— Семаня я, с отряда сотника Жаса, — отвечает он робко и, боясь поднять глаза на князя, вовсе зажмуривается, как будто так всё станет легче. — Мятежники на Торгу... головы у них Вепря, Вола да Хруща, и жена покойного Козводца тоже, но живая... пока... в клетке. Велели передать тысяцкому... что...

— Говори же! — не терпит Игорь. — Или они пол-языка тебе отрезать успели?!

— Не могу я слов таких высказать, княже...

— Говори!

— Велели передать тысяцкому, что сам по себе отныне Господин наш Великий Новгород, сам себе избрал князя иного. Ежели не передаст Некрас ключи им от крепости, не присягнёт на верность — сами они придут и возьмут власть в свои руки, — протараторил парнишка и пуще прежнего зажмурился.

— Какого такого князя?! — стал темнее тучи Бранимир. — Кто главный у этих святотатцев?

— Ты сам слышал, о чём они вели свои речи, Бранимир, а теперь ещё и это. И отца моего ты знавал — допустил бы он такое?! — Игорь, не желая больше выслушивать доводов старого воеводы, нервно сглотнул и добавил. — Зажигайте синее пламя. Немедленно.

— Вы слышали приказ князя?! — прикрикнул на стоящих рядом стражников Некрас и заиграл желваками, готовясь к худшему. — Исполняйте!

Вскоре на главной смотровой башне детинца зажглось высокое, в человеческий рост, пламя. Огненные языки взвились над крепостью и минутой позже изменили свой оттенок с привычного красно-оранжевого на неестественный сине-зелёный.

— Что за синее пламя, Бранимир? — прошептала Ольга, вздрогнув от бледных голубых отсветов, озаривших ночное небо: ей они казались совершенно кошмарными и потусторонними, да и словно не было в этом костре жара и тепла, одно только мертвенное сияние.

— Заведённый ещё до постройки Новгорода на этих землях порядок. Обычное пламя означает, что всё спокойно и идёт своим чередом. Жёлтое (6), ежели добавить к углям соли — это враг внешний, неприятель у стен города — тогда собираются все за валом и рвами, в окольном граде. Синее же пламя, — с горечью в голосе поднял в вышину глаза и старый вояка, сделав паузу. — Синее же пламя, коли бросить в жар порошка одного камня — это недруг внутри города.

— Что это значит?

— Пока горит оно, любой застигнутый на улицах горожанин будет сочтён предателем и мятежником. Верному государю люду положено не выходить из своих домов да лавок, а если кто и высунет нос — встретит того карающий меч.

* * * * *

1) Индигофора — произрастающее в Индии растение, из которого производили пигмент индиго; позволить себе окрашенные им одежды или ковры могли лишь самые состоятельные. Простой люд довольствовался красителем из дикороса крутика (вайды красильной), однако цвет был менее стойким и глубоким;

2) Вдачество — разновидность временной кабалы, когда в обмен на еду или деньги свободный человек становился обязанным исполнить определённый объём работ закупом. Если работы не выполнялись в срок, то у вдача изымалось имущество, если же оно не покрывало всей стоимости (или зависимый предпринимал попытку сбежать), то такой человек становился обельным холопом, т.е. по сути бесправным рабом и имуществом господина;

3) Дядька — приставленный для надзора или ухода за малолетним ребёнком воспитатель мужского пола;

4) Тысяцкий — военный руководитель посадского войка и городского ополчения, военачальник;

5) Сотник — в русском войске с IX века до начала XVIII века воинская должность. Полное название — Сотенный голова или Голова сотенный, был начальником сотни ратников;

6) В основу взята задумка о разном окрашивании пламени ионами металлов, входящих в состав солей. Хлорид натрия (поваренная соль) даёт жёлтый цвет, медьсодержащие минералы — синий и сине-зелёный.

ГЛАВА XXVII: СИНЕЕ ПЛАМЯ

С наступлением ночи на одной из башен крепости зажглось сине-зелёное пламя, отбрасываемые им жуткие тени своими длинными руками поползли в каждую улицу, в каждый конец лежащего внизу города. Завораживающее сияние освещает опустевший Торг с разгромленными лавками и наспех закрытыми владельцами питейными заведениями, скользит по потайным тропам Посада, прорезает бархатное чёрное небо над прилегающими к Новгороду слободками.

