, хочешь — пей, что по возрасту не запрещено. Но до тех пор, пока у тебя не закончились капсулы, ты раздатчик. Никто не требует от тебя быть букой, просто развлечения не должны превышать разумных пределов.
* * *
В самообороне нет разумных пределов. Это хорошее правило. Потому что узаконенное. Неудавшийся насильник уже перешел с крика на хрип и заваливается на меня. Лезвие виброножа, покорно дёргаясь, перепиливает его ребра, попутно превращая внутренности в фарш. В какой-то момент татуированный падает на землю рядом с «кусакой», которой совсем недавно оставлял мне ожоги.
Не очень понятно, чьей крови больше у меня на руках, — моей или его. Рёбра ладоней там, где прошелся нож, разрывая зип-ленту, выглядят, будто я пыталась почесать их о битое бутылочное стекло. Только сейчас я начинаю понимать, что это больно.
В предрассветный переулок бесшумно вкатывается электронный сторож, врубает прожектор, и я оказываюсь посреди светового пятна.
— ПОЛИЦИЯ СЕВЕРНОГО СИТИ. ПРИМИТЕ УДОБНУЮ ПОЗУ И ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ ДО ПРИБЫТИЯ ПАТРУЛЯ, — орёт он дурным металлическим голосом. — ПОПЫТКА СМЕСТИТЬСЯ БОЛЕЕ ЧЕМ НА ПОЛМЕТРА В ЛЮБУЮ СТОРОНУ, БУДЕТ РАСЦЕНИВАТЬСЯ КАК ПРИЗЫВ К АКТИВАЦИИ ТУРЕЛЕЙ.
— Вовремя, блядь, — бормочу я себе под нос и сажусь на экзопластик, рядом с трупом татуированного, облокотившись на прутья решетки, к которой совсем недавно была привязана.
Полицейский патруль приземляется в отдалении спустя десять минут. В сам переулок их колымага не протиснется ни сверху, ни по земле и поэтому двое полисов входят в круг света, обойдя корпус сторожа с разных сторон. Они даже не достают пушек — система вооружения электронного сторожа отлично справляется с количеством целей, большим чем одна окровавленная семнадцатилетняя девушка.
Ладони и разорванное виброножом предплечье засыпают хитозаном — природным полимером, добываемым из панцирей то ли креветок, то ли крабов, — бинтуют, попутно опрашивая меня и вызывая медиков.
А мне даже не приходится врать. Я лишь умалчиваю часть истории: познакомились в «Неонике», решили прогуляться, затащил в переулок, хотел изнасиловать, пытал. Чудом вырвалась, сама не понимаю, как выхватила у него вибронож. В самообороне нет разумных пределов. Это хорошее правило в рамках закона. Оставаться в клубе пока не закончатся капсулы, тоже хорошее правило, хотя закон тут ни при чём. Но, мне кажется, что лучше всё-таки до утра.
Единственное, о чем я переживаю, чтобы приехавшие медики не решили, что меня необходимо госпитализировать. Очень хочется выспаться перед завтрашней раздачей.
07. БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 2
Чем ближе к основным трассам, тем больше света, неона вывесок, людского шума. Привычное состояние сити в такое время суток. Сажусь в воздушку, привычно отмечаю точку высадки, занимаю место у окна. Снова выхожу раньше отмеченного пункта.
Лишний раз смотреть на серость подворотен заваленных мусором нет никакого желания, но нужно сообщить, что я справился. И делать это, на всякий случай, лучше не из дома. Ещё год назад это не имело бы значения, но охранные системы учатся, нейросети учатся, люди, обслуживающие охранные системы и нейросети, учатся. И зачастую на ошибках таких как я.
Возле точки доступа с заводской комбинацией — вторая из тех, о которых сообщил Бакс, разворачиваю доску, подсоединяю системный узел, смахиваю экран приветствия, разворачиваю окно обменника — узла в глубинах паутины, работающего на прием-передачу файлов — заливаю туда тупую картинку, копирую адрес страницы и пересылаю на состоящий из цифр номер в мессенджере. Сворачиваю доску, прячу во внутренний карман куртки, не отсоединяя узла, и теперь уже точно иду домой.
— Эй, мужик, погоди, — раздаётся откуда-то из-за спины.
Я вздрагиваю от неожиданности. Оборачиваюсь. Оклик не должен грозить неприятностями, но всегда есть вероятность того, что окликающий тебя будет не в настроении. Недавнее игровое прошлое пока ещё позволяет выезжать на узнаваемости. По крайней мере, в своём районе. Поэтому, скорее всего, меня узнают, поздороваются, спросят, есть ли закурить. Я поделюсь и пойду дальше.
— Фриз, ты, что ль? — спрашивает Мишка, заводила местного хулиганья.
— Ага, — отзываюсь я.
— Не признал, — сообщает парень, пожимая мне руку. — Думал, левый кто.
— Да нет, я это.
— Ну, нормально, — кивает он. — Есть курить?
— Есть курить.
Я достаю из кармана пачку, вынимаю сигарету и протягиваю Мишке пачку.
— Та мне парочку, — начинает оправдываться парень. — Ща уже должен вернуться человечек и всё принести.
Местных нужно прикармливать — никогда не знаешь, в какой ситуации это сослужит тебе добрую службу. А если и нет, что я теряю, кроме нескольких стиков никотиносодержащих водорослей?
— Бери, бери. У меня дома есть, — успокаиваю я его. — А как ваши гонцы ходят, видел не раз. Так что бери, вас же там наверняка несколько человек.
— А, ну да, — соглашается Мишка. Берет пачку, жмет мне руку еще раз и добавляет: — спасибо, чо.
— Ага, — соглашаюсь я и закуриваю оставленную себе сигарету. Её хватает, чтобы дойти до входа в здание.
Производство литых экзопластиковых блоков обходится дёшево, поэтому все живут в многоэтажных коробках со сквозными коридорами, тесными жилыми помещениями. Первые строения такого типа были просторнее, имели отдельную кухню, санузел и в целом были просторнее. Но прогресс не стоит на месте и обязательно найдется кто-то, кто додумается, как ещё сэкономить на людях.
Поднимаюсь на свой этаж, прохожу по коридору, подношу чип к сканеру на двери — та пикает и плавно отъезжает в сторону. Машка не спит — читает, лёжа на втором ярусе кровати. Она всегда много читала, а после того, как выгорела, проводит с книгами почти всё свободное время. И в доске, даже на плоских, оставшихся доступными сайтах, не залипает как раньше. Говорит, что её выбешивает.
Где она только их берет, бумажные книги? Мне даже частные библиотеки ни разу не встречались, хоть я по сити поколесил изрядно. Только глупец или фанатично преданный своему делу раритетник может пытаться делать деньги на таком атавизме, как бумажные книги. Раритетники, они в целом странные. Реставрируют пленочные проекторы, восстанавливают пленки с хроникой, картины, книги коллекционируют. А всё это занимает место. А место стоит денег.
На улице хламыдловиков книжных червей тоже отродясь не было. Там-то и оцифровщик всего один — Старый Харпер — древний старикан в косухе из собственной кожи. Говорят, он до сих пор выплачивает кредит за кусок, выращенный для куртки из его генетического материала. Но он, в основном, на музыке специализируется.