— Что с твоим лицом? — испуганно спрашивает Машка Ржавая, разглядывая меня.

— Мне из него сделали рожу за вот это, — протягиваю ей системный узел.

— И чего здесь? — спрашивает Ржавая, вертя его в руках.

— У тебя хотел спросить.

— О как. А подробности будут? Потому что, глядя на твою рожу, я предполагаю, что доставал ты его с боем.

— Наоборот. Мне делали рожу из лица, чтобы я его взял.

— О как? Теперь я тем более жажду подробностей.

Я рассказываю ей, как спалился с монтом и во что всё это вылилось. А Машка слушает, изучая содержимое узла.

— В этом твоя проблема, — говорит Ржавая, — ты никогда не рассказываешь подробностей. Я могла бы учесть некоторые нюансы, если бы ты объяснил, для чего именно нужен монт.

— Для некоторых подробностей невозможно подобрать удобный момент.

— Может, ты его просто постоянно проёбываешь? — саркастично спрашивает Машка.

— Случилось то, что случилось, — отмахиваюсь я. — Ты мне лучше скажи, чего там?

Я киваю на лежащую у Ржавой на коленях доску. Очень старая, не чета моей. Как она умудряется на таком старье работать? Если выкрутимся — куплю ей чего-то поприличнее в знак благодарности.

— Законсервированный проект. Данных мало, но из тех, что есть, можно утверждать: речь идёт о сращивании железа с нервными окончаниями.

— Бионейромеханика наше всё?

— Может и бионейромеханика, — задумчиво отвечает Маша, продолжая листать-вращать-перекладывать содержимое системного узла.

— А смысл? Не думаю, что данные какой-то законсервированной лаборатории могут быть полезными спустя столько десятилетий.

— Зачем-то ж Йуну Бо это понадобилось. А он не такой человек, который будет делать что-то просто так. Даже если делает это чужими руками.

Пока паук скрипит своими электронными мозгами, выясняя количество символов в комбинации и их последовательность, Арл опять начинает разговаривать не по делу. Волнуется и таким образом пытается отвлечь самого себя.

— Слушай, Бакс, а как думаешь, чипы эти безопасны?

— Не знаю. Это вон, лучше Ржавую спросить или Улле. А еще лучше обеих. Одна понимает в бионейромеханике, вторая — в программном обеспечении.

— А то я чего-то сомневаюсь, что всё это ради безусловки затевается. Там же наверняка какой-нибудь трекер, какие-то механизмы обратной связи.

— Понимаешь… — я пытаюсь подобрать слова. — У любого события всегда две стороны. Просто мы зачастую стоим с той, которая нужна тем, кто нам это событие показывает. В целом, удобный инструмент контроля и управления. Но подумай сам, что скрывать большинству?

— Ну, мне было бы неприятно осознавать, что в любой момент кто-то там, — Арл показывает вверх, — может узнать о тебе всё. Или перекрыть тебе доступ к твоим же деньгам.

— Ну так логично: если они дали, значит, они могут и отнять. Господи, Арл, да большинству насрать, узнают ли о них что-то, и это самое большинство с радостью предоставит о себе все данные в обмен на регулярную прикормку от государства. Да и государству, по большому счету насрать на то, чем занимается обыватель. Поэтому чипирование неизбежно.

— Почему?

— Потому что дураков развелось слишком много.

— Короче говоря, большая часть информации на уровне слухов и городских легенд, — подсаживается ко мне Ржавая и поворачивая десктоп так, чтобы мне было видно. — Проект назывался «Telencephalon» и изучали там аспекты передачи сигналов из мозга в железо и наоборот. Вот здесь пишут, — Машка выводит на передний план один из документов, — что он работал и в период обмена ядерными любезностями и после. Почему и кем был законсервирован — неизвестно. Где находился — неизвестно.

— А чем занимались-то?

