На входе в тату-салон нас уже встречает Медуза. Салон вполне рабочий и татуировку там можно нанести на любой срок, любой из красок и любым методом. Бакс наверняка набивал свои узоры именно здесь. Но тату-салон — всего лишь прикрытие для более сложных манипуляций с телом, о которых гарантированно не знают даже мастера, в нём работающие.

— Я в курсе, Ржа, — кивает Медуза, когда я открываю рот, чтобы объяснить, кто я и зачем здесь. — Бакс всё озвучил.

Затем она поворачивается к парнишке, сопровождавшему меня, и спрашивает:

— Арахнид?

— Да, — коротко кивает тот.

— Пройдешь два здания вниз по улице, потом направо, — инструктирует его Медуза. — Там двадцать восьмой человейник и пристройка-клуб. «Неограф», кажется. Ваши там. Через час возвращайся. Нечего тут мельтешить.

Парнишка кивает и, спрятав руки в карманы, прогулочным шагом отправляется в указанную Медузой сторону. Меня же она ведет через салон в подсобное помещение, жмет на какую-то кнопку и пропускает перед собой в открывшийся проём.

— Вниз, — говорит она, когда дверь сзади с тихим шипением закрывается, а ступени подсвечиваются мягким синим светом.

Мы спускаемся в подвальный этаж и попадаем в настоящую операционную, облицованную кафелем. Вдоль стены стоят стеклянные шкафы с инструментами, флаконами, упаковками пилюль. В центре металлическая кушетка, над которой нависла мощная разнопотоковая лампа. Медуза протягивает руку к ней и сенсор отзывается миганием, активируя все восемь световых ячеек.

— Ложись, — командует Улле, пододвигая пластиковую стойку на колесах к кушетке. — Руку вытяни вот сюда.

Она отходит к стеллажу, берет прибор, внешне похожий на «Диагност-А», и включает его, зафиксировав над моей кистью. Затем вынимает из пазов две световых ячейки и располагает их так, чтобы они освещали чип.

— Больно не будет, — говорит Медуза и начинает колдовать над монитором.

Действительно, не больно. Только легкое покалывание, словно я отлежала руку и сейчас чувствительность только-только начинает восстанавливаться. У Медузы сосредоточенное лицо. Она что-то бормочет себе под нос. Невнятное.

— Ну, что там?

— Четвертый случай, — отвечает она. — Не смертельно, но тенденция наводит на мысли.

— О чем?

— Те трое, как и ты, работают на Бакса, — пожимает плечами она. — Тебе где чип перешили?

— Перешили?

— Ну да. Перешили, — кивает она. — Сейчас извлеку биометрию, накачу оригинальную прошивку и залью биометрию обратно.

— На что перешили?

— Чуть разогнали. В рамках самого чипа это немного, но для сращенных с нервами железок достаточно, чтобы организм перестал считать имплант частью себя и начал его отторгать.

— Твою мать…

— Говорю же, не смертельно и исправимо.

— Так где ты так встрять-то умудрилась?

— «Кристалис».

— Те трое тоже.

Некоторое время Улле молча колдует над доской, прописывая команды, затем надевает перчатку-манипулятор и взгляд её становится пустым. Если бы не подергивание руки в перчатке, то можно было бы подумать, что она не живая.

Уходящие в виртуалье почти всегда выглядят одинаково. Человек, способный контролировать своё нахождение там и одновременно присутствовать в реальности, — редкость. Очень большая редкость. У Иганта есть задатки, но он заядлый геймер и ему не интересно раздваиваться. Он, наоборот, стремится погрузиться в игру максимально. Мне, порой, кажется, что в реальности он отбывает. А в игры уходит, чтобы по-настоящему жить.

— Готово, — сообщает Медуза и отключает «Диагност-А».

Чувствую, как покалывание в кисти сходит на нет.

Медуза тем временем возвращает в пазы световые ячейки и гасит всю лампу, проведя над сенсором рукой.

— Можешь вставать, — разрешает она, отходя к стеклянным шкафчикам.

Разглядываю выпирающий из руки чип. Краснота вокруг него никуда не делась. Но нарывающей пульсации я не чувствую.

— Вот, — возвращается ко мне Медуза, протягивая флакон спрея размером с карандаш. — Трижды в день брызгай, пока краснота не спадёт. И две недели никаких валидаторов и коннекторов.

Я киваю.

— Есть кому за тебя расплачиваться?

Киваю ещё раз.

— Ну и славно. Прошу — говорит Улле и картинно простирает ладонь к лестнице: — прошу.

Когда мы поднимаемся по ступенькам и оказываемся в тату-салоне, Медуза, как бы невзначай, добавляет: — Ещё один контакт с такими вот дэфами и про объёмную сеть можешь забыть. Спроси себя, готова ли ты до конца дней елозить пальцами по доске?

Я отрицательно мотаю головой.

Парнишка, которого Бакс отрядил в сопровождающие, стоит у входа, подпирая стену, спрятав руки в карманы.

Зову его кивком:

— Пойдем.

Тот отлипает от стены и лениво шагает рядом.

— Ты чойсер? — спрашивает он, когда мы подходим к остановке.

— Иногда.

— Я тоже хочу в чойсеры. Но Бакс говорит, что я молодой ещё, — не то жалуется, не то просто сообщает он. — Вот и тусуюсь с арахнидами. Жду.

— Чего ждёшь?

— Не знаю. Может, случая подходящего.

Некоторое время мы стоим молча, в ожидании воздушки, а когда она подплывает и мы заходим внутрь, я падаю в кресло, пока он расплачивается, а когда садится рядом, говорю ему:

— Нехер там делать, в чойсерах.

Воздушка пуста, кроме нас в ней никого, поэтому я говорю без опаски.

— Почему? — изумляется он.

Ещё бы. В его глазах я крутой обитатель паутины. На самого Бакса работаю. А он кто? Арахнид на побегушках. И банда дурная и принципы идиотские. Борьба за чипирование. Говорят, когда-то были кожеголовые, проповедовавшие превосходство белой расы над другими. Арахниды, на свой манер кожеголовые. Только проповедуют не превосходство расы, а превосходство чипированых. Мол, те, кто отказывается от имплантов, тормозят прогресс. Ну дичь же несусветная. И парнишка это понимает. Но, ему хочется подвигов и приключений, а не проедать безусловный доход из недели в неделю.

— Потому что нехер там делать.

Как ему объяснить, что за красивой вывеской легенды о рыцарях виртуалья, борющихся с корпорациями, скрываются обычные воры? Не поверит же.

— Но я способный, — заверяет он. — Мы с парнями уже дважды ломали базу воды в восточной части сити.

— Вот и остановись на этом.

— Почему?

— Потому что, — я собираюсь с мыслями и продолжаю: — Потому что воды по нормам хватает и без ваших взломов.

— Но Бакс говорит, что вода должна быть бесплатной. А её вычитают из безусловки.

— Сегодня ты ломаешь базу данных распределения водных ресурсов, и жители восточной части сити на радостях моются трижды в день и смывают туалет двумя-тремя бачками за раз, ленясь взмахнуть ёршиком, а завтра «Кристалис», обнаружив сбой, принимает решение разделить перерасход на весь сити. Как думаешь, это справедливо?

— Но ведь… — теперь уже парнишка замялся, подбирая слова. — Но они же не имеют права отбирать положенное у других…

— Парень, они имеют право на всё. Им принадлежат и очистные сооружения, и все трубы, по которым подается вода. Вся вода. И питьевая и техническая. Они имеют право на всё.

До самого пункта назначения мы едем молча. И когда выходим из воздушки у «Бессонницы» — принадлежащего Баксу клуба — парень, буркнув:

— Я к своим, — направляется к компании таких же, как он, арахнидов, тусующихся неподалёку от входа.

— Чойсеров излишне романтизируют, — бросаю я ему вслед. А сама иду в клуб.

В клубе тишина. Днем здесь всегда тишина. Развлечения начнутся позже, когда стемнеет. А пока что здесь некому развлекаться.

Бакс сидит за тем же столиком, за которым мы разговаривали с ним пару часов назад.

— Ну, как прошло? — спрашивает он.

— Медуза сказала, что порядок.

— Она тетка умная, — кивает Бакс. — У неё не только руки, но и мозги золотые.

— Чего ж такая умная в «Байотех» не пошла?

— На всю жизнь? — ухмыляется Бакс. — Ха. Ха. Ха.

— Так у них полный пакет и квартиры, а не ячейки. И безусловку не снимают, а к зарплате прибавляют.