Сжал челюсти, а рукой задницу, чтобы перестала извиваться как змея и приставил головку, чуть нажал.

Давай. Расслабься, прими меня.

Так туго, словно ей неприятно.

Наклоняясь, поцеловал в лопатку, чуть прикусывая кожу зубами. Задерживая дыхание, я начал проталкивать в темную горячую глубину. Давай. Давай.

Как же тесно, но входит глубже и это то, что надо. И то, как член тесно сжат мышцами влагалища, просто нереально хорошо.

В голове уже вакуум.

Только чувства, инстинкты, эмоции. И все это воет лютым волком, который нашел свою самку. Идеальную.

— Юра-а, — ее стон по мозгам и рука сама тянется к груди, погладила, сжала твердый сосок, оттянула, пока член стал проникать внутрь.

Еще, и до конца, до смачного, влажного звука.

Медленные осторожные движения заводят, но хочется быстрее. Толчок. Толчок. И на каждый тихий, порочный стон.

Глубже. И она уже подвывает в белую простынь.

Сил терпеть нет, да и парни могут вернуться. Не хочется мелькать голым задом, поэтому начал двигаться быстрее. Резче, глубже. Движение туда, движение обратно.

Снова и снова. Активнее.

Но и этого оказалось мало, провел по груди другой рукой, наклонился и достал до пересохших губ, сквозь которые рвались хриплые стоны. Толкнулся туда пальцем.

— Соси.

И все — это парализовало. Внутри уже горело, член взбух еще сильнее пока она облизывала пальцы и причмокивала.

Сознание давно поплыло, внутри ничего человеческого. Только звериный оскал и остервенелые выпады, такие, что кровать с силой врезалась в стену.

Еще. Сильнее. Глубже. Резче! О, да…

Сперма бурлит во мне, и я успеваю со звериным рыком толкнуться особенно глубоко, почти достать до стенки матки и вытащить член, чтобы забрызгать ей всю спину.

Чуть отдышавшись, понял, что Лисса так и не кончила.

Ласкаю рукой грудь, которую она обессиленно пытается поднять, чтобы меня оттолкнуть.

— Уйди, — сдавленный стон и я усмехнулся. — Больше не могу.

— Оставить тебя здесь?

— Да, если ты исчезнешь.

Даже обидно, но моей цели это не меняет. Спишем на секс горячку.

Поднял попку повыше, и провел пальцами по набухшим половым губам, задевая клитор.

Наклоняюсь вниз, и провожу по промежности языком, от самого клитора до розового подрагивающего отверстия.

Она дернулась, и выгнувшись застонала, стискивая пальцами простыню. Еще раз и та же реакция.

От запаха уже как пьяный. В голове шум и новые толчки крови в члене. Но я продолжил мучить кончиком языка чувствительное место, пока Меллиса не начала трястись и стонать.

Провел пальцем возле дырочки и продолжил вылизывать уже покрасневший от трения клитор. Доводить ее до того же безумия, в которое меня погрузило одно только появление ее в моей жизни.

Хотелось постоянно доказывать ей, что сопротивление бесполезно. Она давно моя.

Я сдерживал дикое желание заменить язык членом и усилил давление от чего она уже взвыла в кулак и попыталась от напряжения сжать бедра, но я развел их шире и довел рыжую до финала.

Она прогнулась особенно сильно и протяжно подвывала, пока ее тело содрогалось в судорогах оргазма.

Провел по половым губам, собирая остатки влаги, и слизал их, пока она часто-часто дышала, пытаясь прийти в себя.

Ну и кого ты здесь ненавидишь? Ухмыльнулся собственным мыслям и пошел за полотенцем около раковины. Я смочил его водой и обтер расслабленные тело со спины, по лицу и между ног. Кое-как натянул халат на ее тело, в конце она стала помогать.

В дверь уже постучали.

Поставил Лиссу у стены и собрал простынь, на которой мы развлекались.

«Ну, ты и дебил, трахнуть Меллису прям в комнате пацанов»

Эту мысль сразу свернул, но да. Не стоило ее вообще сюда вести. Теперь вопросов не избежать, особенно, когда по дороге ко мне, порхая, подлетела худенькая директриса Ольга, завалила вопросами, просьбами и благодарностями.

Может Алиса спит? Да, нет, слушает. Глаза хоть и закрыты, но постоянно подрагивают длинные ресницы.

— Мы обязательно проголосуем за вас, — уже вдогонку мне с Лиссой на руках, крикнула Ольга Дмитриевна. Понятное дело, что за меня. Иначе так и останешься жрать дерьмо, которое поставляет местное правительство. Мэр недоделанный

В итоге принял несколько судьбоносных решений.

Жизнь, она как секс. Бывает херовой и ты мечтаешь о чем-то лучшем. А бывает такой, что в глазах темнеет и хочется залипнуть на этом моменте навсегда. Но все заканчивается. Секс, жизнь и даже любовь.

Я любил Меллису. Это я сейчас понимаю, что, выпустившись из приюта забрал бы ее с собой, заделал ребенка. Трахал бы по ночам, а днем работал. Нормальная жизнь с любимой женщиной. Но судьба быстро развернула меня задом и дала пинок.

Она мне изменила.

С лучшим другом.

Леня к ней иначе относился, нежничал, смешил — вот она и повелась.

Отрицала, конечно, что трахалась, но лучший друг с детства, врать не станет.

Наверное, поэтому было еще больнее от его смерти. Потому что кроме него никого не осталось. Воронин Леня уже давно просто имя на Балашовском кладбище. Кроме меня о нем почти никто и не помнит.

Возможно только Лисска, которая тихо посапывала или притворялась, что спит на пассажирском сидении, пока я выруливал на трассу, и вез нас в отделение.

Пора это все заканчивать. Пора избавляться от заразы, что душит и мешает адекватно думать.

Я чувствовала, как засыпаю, пока машина мерно ехала по трассе. Юра иногда смотрел на меня, словно боялся что я сбегу. И я этого ужасно хотела. Но тело наполненное истомой после оргазма двигаться и повиноваться просто отказывалось.

Погружаясь в долгожданный сон, я радовалась, что мы уезжаем из этого места и не важно, каким оно стало. Слишком много плохого было с ним связано, и даже оргазмы, стабильно получаемые от Юры в то время, положения не спасали.

Все началось в первый день.

Я шла, сжимая в руках сумку с вещами, по бесконечным коридорам. Стены с облупленной краской, разбитые окна, и взгляды. Озлобленные, неприязненные.

Я вошла в совершенно чужой для меня мир, вышла из сказки с богатыми родителями и попала в преисподнюю. Но я держалась гордо, шла ровно, стараясь не обращать внимания, как жадно, дико ровесники и дети помладше оглядывают мое платье, подаренное на день рождение погибшей мамой или на фирменные туфли, присланные тетей из Лондона.

Я знала, что скоро она меня заберет, поэтому особо не переживала. Ну, или эта была попытка быть смелой.

Я уже выплакала все слезы от смерти родителей и инспектор, что меня вела, продолжала с беспокойством на меня поглядывать. Она была доброй, гладила меня по голове, успокаивала.

Интересно, знала ли она, куда меня привела? Должна была понимать.

Когда я очутилась в кабинете директрисы Кузнецовой Ларисы Михайловны, высокой дородной женщиной с морщинами на лбу и красными бусами на полной шее, я впервые струсила по-настоящему.

Мне показалось, что я в клетке с падальщиком, который рассматривал размеры и ценности своего обеда. Примеривался, с какой стороны начать трапезу, вцепиться когтями и разорвать и без того израненную детскую душу.

Она смотрела на меня, как на товар. Разговаривала нежно, сочувственно кивала, а на самом деле оценивала мою немного полноватую фигуру, и ярко рыжие волосы.

Я отвернулась к окну и стала с ужасом смотреть на высокие бетонные заборы, ладно хоть без колючей проволоки.

«Куда я попала?» — думала я в тот момент, когда меня, наконец, привели в женское общежитие и показали комнату с захудалыми занавесками, деревянными окнами и четырьмя узкими кроватями.

— Располагайся, — показала мне свободную кровать воспитатель Анна. Они здесь работали посменно и не особо интересовались происходящим. Просто давали некоторые знания, и тут же про детей забывали.

— Ну, привет, жирная, — поднялась с кровати блондинка с кривой короткой стрижкой и подошла ко мне вплотную. Пришлось попятиться. От нее пахло чем-то противным, то ли блевотиной, то ли спермой. Это я тогда еще не знала, что это. Потом меня познакомили с этим запахами.