Количество текста прекращает увеличиваться, замерев на середине строки. Только последнее «Кто-нибудь!?» мерцает, то появляясь, то исчезая.

Не отрывая взгляда от колышущихся ниточек, делаю ещё два шага вперёд и вижу, как набранный до середины текст исчезает и вместо него появляется другая фраза:

Здесь кто-нибудь есть?

— Бакс, — жалобно зовет Арл.

Но я не обращаю на него внимания. Мой взгляд прикован к колбе и её содержимому.

Здесь кто-нибудь есть? Убейте меня! Убейте меня, если здесь кто-то есть! Убейте меня! Убейте меня! Убейте меня!

Появляется на дисплее.

Отдышавшийся Арл походит ко мне и спрашивает, стараясь не смотреть на стеклянную ёмкость:

— Что это, Бакс?

— Даже боюсь озвучивать то, о чём думаю. Поэтому давай искать то, зачем пришли.

Паук вскрывает ещё четыре двери, прежде чем мы находим огромный серверный шкаф, допотопный системный узел которого весит килограмм пять. Приходится разобрать половину шкафа, чтобы отделить его от конструкции и засунуть в рюкзак.

— Что это такое? — Вновь начинает задавать вопросы Арл. — Почему тот терминал работает?

— Может, там какая-нибудь атомная батарейка к нему подсоединена, — предполагаю я, закидывая рюкзак за спину.

— Но ты видел, что внутри? Это ж нервная система целиком.

— Может, и нервная.

— Интересно, как они её достали из человека?

Я останавливаюсь, отдаю ему свой фонарь и прошу:

— Подержи-ка.

А сам лезу в карман за стабилизаторами. Надо было ему сразу штук шесть в себя закидывать. Выуживаю пистолет, затем коробочку с обломками таблеток и протягиваю Арлу.

— Держи. Съешь ещё три штуки. Да и коробку себе оставь, — забираю у парня фонарь и мы продолжаем путь по подземным лабораториям.

Проходя мимо колбы, я краем глаза замечаю, как по дисплею бегут фразы.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Убейте меня! Здесь есть кто-нибудь?

Если лабораторию, как говорит Ржавая, забросили после обмена ядерными любезностями, то это сколько ж он тут? Я пытаюсь представить, каково это, восемь десятков лет чувствовать, что у тебя есть ноги-руки, но не ощущать их, осознавать, что ты есть, но не понимать, где ты и что с тобой, существовать, имея одни только мысли. В пустоте. Если Бог был и до того, как создал вселенную, то чувствовал себя точно так же. А потом начал фантазировать. И, вполне вероятно, все мы: я, Арл, Ржавая, Йун Бо, сколько-то миллиардов людей на планете — всего лишь электрические импульсы в чьей-то нервной системе только потому, что Бог устал от ничего.

Мне становится понятно желание того, что плавает в колбе, прекратить всё это. Пусть даже посредством собственной смерти. Поэтому у двери я оборачиваюсь, поднимаю руку с пистолетом и делаю несколько выстрелов, эхо которых истерически шарахается от стены к стене, заглушая звон стекла и плеск воды.

— Минус будущий бог, — говорю я, прикрывая за собой дверь.

А ещё я думаю о том, что не стоит отдавать Йуну системный узел из лаборатории. Но это будет возможно только в том случае, если Йун умрёт.

(за 13 месяцев до…)

— Ржа-а-авая! — радостно восклицает Бакс и шагает мне навстречу с распростертыми объятиями. — Обнимашки, детка!

Каждый раз, когда он так здоровается, кажется, что мои кости вот-вот захрустят. Здоровенный крепкий мужик, руки которого забиты татуировками. Не новомодными флуоресцентными, не безболезненными лазерными. Реальные чернила, занесенные в кожу при помощи роторной татуировочной машинки. Бакс… он похож на какого-то криминального авторитета из старинных, ещё плоских фильмов. Сломанный и неправильно сросшийся нос, изъеденное мелкими шрамами лицо: один над бровью, несколько хаотичных белых рубцов на левой щеке, шрам на подбородке, тянущийся вверх, словно маленькое растение-вьюнок, и замирающий в миллиметре от нижней губы. Пятно ожога на правой щеке, ближе к виску. Слегка опущенное, будто натянутое веко левого глаза, от которого также отходит тонкая, бледная ниточка шрама. Он и сам по себе бледный как смерть, но рубцы на лице всё равно контрастируют с цветом его кожи.