Предупреждающий и своих, и чужих символ виден из каждой точки города, будь то принадлежащие богатеям широкие улицы с мощёными деревянными помостами дорогами или же жмущиеся друг к другу в тесноте, словно замёрзшие зверьки в норе, лачуги простого люда.

Синее пламя не щадит никого, не делая различий среди сословий, достижений или происхождения.

По Посаду, мимо охваченных пожаром особняков и снующих туда-сюда крысами мародёров, мчит крытая повозка. Пару коней подгоняет суровый возница, сильные руки которого нещадно хлещут скакунов хлыстом; взгляд усталых глаз устремляется к укреплённым стенам городской твердыни, где пляшет далёкий синий огонёк.

— Негораздки (1)... — шепчет он себе под нос. — Околотни (2)!

Женщины с детьми, согнутые крючком старики, мирные жители от мала до велика Новгорода спешат к своим домам, закрывают окна на ставни, а двери — на тяжёлые засовы. Топот копыт становится громче... и из-за поворота перед телегой показывается дюжина марширующих вооружённых стражников.

— Взять его! — главный среди посадских воинов указывает рукой на воз, и один за другим его люди бегут к подозрительной телеге.

Хорошо, что конных ратников в Новгороде, за исключением боярских сынов, не было — от пехотинцев сподручнее уходить. Повозка резко разворачивается и дёргается прочь с места, а пузатые высокие бочонки в ней потряхивает от ухабов и ямок. Быстрее, быстрее!

Оставшиеся несолоно хлебавши вояки тормозят и вскидывают руки, но очень скоро их мечи находят новую добычу в лице кучи оборванцев, груженых мешками с награбленным добром. Несколько взмахов серебряных молний мечей — и улицы города орошает багрянец.

Повозка, колёса которой скрипят и чудом не расходятся в разные стороны, приближается к заветным валам окольного града, но покой её пассажирам может только сниться. На сей раз на пути возникает троица мятежников с факелами и холодным оружием, следующая навстречу возу.

— Что бы ни случилось, — уверенно произносит возница, обращаясь не то к усталым коням, не то к кому-то иному, — Оставайтесь на месте и ничего не делайте.

Уже через минуту они были здесь.

— Ты что забыл среди ночи тут, старик? — светит прямо в лицо хмурому мужчине самый молодой из троицы. — Куда дорогу держишь?

— К детинцу, — морщинистый палец показывает на источник синего пламени. — Бочки с мёдом везу, купец я.

— Мёд, стало быть? — парнишка вместе со своими подельниками обходит телегу по кругу и стучит в ближайшую кадку, та, до краёв наполненная напитком, почти не отзывается. — Не пригодится он им там, зато мы отпразднуем нашу славную победу! Или не слышал ты, что наше вече порешило?

— Чего же? — недовольно, даже брезгливо морщит нос спешившийся извозчик: рука одного из трёх смутьянов сплошь покрыта свисающей тёмно-жёлтыми струпьями кожей. — Для чего народ собрался?

— Князя нового мы избрали, нет больше власти у этого безвольного Игоря!

— Вместо взятия городов да воинской славы наверняка сейчас берёт свою молодую жену, — вторит ему ещё один голодранец и скалится почти беззубым ртом с бурыми обрубками клыков.

Внезапно "купец" отточенным движением тянет руку к сокрытым за волнами длинного плаща ножнам и, резко обнажив булатную сталь, скользит клинком по шее последнего негодяя, перечёркивая кадык алой линией по горизонтали, и швыряет его на дорогу.

Обладатель струпьев бежит в сторону противника, однако Вещий Олег, сняв с головы капюшон, рассекает мечом факел в руках бунтовщика пополам. Раздаётся треск, и вместе со щепками в лицо негодяю летят брызги раскалённого масла и искры, а сам он, вереща от боли, хватается за обожжённую физиономию руками.

Во второй раз меч воеводы выбирает своей целью брюхо голодранца и, прокрутив саксонскую сталь внутри плоти противника против часовой стрелки, покрытый испариной, маслом и кровью дядя князя вытаскивает его из захлёбывающегося собственными внутренностями неприятеля и вытирает лоб ладонью от капель пота.