— Но они не делают! Ничего не делают!

— Не все в наших силах. Послушай, пацан. Сейчас ты никто, и оставшись в Лондоне, ты ничего не сможешь сделать, но ты вырастешь… Ты станешь мужчиной и у тебя появится власть.

— Откуда?

— Потому что я помогу тебе.

— Зачем тебе, мне помогать? Я просто оборванец. Я лучше останусь здесь и буду искать ее сам. Вы мне мешаете!

— А найдешь новое рабство, или тюрьму, или смерть. В России ты научишься ставить людям свои условия и однажды найдешь ее. Где бы она не была.

Молчание после слов, правильных слов Самсона было долгим. Я так им загордилась, что невольно ощутила стеснение в сердце и ком в горле, слезы сами потекли из глаз. Я не стала их останавливать.

— Она меня забудет?

— Если у вас там что-то…

— Нет! Придурок! Она же маленькая еще!

— Да я не про то! Я про эти ваши чувства. Любовь-морковь. В общем бабы, они не забывают, даже если…

— А вы любите Мелиссу?

— Ну, — замялся Юра, а я невольно затаила дыхание. — Типа того, только ей не говори. Подумает еще, что я размяк.

— Алена станет проституткой! — вдруг рыкнул Никита и горько зарыдал.

Меня сковала такая лютая жалость, что захотелось обнять мальчика, объяснить, что не все в этом мире бывает так просто. Что он полон зла, а мы должны если не бороться, то хотя бы не переходить на ту сторону.

— Твоя Алена останется жива, пацан, и если ты захочешь ее найти, то найдешь. Несмотря на ее вынужденную профессию.

— Захочу! И найду!

— Тогда прекрати пускать слюни и собирайся. Мы едем домой. Мне еще выборы выиграть надо.

Самсон вышел из комнаты Никиты, который уже стоял у кровати и собирал сумку. Вид у мужа был самый, что ни на есть пафосный. Он выпятил грудь, от чего рубашка стала трещать и задрал подбородок.

— Где мой ужин женщина? Я только с охоты. Добыча была мелкая, но очень пронырливая.

Я не смогла сдержать счастливый смех, сквозь слезы. Юра тоже ухмыльнулся.

— Видела? Слышала? Кто тут у нас от…

— Тш! — перебила я его, и он закатил глаза.

— Трусиха. Тебе придется сказать.

— Конечно, но позже. А пока… — я развернулась спиной, прошла немного вперед в своих плоских лодочках, как на шпильках к двери квартиры и вышла в коридор.

Юра, завороженный покачиванием моих округлых бедер, стоял как вкопанный.

— Лисса, — угрожающе прогремел его голос.

— Ужина у меня конечно нет, — поманила я его пальцем, — но я подумала, что могу дать тебе…

— Вот и дай, — потребовал он, неожиданно подлетев ко мне грубо, болезненно и так приятно поцеловал, постоянно поглаживая те самые покачивающиеся, манящие его бедра.

Он оторвался резко, оставляя меня возбужденной, неудовлетворенной, развернулся и, взяв ключи, закрыл двери.

Затем чуть нагнулся и просто закинул меня к себе на плечо, как мешок с картошкой

Наверное, впервые в жизни я не сопротивлялась такому варварству по отношению ко мне, и совсем не сопротивлялась, когда мы вышли на крышу, с которой как на ладони раскинулся любимый Лондон.

Если бы не мои мальчики, я бы с удовольствием осталась здесь жить, но дом там, где сердце, а мои сердца бились теперь в Москве.

Самсон сгрузил меня на крышу рядом с низким широким парапетом, и хотел усадить на него, но я воспротивилась и села на колени возмущенно пробормотав:

— Ты же не хочешь, чтобы сама королева заметила мой голый зад?

Юра только усмехнулся

— Пусть завидует.

Он задышал чаще, когда я потянулась юркими пальчиками к его ширинке на джинсах.

Даже ремень не стала расстегивать, просто положила руку на уже твердый член и чуть сжав его, отметила:

— Ты был очень деликатным.

— А то, даже обезьяну можно научить ходить на ногах, главное давить на нужные рычаги.

Я как раз на такой надавила, расстегнула ширинку и достала тяжелый увитый венами довольно крупный член с темно розовой головкой, что при свете дня казалась нереально возбуждающей.

Упругий горячий и словно обтянутый шелком член приятно ложился в руку, и так приятно возбуждал все мое существо.

— Лисса, я и так держусь неделю. Дай же сука мне кончить.

— Целую неделю, — закатила я глаза, но не стала мучить любимого и открыла рот и прошлась языком, как кисточкой обрисовывая ствол по всей длине, повторяя контуры этого совершенства.

— О черт, да, девочка. Давай, открой ротик пошире.

Я открыла по его навету шире, пропуская член чуть дальше, чувствуя, как по подбородку бежит обильная слюна.

Пальцами одной руки Юра внезапно собрал ее и протиснул руку мне за ворот рубашки, отодвигая чашку лифа и увлажняя, а затем сжимая грудь, большим пальцем поглаживая бутончик соска.

Сосать стало в разы приятнее и даже несколько солоноватый вкус не мешал совершенно. Даже наоборот кружил голову, подгоняя возбуждением сжимать губами член сильнее, активнее двигать головой.

И за мои усилия мне воздалось в виде сиплого стона сверху и двойного удовольствия, когда Юра второй рукой полез за пояс юбки, сразу минуя одно отверстие, просунул пальцы между влажных, набухших губок.

— Бля, Фролова, всегда любил, как ты сосешь, — уже сам толкался он мне в рот.

Хотелось сказать, что я не Фролова, уже давно, но слова только подогрели мое стремление свергнуть Юру с вершины его самомнения и сделать пластилином в моих руках.

Я обхватила мужской крепкий зад пальцами, насаживаясь ртом на член глубже, упираясь в жесткие волоски так, что муж просто рычал, дрожал и активно трахал меня двумя пальцами.

Я с громким чавкающим звуком вытащила член, чуть отдышалась и повторила маневр.

Рвотный рефлекс никуда не делся, но такие волнообразные размеренные движения не давали ему выплеснуться наружу, зато кажется сносили Юре башню.

— Рыжая сука, да, да.

Наконец ощутила, что член стал набухать, и заработала ртом активнее, почти не выпуская его из шелковой глубины, чувствуя что слюна уже залила мне всю кофту и намочила руку Юре. Не соображая он просто до боли стискивал мне грудь.

Такой приятный, такой волнительный захват пальцев на моем теле, словно он пытается выжечь клеймо, такое же, что на сердце.

Я сходила с ума от подобной близости и умирала, как хотела кончить.

Но я не успела и приблизиться к оргазму, тогда как любимый дернулся, член окаменел и выплеснул мне поток спермы прямо в горло.

Все проглотить я не смогла, а он уже поднял меня к себе и посмотрел затуманенным страстью взором, рассматривая залитые его семенем губы.

— Отличная шлюшка, любимая шлюшка.

— Это не комплимент, — насупилась я, и потянулась к карману, чтоб протереть лицо лежащей там салфеткой.

— Как розу не назови она все равно останется розой.

Я замерла не в силах поверить услышанное, так долго, что он хмыкнул и сам вытер мои губы и часть шеи.

— Серьезно? Шекспир?

— А чем мне по твоему еще было заниматься в тюрьме, к тому же ты рано расслабилась. Я еще ни разу не оставлял даму неудовлетворенной.

Я и нахмурится не успела, как он схватил меня за талию и перевернул как колесо.

Боже!

— Рука ставь на пол.

Это было, какое-то сумасшествие. Когда мои ноги оказались перекинутыми за перила, а руки держали вес тела, я бесконечно смущалась, выставляя небу свои мокрые трусики. Вниз головой. Боже.

Но упасть я не боялась. Юра крепко держал одной рукой талию, а другой задирал юбку и рвал трусы.

— Самсон! — крикнула я, когда половых губ коснулся его горячее дыхание. — Королева же!

— Будет что вспомнить, когда ты еще покажешь задницу всему Лондону? — усмехнулся он и принялся увлажнять киску, нежно касаясь ее пальцами, так что холодный воздух давал невероятный контраст с горячими пальцами.

Затем просто стал вылизывать меня, иногда задевая клитор, давая телу новый заряд экстаза.

Они все копились и копились, пока не произошло замыкание, при котором Юра буквально ввинтил язык в меня и заставил вопить и биться в конвульсиях обжигающего душу оргазма. Он захватил мое сознание, затуманивая разум. Я кричала в городской шум, срывая горло и тряслась в надежных руках мужа.