— Убери лапы, — говорю ему.

Нет, он действительно настолько рад меня видеть. Никакого сексуального или иного подтекста. Но мне сейчас не до того, чтобы разделять с ним радость от собственного возвращения.

— Извини, — бормочет он и отстраняется, чтобы тут же услужливо отодвинуть стул.

Я присаживаюсь и тыкаю пальцем в сенсорник разносчика, выбирая напиток. Робот, весело пискнув, уносится в сторону барной стойки.

— Знаешь, Бакс, — вынимаю из кармана системный узел и кладу на стол, — я, наверное, немножко отдохну. Так сказать, возьму отпуск.

— Да не вопрос, — кивает он, одной рукой пододвигая ко мне сигареты, а второй отодвигая от меня узел. — Ты последний месяц и без того на износ…

— Там была какая-то незнакомая система защиты, — перебиваю его.

— Вот как?

— Вот. Так, — я вытаскиваю сигарету из пачки. — И я не знаю, сколько она успела слизать данных.

— Да брось, — успокаивает меня Бакс, поднося зажигалку к кончику сигареты. — Узел был голый, я лично проверял. И больше в паутине не появится.

— Знаю, — киваю я, — причина не в палеве.

— Ну а в чем тогда?

— Вот, — кладу руку на стол кистью вверх.

— Ах ты ж…

Бакс наклоняется к кисти и изумленно разглядывает чип.

— Это чего с ним?

— Дефы, — говорю я и затягиваюсь.

Сигареты, конечно, так себе. Водоросли с богатым содержанием никотина. Наверняка китайские. Китайцы, несмотря на то, что оказались рядом с эпицентром заварушки, не сдали позиций и заново стремятся завоевать мир.

— А-хре-неть! — растягивает слово Бакс. — А ты в курсе, что воздействие на имплантированное железо запрещено законом?

Бакс имеет в виду, что использование программного обеспечения, выводящего из строя бионейромеханические импланты, карается строже, чем убийство или подпольная установка этих самых имплантов. Но это при условии, что ты законопослушный гражданин.

— А ты в курсе, что слизывать информацию, находящуюся в закрытом доступе, запрещено законом? — парирую я.

— Согласен, — кивает Бакс. — Не наш вариант.

Приезжает разносчик. Я снимаю виски с подноса. Кубики льда позвякивают, касаясь стенок стакана. Отпиваю, ставлю на стол, снова затягиваюсь и, выдыхая дым, повторяю:

— Я в отпуск. Пока не заживет.

— Слушай, Ржа, не занимайся ерундой, — возражает Бакс, разглядывая красную опухоль вокруг вживленного в мою кисть чипа. — Сначала тебя нужно показать Медузе. И желательно прямо сейчас. А потом уже вали в свой отпуск.

Медуза — это тот самый подпольный медик, которого, если узнают, чем она занимается, мгновенно изолируют от общества. Что именно сделают с Улле Зино — так её зовут, потому и Мед. У.З. а, — достоверно не знает никто, но версии ходят разные. И большинство из них звучит правдоподобно и омерзительно. Корпы с каждым днем имеют всё больше влияния, поэтому многое может оказаться правдой.

— Обойдется, — говорю я и тушу окурок в пепельнице.

— Вот ты дурная, Машка, — возмущается Бакс. — Сгоняй, пусть она тебя потестит. Это ж чип! Куда без него?

— Мне через весь город переть, это как минимум две пересадки, — объясняю Баксу. — Я, пока к тебе добиралась, за проезд расплачивалась, чуть не сдохла. Чип к валидатору подносишь и такая подача, будто руку до локтя в мясорубку засунули. Подумала, случайность, но проверила в столовке — аналогично. Так что, я манала на другой край города с такими сложностями ехать.

— Я тебе дам человека, — успокаивает Бакс, — по его чипу прокатитесь. Не спорь.

И я не спорю.

Говорю только:

— За вискарик заплати. У меня это… — и машу перед его лицом рукой.

Я и сама понимаю, что с моим чипом что-то не так. Не будет чипа — будут вопросы. А у меня нет ответов на них. По крайней мере, правдоподобных. И поэтому я еду с забавным пареньком, которого приставил ко мне Бакс, на другой край города.