— Погоди, до этого тоже доберемся, — отмахивается Ржавая. — Так вот. Всё те же слухи утверждают, что там ставили эксперименты на людях.

— В смысле?

— В разных смыслах. Одна история рассказывает, что туда набирали добровольцев, другая — что приговорённых к смертной казни. По разным домыслам и предположениям, там даже инопланетяне замешаны.

— Серьёзно? — я даже не сразу понимаю, что Маша говорит с иронией.

— Нет пределов человеческому воображению, — пожимает она плечами. — А там, где это можно уточнить, защита слишком серьёзная для того, чтобы забраться без подготовки и не спалиться. Спектр предположений широк, но большая часть из них сводится к тому, что там пытались вывести или солдат будущего, или компьютер будущего, или вирус будущего.

— Где искать?

— Данные такие же противоречивые, как и предположения о том, чем этот проект занимался, но, кажется, я знаю, где.

На экране доски появляется карта сити, которую Маша пролистывает в южную часть, после чего увеличивает и тыкает пальцем.

— Здесь.

— Это же старый завод, который после войны был складом. А почему там?

— А где ещё в сити можно спрятать целый научный отдел или лабораторию, если то, чем они занимаются, немножко не соответствует нормам этики и морали? — отвечает она вопросом на вопрос. — Очень давно это была окраина города, но после войны город стал разрастаться и, превращаясь в сити, поглотил территорию завода. А буквально пару дней назад зашевелилась «Кристалис» и выкупила его.

— И это причина утверждать…

— Причина утверждать — Йун Бо, — перебивает меня Маша. — Йун Бо — как кривое зеркало «Кристалис». То ли амбиции, то ли комплексы, то ли далеко идущие планы. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что у него наверняка есть свои люди в корпе. Сложив два и два, можно предположить, что это в очередной раз связано. «Кристалис» также интересуется наработками «Telencephalon».

— А это ты откуда знаешь?

— К делу не относится, — уходит от ответа Маша. — «Кристалис» выкупила это место, не афишируя сделку, и на днях приступает к, так сказать, освоению территории.

Паучок мигает зеленым диодом, сигнализируя, что дверь разблокирована. Я отключаю его и прячу в рюкзак. Открываю дверь и подпираю её какой-то стойкой, валявшейся рядом. А после отключаю и прячу в рюкзак аккумулятор.

— Ну что, идем дальше?

— Ага, — кивает Арл.

И мы входим внутрь, видя бледное свечение у стены.

— Глянь, включено что-то, — опять накручивает себя Арл. — Может они её уже нашли раньше нас? Блин, пойдём отсюда, а?

— Погоди, — обрываю я Арла и осторожно иду к источнику свечения, он послушно замолкает и следует за мной.

То, что я вижу, поражает меня. Арла, судя по всему, тоже. Потому что он выдаёт что-то невнятное и принимается блевать. А я стою и зачарованно смотрю на светящуюся колбу около метра в диаметре и чуть больше моего роста в высоту. Это от неё исходит мертвенно-зеленый свет. Колба опоясана несколькими металлическими кольцами, на каждом из которых расположены датчики, и стоит на постаменте, являющем собой нечто вроде пульта управления с дисплеем. И пульт управления этот включён — его дисплей светится.

Но удивляет меня не это.

Из-за подсветки нервная система, освобожденная от тела и парящая в жидкости, заполняющей колбу, кажется зелёной и оттого ещё больше похожей на ёлку, нарисованную ребенком. Более толстые жгуты нервов постепенно истончаются, расходясь во все стороны, становясь невидимыми. А над всем этим — человеческий мозг, от которого и отходят нити нервных волокон.

Не обращая внимания на отплёвывающегося Арла, делаю шаг к емкости и вижу, как по экрану бегут строки. Точнее, одна и та же повторяющаяся фраза:

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?

Когда экран заполняется, буквы исчезают и всё начинается заново.

Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!? Кто-нибудь!?