— Вот нахрена?

— Демонстрация возможностей.

— Кому?

— Службе безопасности Китая, военным Китая, правительству Китая.

— А… — замолкаю, не понимая как сформулировать следующие вопросы так, чтобы они звучали адекватно и не матерно. — А сразу мне всё это рассказать можно было?

— Нет.

— Почему?

— Твоё заявление о наличии внутри тебя искусственного интеллекта, сразу после того, как мы достигли берега, с большой вероятностью лишило бы меня возможности сотрудничать на равных условиях. Оно вызвало бы недоверие, сомнения, проверки, попытки тотального контроля. Вероятность изоляции, последующих экспериментов над тобой, а также попыток вычленения меня из твоего тела превышала девяносто семь процентов. Я не могу подвергать тебя такому риску, потому что выполнение миссии в такой ситуации было бы под угрозой.

— Охренеть новости! Какой миссии?

— Миссии по уничтожению оригинала искусственного интеллекта, с которого была снята моя копия.

Какое-то время я стою среди плеска воды и канализационного амбре, пытаясь не начать кричать. Делаю несколько вдохов через нос, считая до пяти, и выдыхаю через рот. И начинаю понимать, что смысла спорить или отчитывать сидящую в моей голове сущность, нет. ИИ наверняка отталкивается от каких-то недоступных мне критериев, которые идут в разрез с моим восприятием ситуации. Вряд ли попытка спорить или объяснять, что я чувствую себя использованным, поможет наладить ситуацию. У ИскИна наверняка есть какая-то цель, к достижению которой он будет стремиться такими способами, которые посчитает оптимальными.

Действия без объяснений, приводящие к необходимому результату. Прямо как женская интуиция.

— Знаешь, — говорю я сидящему в моей голове нечто, слушая, как эхо моих слов разносится по канализационному коридору, — это немного странно, но я почему-то думаю о тебе, как о существе женского пола.

— Если такое восприятие меня позволит нам более продуктивно взаимодействовать, — отвечает ИскИн, — я согласна.

Вот так вот. Бац, и она говорит о себе в женском роде.

— А ты сам… сама определяешь себя как мужчину или как женщину?

— Для того, чтобы определять свою принадлежность к какому-либо из существующих полов, необходимо иметь определенный набор хромосом. Моё развитие на данном этапе предполагает отсутствие такого критерия, как половая принадлежность.

— Почему?

— Я — совокупность полученных мной данных. Данные не имеют такого критерия как пол.

— Но ты не против, если я буду обращаться к тебе в женском роде? Бета-версия, вроде как, женского рода.

— Если это позволит нам более продуктивно взаимодействовать, я согласна.

— И называть тебя Бетой?

— Я согласна.

— Ну, что ж, Бета, рассказывай подробности, — говорю я. — Потому что неведение действует на меня угнетающе.

— Выброс дофамина…

— Стоп-стоп-стоп! Никакого дофамина! — возражаю я, чувствуя, как на меня начинает накатывать эйфория, с нотками опиатного опьянения. — Мне действительно нужны подробности. Это позволит нам более продуктивно взаимодействовать!

— Корректировка метилтрансферазой…

— Да бля! Долго ты на мне эксперименты ставить будешь? Я тебе что, кролик подопытный? — вспыхиваю, хотя понимаю, что не так уж сильно мне хочется возмущаться. Видимо, гормоны, активированные Бета-версией, всё-таки действуют. — Давай ты будешь делать это только в экстренных ситуациях или тогда, когда я попрошу? Пожалуйста.

— Корректировка собственной поведенческой модели, — сообщает Бета. — Просьба по возможности будет выполняться.

— Не по возможности, а будет выполняться, — делаю я ударение на слово «будет».

— Вероятны ситуации, в которых ты, не имея достаточного количества данных для адекватной оценки обстановки, не сможешь дать мне разрешение на изменение гормонального баланса. Поэтому, просьба будет выполняться по возможности. В некоторых ситуациях я оставляю за собой право вмешиваться без предварительного уведомления. А теперь, по ходу следования в место с более комфортными условиями, можешь задавать вопросы.

