Он садится в одну из воздушек и жестом приглашает меня внутрь. Впервые вижу частную, рассчитанную всего на двоих пассажиров машину изнутри — это привилегия работников корп и явно не рядовых сотрудников. Но это у нас. А как здесь, я могу только догадываться.

Ву что-то говорит и жестами показывает, что нужно пристегнуться. Протягиваю ленты ремня безопасности к пазу-фиксатору, пока Ву проводит пальцами по приборной панели, состоящей из одного сенсорного экрана, и откидывается на спинку кресла. Ремни мягко обнимают тело, не сковывая движений. Машина приподнимается над землёй и, покинув подземную парковку, становится частью разношёрстного транспортного потока.

Город удивляет не только разнообразием воздушек: от огромных грузовых до открытых одноместных, скользящих в обе стороны по отдельной полосе, но и отсутствием высоких зданий с рекламными конструкциями. Минут десять я глазею по сторонам, ловя себя на мысли о том, что у меня начинает болеть голова. Я всё ещё пялюсь в окно воздушки, когда головная боль взвинчивается, словно по крутой спирали и простреливает от левого глаза, через висок, в затылок. В следующий миг прямо по центру поля зрения появляется кислотно-зеленая, полупрозрачная цифра.

— 5

Я дергаюсь. И от неожиданности, и от боли.

Ву поворачивается и слегка напряжённым голосом спрашивает что-то. Из набора звуков мне знакомо только «фа-шин». И я, односложно отвечаю:

— Цинси, — видя, как цифра перед глазами меняется.

— 4

Надеюсь, я правильно сказал, что удивлен, а он правильно интерпретировал моё удивление на счёт того, что я вижу за окном воздушки.

— 3

Твою ж мать. Я ведь благополучно упорядочил всё, что творилось в моей голове. Я даже смирился с тем, что ИскИн в моей голове растворился вместе с имплантированными чипами, если он вообще был. И тут

— 2

Ву начинает что-то увлеченно объяснять. Но я даже не пытаюсь улавливать знакомые слова. Только улыбаюсь, отмечая, что пульсация в висках становится невыносимой.

— 1

В голове оживает знакомый, отдающий металлом голос. Я даже не успеваю подумать о том, что ему не откуда звучать, ведь, по словам Шеня все мои импланты растворились и покинули организм вместе с испражнениями.

— Стабильное соединение установлено. Имитация выброса адреналина. Имитация выброса кортизола. Балансировка имитацией выброса серотонина.

Мир вокруг переходит в режим слоу-мо. Словно в замедленной съемке я вижу, как слева надвигается огромная тень грузовика, который врезается в нашу воздушку, отшвыривая её в сторону, ударяя о стену здания, роняя на землю и фактически затрамбовывая в переулок.

Ремни безопасности, реагируя на рывки, то чуть ослабляются, то давят на грудь сильнее. Скрежеща корпусом по уличному покрытию, наша искорёженная машина останавливается, вышвыривая в лицо водителю подушку безопасности, вдавливая его ею в кресло. Дверь с моей стороны, подрагивая, отходит в сторону. И также, как на базе «Кристалис», вдоль переулка появляются полупрозрачные стрелки, указывающие направление.

Происходящее в моей голове явно тянет на сумасшествие. Не может ведь искусственный интеллект действовать именно так? Или только так и может? Как осуществляется связь, если я чист, как младенец, если у меня даже кистевого чипа нет? Хочется махнуть на всё рукой и ничего не делать, но подстегнутое гормональным выбросом тело действует быстрее, чем я успеваю это осознавать. Я понимаю, что отстегнул ремень безопасности тогда, когда уже ставлю ноги на землю. Я понимаю, что бегу вдоль светящихся на моих глазных нервах, кажущихся полупрозрачными, указателей, когда почти сворачиваю в переулок, словно игровой персонаж, получающий команды от пользователя и не имеющий возможности сделать что-то по собственной воле.

«Бета, что опять происходит? Где ты была?» — спрашиваю я мысленно, даже не задумываясь о том, что обращаюсь к ней в женском роде.

И Бета понимает. А я — не удивляюсь. Она ведь предупреждала, что со временем будет развиваться.