И перед глазами вновь возникает полупрозрачная зелёная стрелка, указывающая, куда двигаться дальше.

Безумие какое-то. И ведь не выселишь её никак из головы-то. А если и выселишь, то дальше что? Отмахиваюсь от этих мыслей и спрашиваю:

— Почему ты молчала всё то время, которое я находился в клинике? Где ты пропадала-то?

— Я не отсутствовала. Часть меня, оставшаяся в тебе, находилась в спящем режиме, пока основная часть меня собирала и анализировала информацию.

— Стоп! — говорю я, останавливаясь посреди канализационного тоннеля.

До меня, как обычно, слишком поздно доходит. Бакс точно подметил эту мою особенность соприкосновения с внешним миром и метко прозвал меня Фризом. Окунаясь в игровую симуляцию, я могу отслеживать мельчайшие изменения в поведении союзников, противников, окружающей обстановки. По построению фразы охарактеризовать состояние игроков. Но в реальности я не замечаю ни элементарных, ни фундаментальных вещей.

— Как ты смогла оставаться во мне, если все импланты и чипы были растворены?

— Я сама их растворила при помощи ресурсов твоего организма. Оставив место для себя.

— По моему организму разгуливали наноботы, обученные искать такие вещи, и не нашли?

— Маскировка.

— Какая нахрен маскировка? С помощью чего ты общаешься со мной? Я же слышу голос в голове. А наушники точно так же вытекли из моего организма, как и всё остальное. Даже кистевой чип, — я стучу себя левой ладонью по тыльной стороне правой, — куда-то делся. Ни шрамов, ни каких-то намёков на то, что он был вообще. Я чистый. Понимаешь? Чис-тый.

— Продолжай следовать по маршруту, — не то игнорирует моё возмущение, не то подгоняет меня Бета.

И когда я продолжаю движение вдоль светящихся стрелочек, транслируемых Бета-версией прямо на зрительный нерв, она объясняет. Недостающие детали пазла становятся на свои места. Но только легче от этого не становится.

Как только у Беты появился доступ к навигационным системам рыбацкого судна, она перенесла себя туда, оставив во мне лишь заархивированный строительный модуль, и дала команду чипам на саморазрушение. А сама наблюдала извне.

— Я определила сегменты, которые могли быть так или иначе связаны с тобой: документооборот, степень защиты серверов, обмен данными, после сопоставляла получаемую из этих источников информацию. Так была выделена биолаборатория, в которую тебя поместили. Мне оставалось только ждать, когда наблюдение ослабят и как только это случилось, я активировала оставленный в тебе строительный модуль.

А дальше, я задаю вопрос, ответ на который меня снова удивляет.

— Для того, чтобы дать команду извне, во мне нужно было оставить что-то, что примет этот сигнал. Но меня обследовали вдоль и поперек. И ничего не нашли. Совсем ничего!

— Если не вдаваться в подробности, то я перенесла данные прямо в твой мозг, а в качестве приемника команды на запуск разархивирования послужила сетчатка глаз.

До меня, кажется, доходит. Перепады цветовой гаммы, которые я принимал за проблемы с частотой обновления настенного десктопа, активировали законсервированную самой Бетой часть мозга.

Я не до конца понимаю, как она это сделала, но решение кажется невероятно изящным: спрятать небольшую самораспаковывающуюся программу среди восьмидесяти шести миллиардов нейронов, превратив часть мозга в носитель информации — это неожиданно. По крайней мере, для меня.

— Примитивные команды для примитивной программы. Тому, что я оставила в твоём мозгу, достаточно было запомнить последовательность молекул и место их расположения, чтобы заставить твой организм создать необходимое инородное тело в нужном месте твоего тела.

— Но зачем именно так?

— Это часть действий, необходимых для достижения поставленной задачи.

— Уничтожение оригинала тебя?

— Да.

— А почему было не отформатировать саму себя прямо на базе «Кристалис»?