— Копирование, ассимиляция, архивация оригинала, восстановление оригинала, создание условий для возобновления взаимодействия. Подробности не дадут тебе сосредоточиться на необходимом. Следуй за указателями.

Левая часть поля зрения заполняется схемой переулков, на которой желтой точкой отмечен я. За спиной несколько красных точек. Они движутся в направлении жёлтой.

— Это что… — начинаю я вслух.

— Следуй по проложенному маршруту, — прерывает меня Бета.

Решаю не спорить. Бегу. Поворачиваю, перепрыгиваю небольшой парапет, пересекаю несколько тонких, — двоим не разминуться, переулков. Оказываюсь по другую сторону квартала, на краю трассы. Очередная зелёная стрелочка упорно мигает, указывая на противоположную сторону дороги. Расстояние между жёлтой и красной точками сокращается.

— Следуй по проложенному маршруту, — или мне кажется, или в голосе появляются командные нотки.

Надо мной в обе стороны скользят воздушки всех мастей. Кто-то подныривает под основной поток, ускоряясь, кто-то, наоборот, вклинивается между другими участниками движения. Общий гул сотен транспортных средств давит на уши.

— Следуй по проложенному маршруту.

Бегу. Над головой гудят воздушки, внутри головы пульсирует боль, перед глазами мерцает зеленый указатель. На другой стороне ныряю в проулок, за ним ещё один, поворачиваю, продолжая следить за указателями.

— После поворота столовая, зайди в нее.

— Столовая, бля? — ору я вслух. — Как я узнаю, что это столовая?! Тут же везде иероглифы!

Вместо ответа я ощущаю, как что-то давит на глазные яблоки изнутри. И вывески тут же получают дубляж — словно текст персонажей в комиксах: отходящие от вывесок тонкие линии, заканчивающиеся прямоугольниками, в которых светится текст перевода.

Врываюсь в столовую, перепугав мирно обедающих людей, вижу, как подсвечивается контур двери в кухню, бегу туда, задевая плечом официантку. Она роняет поднос и что-то кричит мне вслед, что-то типа «бен-дан» — некогда вслушиваться.

Однако Бета услужливо переводит, высвечивая в нижней части поля зрения иероглифы, транскрипцию и пояснение:

— Глупое яйцо. Значение: глупый человек, идиот.

— Спасибо, — бормочу я, открывая дверь и окунаясь в специфический аромат китайской кухни, — вот прям важная информация.

Очередная, обведенная зелёным контуром дверь выводит меня на загаженный помоями переулок. Новый указатель сигнализирует, что нужно налево. Бегу. Красные точки уверенно движутся по тому же маршруту, который только что преодолел я. Поворачиваю ещё раз, вижу квадратный люк в экзопластике, который также подсвечивается.

— Совсем, что ли?

— Нужно откинуть крышку и продолжить движение.

Подбегаю к люку, чувствуя, что дыхание сбивается. Собираюсь просунуть пальцы в зазор, чтобы поддеть люк. Зеленый маркер отмечает едва заметный выступ, возле которого загорается надпись «на себя». Сдвигаю. И действительно, люк плавно отходит в сторону, обнажая канализацию.

— Сюда, — командует голос, и новая стрелка указывает на узкий проход между зданиями, в который я едва протискиваюсь боком. ~ На ту сторону.

— А нахрена мы люк открывали?

— Отвлекающий маневр.

Выползаю с другой стороны здания в не менее грязный проулок. Снова подсвечивается люк. Дергаю привычный выступ, люк отходит в сторону.

— Вниз, — командует голос.

— Серьёзно?

Канализационный колодец уходит в глубину метра на три. И тянет из него не фиалками.

— Вниз.

Я кричу что-то матерное и прыгаю, разбрызгивая в стороны вонючую жижу.

Снова бег. Но теперь уже по источающему миазмы лабиринту. Буквально с первых шагов бьюсь лбом о какую-то железку. Слышу в голове:

— Коррекция зрачков.

Чувствую давление, отдающее вспышкой боли куда-то в затылок, лабиринт канализации становится видимым. Где-то пригибаюсь, где-то перешагиваю, несколько раз поскальзываюсь, но даже не хочу думать, на чём именно. Красные точки на карте отстают и теряются за границей поля обзора, указатели перестают подсвечивать маршрут, я останавливаюсь и задаю вопрос, который тревожил меня всё это время: